Тут ему в голову пришла мысль: – А как так вышло, что родители девушки заявили о пропаже в отделении Фьякки? – Даже не знаю, комиссар. Правда, как раз в то время устроили эту бодягу насчет взаимодействия между разными полицейскими участками без четкого территориального разграничения. Помните, какой получился бардак? – Еще бы. Заниматься приходилось всем сразу, и в итоге мы не занимались ничем. Все равно надо бы не забыть спросить у родителей. – Кстати, а кто им сообщит? – поинтересовался Фацио. – Ты. Но сначала извести Томмазео. Можешь прямо отсюда позвонить, чтоб уж сразу разделаться. Фацио переговорил с прокурором, и тот попросил скинуть ему карточку по почте. Прежде чем сообщить близким, он хотел для пущей уверенности поговорить с доктором Паскуано. – Катарелла! – Тут я, синьор комиссар. – Возьми карточку с данными девушки и перешли немедленно прокурору Томмазео. Катарелла ушел пересылать, а Монтальбано принялся за Фацио. – Как так вышло, что ты все утро проездил за этими фамилиями? – Это ж не я их искал, а Спиталери. – У них что, компьютера нет, архива, картотеки? – Есть, но в офисе хранятся данные только за последние пять лет, а поскольку дом строили шесть лет назад… – А остальные они где хранят? – Дома у сестры Спиталери, но она как раз уехала в Монтелузу, так что пришлось ждать, пока она вернется. – Не понимаю, зачем хранить документы дома у сестры. – А я понимаю. – Так объясни. – Из-за налоговой, комиссар. Если вдруг нагрянут с проверкой, тогда у Спиталери будет время предупредить сестру. А та уже научена, какие документы нести в братов офис, а какие не нести. Теперь понятно? – Яснее некуда. – Итак, фамилии оставшихся рабочих… – начал Фацио. – Постой. Мы еще не успели обсудить самого Спиталери. – Что касается убийства девчушки… – Нет. Поговорим для начала о Спиталери-застройщике. Не о Спиталери, которому нравятся малолетки, – его оставим на потом. Как он тебе показался? – Комиссар, у него явно рыльце в пушку. Когда мы ему наплели, что, дескать, вскрытие не обнаружило в крови у араба алкоголя, только на одежде, он даже глазом не моргнул, в ответ ни гу-гу. А должен был либо удивиться, либо сказать, что быть такого не может. – Стало быть, этого бедолагу араба накачали вином уже после смерти, чтобы за пьяного сошел. – А на ваш взгляд, как было дело? – Пока ты ездил со Спиталери, я вызвал сюда прораба Дипаскуале и допросил. По мне, так араб упал с лесов без ограждения, и никто из сотоварищей не заметил. Возможно, он работал в одиночку, в каком-нибудь укромном углу. Потом, когда все разошлись, тамошний сторож по имени Филиберто Аттаназио заметил труп и позвонил Дипаскуале, а тот, в свою очередь, известил Спиталери. Что с тобой? Ты меня слушаешь или нет? Фацио застыл с рассеянным видом. – Как, говорите, зовут сторожа? – Филиберто Аттаназио. – Не подождете минутку? Он встал, вышел и минут через пять вернулся с карточкой в руке: – Ага, не ошибся. Он протянул карточку Монтальбано. За Филиберто Аттаназио числились неоднократные судимости за кражу, нанесение тяжких телесных, покушение на убийство и грабеж. На фото был изображен лысый как коленка тип лет пятидесяти со здоровенным шнобелем. На карточке стояла пометка: «рецидивист». – Занятненько, – прокомментировал комиссар и продолжил: – После звонка от сторожа приезжают Спиталери и Дипаскуале, видят такое дело и решают прикрыть себе задницу, установив отсутствующее ограждение в воскресенье, с первыми лучами солнца. Поливают труп вином и расходятся спать. На следующее утро они при помощи сторожа быстренько приводят все в порядок. – А комиссар Лоцупоне на это ведется. – Думаешь? Ты знаком с Лоцупоне? – Лично нет. Но вообще хорошо знаю. – Я его давно знаю. Он не… Раздался звонок. – Синьор комиссар? На проводе прикурор Домазева, желает говорить с вами лично персонально. – Соедини. – Монтальбано? Томмазео. – Томмазео? Монтальбано. Прокурор несколько смешался: – Что я хотел сказать… ах да… посмотрел я фото на карточке. Какая красотка! – Вот именно. – Изнасиловали и зарезали! – Это вам доктор Паскуано сказал, что ее изнасиловали? – Нет, сказал только, что зарезали. Но я прямо чувствую, что ее изнасиловали. Можно сказать, уверен. Можно было не сомневаться, что мозг прокурора работает на всю катушку, воспроизводя сцену насилия в наимельчайших подробностях! И тут на Монтальбано снизошло озарение, как им с Фацио отвертеться от обязанности ехать к близким покойной с печальным известием. – А знаете, синьор Томмазео, у этой девушки есть сестра-близняшка – по крайней мере, мне так сказали, – и даже гораздо красивее покойной. – Как, еще красивее? – Говорят, да. – И значит, сейчас этой близняшке должно быть двадцать два. – Выходит, так. Фацио вытаращился на комиссара. Куда это его понесло? В трубке повисло молчание. Не иначе как прокурор, вылупившись на фотографию, так и облизывался, предвкушая знакомство с сестрой-близняшкой. Потом заговорил: – Знаете что, Монтальбано? Лучше, пожалуй, мне самому известить ее близких… учитывая юный возраст жертвы… убита с особой жестокостью… – Вы совершенно правы. Вы человек в высшей степени чуткий! Значит, вы сами известите ее семью? – Да. Мне кажется, так будет лучше. Они попрощались, Монтальбаноw положил трубку. Фацио, который уже понял затею комиссара, покатился со смеху: – Этому только скажи про женщину… – Да бог с ним. Пусть себе мчится к Морреале, на встречу с несуществующей близняшкой. О чем я говорил? – Вы говорили про комиссара Лоцупоне.