«Озабоченность». — Я имею право так говорить, потому что это правда. Мое Зеркало подсказывает мне. Оно может считывать эмоции по выражению ваших лиц. — Твое Зеркало? — переспросила мама. И Энди тут же услышал: «Удивление». — Это уже не лезет ни в какие ворота, — завопил Рудольф. — Немедленно выруби эту штуковину, или я ее заберу! «Гнев». — Ты не имеешь права! Зеркало — мое! Никто не может забрать его у меня! — Тогда немедленно убирайся отсюда! — Как ты смеешь выгонять моего сына из моей кухни?! — проговорила мама. Ее голос как-то странно дрожал. «Гнев», — пояснило Зеркало, когда Энди рефлекторно прикоснулся к браслету. — Ах вот как? Тогда я лучше пойду отсюда! — Рудольф швырнул газету на стол и сам выскочил в коридор. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Мама заплакала, а Энди не представлял, что ему делать дальше. «Скажи ей, что тебе жаль», — подсказало Зеркало. — Что? Но… Мама взглянула на Энди. — Ты что-то сказал? «Изумление, — раздался тихий голос. — Скажи ей, что тебе жаль». — Прости, мама! Мне очень жаль. Ее рот раскрылся от удивления. — Хорошо, мой мальчик! Ты не сделал ничего дурного. У Рудольфа сейчас стресс из-за работы. Он не хотел тебя обидеть. Садись и позавтракай! «Облегчение», — подытожило Зеркало. 6 «Чернобыль: банальное высокомерие». Фрейя Хармсен привыкла одной фразой описывать те места, в которых она побывала. Собственно, в том, чтобы схватывать суть, и заключалась ее работа журналиста и фотографа. Умение метко охарактеризовать какое-то место или ситуацию одной картинкой или короткой фразой — настоящее искусство. И, несмотря на десятилетний опыт работы, она еще не овладела им в совершенстве. Фрейя стояла на большой заасфальтированной площадке, на которой, похоже, когда-то парковали свои автомобили работники АЭС. Перед ней возвышался гигантский бетонный саркофаг с останками четвертого энергоблока внутри. Фрейя нервно поглядывала на свою спутницу, юную украинку по имени Мария Еленова со счетчиком Гейгера в руках. Устройство показывало семь десятых миллирентгена в час, что примерно в двадцать раз выше естественного уровня излучения. Не очень страшно, но достаточно, чтобы усилилось чувство волнения и дискомфорта, которое и так не покидало Фрейю с момента проникновения в запретную зону. Мария ободряюще улыбнулась. — Не волнуйтесь, — сказала она по-английски. — Большая часть излучения блокируется бетонной оболочкой саркофага. Здесь на протяжении многих лет работали люди. Последний реактор отключили лишь в 2000 году, через четырнадцать лет после катастрофы. Если вы не останетесь здесь надолго, то с вами ничего не случится. Фрейя смахнула с лица упрямую прядь и сделала несколько фотографий, слегка нажав на дужки очков, подключенных к Зеркалу. Она совсем недавно приобрела это устройство, поскольку его очень рекомендовал один знакомый журналист. Изображения, которые ее камера получала с беспилотника, были прекрасны, а само Зеркало — очень простым в обращении. Положительные отзывы об устройстве казались ей совершенно заслуженными. Фрейя оценила еще множество функций: от организации встреч до консультирования во время совершения покупок и оплаты. При этом она понимала, что использует далеко не все возможности Зеркала. Например, ее очень удивила вчерашняя ситуация в аэропорту Киева. Когда к журналистке по-русски обратился сотрудник украинской службы безопасности, на внутренней стороне линз ее очков, без всякой просьбы с ее стороны, тут же появился текст перевода: «Вы должны отключить камеру на своих очках». — Пойдемте, — предложила Мария. — Все-таки рассматривать остатки электростанции довольно скучно. Я покажу вам действительно интересные места. Они сели в автомобиль «Фольксваген-Гольф», арендованный в Киеве. Машина понеслась по разбитому асфальту пустых улиц. Один раз им пришлось объезжать дерево, выросшее из почти круглого отверстия посреди дороги. Фрейя остановила машину и сфотографировала его. Через несколько километров им встретилась вывеска, написанная кириллицей: они достигли границы какого-то города. — Припять, — сообщила Мария. Это мертвое место и было целью их путешествия. Лондонская газета «Санди таймс» поручила журналистке-фрилансеру Фрейе Хармсен сделать репортаж о Чернобыле через тридцать лет после катастрофы. Фрейя с радостью согласилась, хотя поначалу ее пугала перспектива путешествия по местности, где настолько повышен радиационный фон. Зато можно было объединить такой хорошо оплачиваемый заказ со своим личным интересом. Ведь она, не афишируя, работала над собственным проектом, для которого рассчитывала найти подходящие сюжеты. Свой проект она назвала «Красота разрушения». Уже несколько месяцев Фрейя собирала для него материал. С ним она собиралась выйти на международный уровень и заявить о себе как о фотографе. Идея заключалась в том, чтобы запечатлеть разрушение окружающей среды человеком, но не так, как это делают обычно: показывая отвратительные дымящиеся трубы, высохшие реки, промышленные пустоши или морских птиц, умирающих от отравления нефтью. Вместо этого Фрейя хотела продемонстрировать, что в разрушении есть своя красота: разноцветное мерцание масляных пятен на воде, элегантность блестящих металлических труб нефтеперерабатывающего завода, красота закатов в затянутых смогом небесах над азиатскими городами, декадентское великолепие ржавых танкеров. Эстетику можно найти даже в желтых облаках дыма, поднимающихся из труб химических заводов. Эта неоднозначная красота, как надеялась Фрейя, должна была вызывать у зрителя смесь восхищения и ужаса. Вместо того чтобы с отвращением отвернуться, люди захотят снова и снова рассматривать ее фотографии — и, таким образом, станут более открытыми для мыслей об экологической катастрофе. Во всяком случае, такой была ее задумка. Сработает она или нет, станет понятно лишь в том случае, если найдется издательство, заинтересовавшееся ее проектом. Но пока что на все свои предложения она получала только более или менее любезные отписки. Они ехали по пустым улицам между жилыми домами, которые выглядели на диво обыденно. На площади в центре города Мария остановилась. Они вышли и огляделись. «Припять: тишина». Волосы на голове Фрейи зашевелились от ужаса. Не было слышно ни гула дорожного движения, ни птичьего щебета, ни даже шума ветра. Она почти неосознанно шаркнула ногой — чтобы убедиться, что не оглохла. Безмолвие вызвало тревогу, которую едва ли можно было описать словами. Здания выглядели невредимыми. Казалось, сейчас откроется какая-нибудь балконная дверь и выйдет женщина с корзиной выстиранного белья, чтобы развесить его под ярким дневным солнцем. — Иногда мне кажется, что я чувствую призраки людей, которые здесь жили, — раздался в тишине голос Марии. Фрейя кивнула. В таком месте было несложно поверить в привидения. Краем глаза она заметила какое-то движение и резко обернулась. — Что это было? Мария проследила за ее взглядом. — Где? Фрейя указала на ничем не примечательный дом на противоположной стороне площади. Его дверь была открыта. — Мне кажется, там кто-то был. Они очень медленно пошли вперед. В коридоре за входной дверью стояла кромешная тьма. Внезапно что-то в ней пришло в движение, направляясь к выходу. Она успела сделать несколько снимков при помощи камеры в очках. Оказалось, что причиной испуга девушек стал олень. Выскочив из здания, он еще некоторое время бежал по улице, пока не исчез за углом дома. Мария рассмеялась. — Похоже, в городе все же осталось несколько обитателей. Фрейя ничего не ответила. Она посчитала эту встречу очень тревожной. Город-призрак вдруг показался ей зловещим предзнаменованием будущего мира, мира без людей. Природа в кратчайшие сроки вернула бы себе власть над планетой. — Я называю этот район Волчьим царством, — сказала Мария. — Волков здесь множество. По ночам можно слышать их вой, тогда становится жутковато. Как бы безумно это ни звучало, катастрофа 1986 года превратила это место в огромный заповедник. Радиация, похоже, не сильно беспокоит животных. Хотя, возможно, они просто не живут достаточно долго, чтобы ощутить ее вредное воздействие. С другой стороны, я знаю истории о телятах с четырьмя рогами или младенцах со сросшимися ногами, которые, как говорят, рождались после катастрофы. Может быть, это обычные страшилки. Я не биолог. Они вошли в здание. Пахло плесенью и гнилью. Бетонная лестница вела наверх. Одно из больших оконных стекол у задней стены разбилось, и осадки беспрепятственно попадали внутрь. Сквозь линолеум пола проросли травы и несколько невысоких кустарников. Слева от входа находилось большое помещение, в котором когда-то явно располагался ресторан — там до сих пор оставалось множество столов и стульев. Находившаяся на противоположной стороне зала дверь вела в кухню. Электроприборов давным-давно уже не было, как и остальной кухонной утвари. Только забытый ржавый нож лежал на пыльной поверхности одного из столов. За кухней находилась пустая холодильная камера, в которой все еще висел затхлый мясной запах, за ней — две кладовые. В полуистлевшем барахле обнаружились вставленные в деревянные рамы цветные фотопортреты Михаила Горбачева с тщательно заретушированным родимым пятном на лбу и еще каких-то партийных деятелей, которых Фрейя не узнала. Рядом стояли транспаранты и плакаты. — Это предназначалось для празднования Первомая, — объяснила Мария. Фрейя, заинтересовавшись, сфотографировала этих немых свидетелей ушедшей эпохи. Затем Мария отвела ее в другое здание, находившееся на плошали. — Здесь был детский сад, — сказала она. Фрейя поняла это и без пояснения. У нее перехватило горло, когда она увидела красочно разрисованные стены, доску с алфавитом рядом с входной дверью. Внутри все было еще хуже. На полу среди всякого хлама, валявшихся стульев и осыпавшейся с потолка известки стояли пыльные детские сандалики, лежали плюшевый мишка и игрушечный барабан. Синяя перевернутая машинка без колес выглядела так, словно она попала в серьезную аварию. А на маленьком детском столике обнаружились противогаз и голая кукла без ноги. — Похоже, это место покидали в большой спешке. Мария покачала головой. — Сначала люди вообще не поняли, что происходит. Немного дальше по улице есть гостиница, самое высокое здание в городе. Там на крыше собрались горожане, чтобы полюбоваться гигантским облаком, поднявшимся над реактором. Только через несколько часов началась эвакуация. Вообразите себе, тогдашние власти оказались совершенно не готовы к подобной катастрофе. Ничего такого не предусматривалось в пятилетних планах Верховного совета. — Я хотела бы сделать съемку сверху, чтобы получить общий вид комнаты, — проговорила Фрейя. — Конечно, давайте. Фрейя достала из машины дрон и вытащила из сумочки Зеркало для его активации. Трехмерное изображение ее лица в обрамлении рыжих вьющихся волос смотрело на нее серьезно: брови опущены, губы сжаты. Зеркало будто разделяло ее настроение. Фрейя понимала, что камера просто считала выражение ее лица и соотнесла с информацией из браслета, однако она в очередной раз поразилась, насколько точно всё работает. Зеркало, казалось, ощущало себя здесь так же неуютно, как и его владелица. Конечно, это просто искусная иллюзия. Зеркало, в конце концов, было всего лишь устройством и настоящих чувств испытывать не могло. — Включи дрон, — велела Фрейя. Лицо исчезло, и появился пульт дистанционного управления: несколько стрелок, изображение которых накладывалось на картинку, передаваемую камерой. В данный момент был виден лишь пол, на котором лежало устройство. Фрейя нажала на значок запуска, и дрон медленно, будто всплывая со дна реки, оказался на уровне ее бедер. Поднимая аппарат с очень небольшой скоростью, Фрейя осмотрела комнату.