И не успела Оля возразить, он похозяйничал – сам выбрал на полке танго и поставил пластинку на новейшую радиолу «ВЭФ-аккорд». Церемонно пригласил, щелкнув каблуками. И так хорошо вел ее, так от него вкусно пахло, коньяком и одеколоном, и его пальцы так властно, но бережно сжимали ее спину и кисть… Было все, как у любимого Флобера, у несчастной Эммы, когда она танцует с виконтом, это место Оля помнила наизусть и цитировала по памяти на лекциях: «Они начали медленно, потом пошли быстрее. Они кружились, – все кружилось вокруг них, словно диск на оси: лампы, мебель, панели, паркет. У дверей край платья Эммы обвил колено кавалера; при поворотах они почти касались друг друга ногами; он смотрел на нее сверху, она поднимала к нему взгляд; у нее помутилось в голове, она остановилась…» Да, и Ольга Егоровна тоже потихоньку стала сходить с ума. Не устояла – он поцеловал ее, когда еще даже не стемнело, не начался длинный апрельский вечер. Она сама и дверь в комнату заперла, и радио включила громче, и плотно занавесила гардины. * * * Потом они курили в постели вместе, одну сигарету на двоих, и она с раскаянием говорила: – А ведь я совсем тебя не знаю. Ты теперь будешь презирать меня. – Да что ты, Оля! За что же презирать? – Ты будешь думать, что я легкодоступная женщина. – Ни в коем случае. Ты ни в чем не виновата. Это я сбил тебя с панталыку, совратил. А узнать меня – легче легкого. Докладываю. Я военный, звание капитан. В Москве в данный момент нахожусь в командировке, а проживаю в Ленинградской области, в городке военном, час езды от Северной столицы. Бываю в граде Петровом по делам службы – да и в Белокаменную тоже порой наведываюсь. Собираюсь демобилизоваться досрочно. Не женат и не был. Детей не имею. Русский – хотя отец по паспорту украинец. Беспартийный. Какие еще тебя сведения интересуют? Ты знаешь вообще, какую информацию может сообщать о себе военнослужащий, которого взяли в плен? – А я тебя взяла в плен? – смеялась Оля. – Конечно. Еще как. Очень основательно, – и он опять потянулся к ней. Короче говоря, гость остался у нее до утра. А ночью, когда квартира затихла, они вместе пробрались в ванную, и она почему-то даже не стеснялась его. В воскресенье долго спали. Потом она жарила на кухне яичницу для двоих и ставила чайник, а Маринка, случившаяся тут как тут, ласково и глумливо подначивала: – Ну, как все прошло? Тебя можно поздравить? Потом Саша уговорил ее не расставаться, а поехать в Парк Горького, погулять. Они зашли в пльзеньский пивной бар, где она до того ни разу не была. И – может, это странно для почти случайного знакомства – Ольга чувствовала себя счастливой. * * * Советская печать: Первая весна семилетки. ОГОНЬ и ВОДА (очерк) «…Трогательно и радостно видеть, как наперекор злому дыханию пустыни энтузиасты Газли высаживают у своих домиков тоненькие саженцы, делятся с ними скудными запасами воды. Пусть кроны их дадут тень уже другим людям, тем, кто придет на смену разведчикам. Ну, что ж! Советский человек думает и заботится не только о себе, но и – еще больше – о незнаемых далеких товарищах, соратниках по строительcтву нового общества…» Варя с Петренко по-прежнему встречались, чтобы, как он говорил, сверить часы – не каждый день и не только в Лефортовском парке. Но всегда на открытом воздухе, вдалеке от возможных ушей. Вот и в этот раз, уже после майских, они шли вместе с ним от метро «Калужская» по Ленинскому проспекту в сторону ее дома. Довольно странно и до сих пор непривычно было видеть на широченном Ленинском столь мало машин. Изредка лишь пролетали легковые «Победы», «Москвичи» четыреста первые и четыреста вторые, проплывали державные «ЗИСы». Но больше транспорт колесил грузовой, пассажирский и даже гужевой. Петренко обмолвился, что в интересах операции активно разрабатывает одну профессоршу из ВГИКа. – Разрабатываете? – зацепилась за слово Варя. – Это как? – Медовая ловушка. Знаешь такой термин? – Термин-то я знаю. Ну, и как вам: не жмет? Вы ведь образцовый семьянин, с женой душа в душу. – Ох, Варя. Плохо я тебя там, в нашем времени, учил. – А что такое? – Для людей нашей профессии высший приоритет – выполнение задания. Сохранить боевых товарищей – на втором месте. На третьем – не допустить необоснованных потерь среди гражданских лиц. А чувства, мечтания и разная мерехлюндия – еще ниже, по остаточному принципу. – Да ведь эта женщина – она, верно, надеется на что-то, уповает. Возможно, влюблена. – А я ей ничего не обещаю. Не сулю и не обманываю. А потом: помнишь, как говорил в нашем времени один футболист? Ваши ожидания – это ваши проблемы. И он решительно прав. Варя с горечью поняла, что она, конечно, Петренко не переспорит, и сказала сухо: – Ладно, проехали. Чем меня порадуете, Сергей Александрович? Или по имени отца – Александр Тимофеевич? – Да, лучше привыкай к Александру Тимофеевичу. А тебе, Варя, предстоит совершить вот что… Оля в последние дни прямо-таки летала. Душа пела, лицо разгладилось, раскраснелось, мелкие морщинки куда-то убежали, глаза засияли. Все – и коллеги, и даже наблюдательные студиозы – замечали происшедшие с ней перемены. Но только соседки – Поликарповна да Марина – ведали причину изменений. Больше она никому ни о чем не рассказывала, даже Соньке. Да и чем, спрашивается, хвастаться? Для Саши встреча с ней – наверное, не что иное, как курортный роман. Точнее, командировочный. Вот кончится срок его пребывания в столице, он уедет – и забудет. А пока оставалось наслаждаться тем временем и счастьем, что отпустила судьба. Так и в войну бывало. Короткий отпуск – после ранения или как награда. Совсем скоро бойцу возвращаться на фронт. А пока он старается урвать в тылу свой кусочек счастья. Они встречались едва ли не ежедневно. Дважды ходили вместе в кино, посмотрели третью серию «Тихого Дона» и «Колдунью». Про девчонку, исполнявшую главную роль во французском фильме, русскую по происхождению – Марина Влади, что ли, ее псевдоним, – Александр уверенно сказал: «Далеко пойдет. Может, в Россию еще вернется. Замуж за русского выйдет». Оля только засмеялась: «Ты фантазер». Однажды он пригласил ее в ресторан «Арагви». А чаще встречались у нее, и он обычно оставался до утра. Если честно, никогда так хорошо ей ни с кем из мужчин не бывало. Александр оказался твердым, уверенным, но и заботливым. Он думал о ней, ласкал везде и долго. А она все больше отрывалась от действительности, парила и улетала прочь от земли. И с тоской думала: боже, что же будет, когда он уедет, а она останется одна? Однажды – дело было уже в середине мая – Саша пришел к ней хмурый, сосредоточенный. Какая-то мысль, видно, терзала его. Ольга ничего не стала расспрашивать – знала, как мужчины не любят, когда лезут в душу. А он поел и даже любовью с ней занялся, но будто отсутствовал, какая-то мысль грызла его. Механически все происходило – какой бы двусмысленной пошлостью это ни звучало. После всего он закурил и сказал: – Знаешь, Оля, я тебя обманул немного. У нее сердце ухнуло: сейчас скажет, что женат. А он продолжил: – Я и правда военнослужащий, да не совсем. И капитан по званию – тоже правда. Только я не в армии служу, а в КГБ. – Какая разница, – улыбнулась она. – Не скажи. Я ведь ради чего в Москву-то приехал? Хлопотать. Причем лично за себя. Знаешь ли, что Никита наш Сергеевич затеял кардинальное сокращение не только армии, но и органов? Дескать, надо освободить Комитет от сотрудников, запятнавших мундир в период необоснованных репрессий. Ну, и половину, если не три четверти личного состава, – в отставку. Меня в том числе. Увольняют даже без пенсии. А я в органы в пятьдесят четвертом году пришел – никаких в те времена не было репрессий. Чем я себя мог запятнать? Но все равно. Служба нравится, меня в Комитет взяли сразу после армии, ничему больше не выучился – и теперь что ж? Мне жизнь сначала начинать в народном хозяйстве? Да и денежное довольствие, прямо скажем, немаленькое – под две тысячи выходит ежемесячно. Где я такой оклад с нуля найду? Поэтому я тут, в столице, чем все это время занимался? По инстанциям ходил. И в управлении кадров был, и везде. Вот вчера до зампреда КГБ добрался. Убалтывал его, но нет, ничего. Никакой надежды. Так что, видать, придется мне вещички собирать – да к себе в Ленинградскую область возвращаться. Увольняться подчистую. Все без толку. Ольга задумалась. И тут для Петренко пряталась развилка. Она могла сказать: «Ну и ладно, увольняйся – приезжай ко мне, в Москву, я помогу тебе устроиться». Этим нельзя было пренебрегать: во-первых, крыша, а во-вторых, столичная прописка – все дальнейшую операцию гораздо удобней осуществлять, базируясь в Белокаменной. Но все равно это означало, что главной цели он не достиг, и недели, потраченные на то, чтобы войти в доверие, улетели коту под хвост. Однако Ольга ответила иначе – и это сулило надежду: – Подожди, я подумаю. Он махнул рукой с тщательно дозированным пренебрежением: – Что ты можешь придумать? Вохровцем[19] меня устроить в свой ВГИК? Женщина сказала туманно: – Есть у меня кое-какие связи. Об этих «кое-каких связях» Петренко узнал еще загодя, в своем времени, планируя операцию. Однако оттуда, с расстояния почти девяносто лет, отделявшего беззаботную предвоенную студенческую юность Ольги и объекта, невозможно было понять: а сколь крепкие узы их связывают? Сохранилась меж ними былая теплота или растратилась она, испарилась за двадцать бурных лет, отделявших конец тридцатых от пятьдесят девятого? Но, во всяком случае, женщина обещала «подумать» – значит есть шанс назавтра подвести ее к столь нужному ему, единственно правильному решению. А если все сорвется, придется начинать с нуля на новом месте. Назавтра он встретил ее после лекций во ВГИКе, и они отправились на близлежащую ВСХВ[20]. Петренко взял ее под руку, и были они такие красивые и влюбленные, только немного печальные, что даже разницы в возрасте не заметно. Купили билетики и пошли по дорожкам Выставки, направляясь в сторону фонтана «Дружба народов». Народу было немного – будний день, – и в основном провинциалы: женщины в платочках, мужчины в шляпах и галстуках. – Сходим в кино? – предложил он. – В круговую кинопанораму? Сейчас, в будни, поди, и билет достанем. – Ой, нет, хватит с меня кино на сегодня, – улыбнулась она. – Давай просто пройдемся. А потом она сказала как раз то, на что он рассчитывал: – Я ведь перед войной училась в ИФЛИ[21] и была знакома с одним человеком… Кстати, ты в курсе, как шутя расшифровывали тогда название нашего вуза? ИФЛИ – Институт Флирта и Любовных Интриг. Флирт случался, конечно, но на самом деле мы серьезными были. Особенно он, простой парнишка из Тамбова – очень хотелось ему выучиться, пробиться, карьеру сделать. Его даже секретарем комитета комсомола института избрали. Но тогда случилось между нами кое-что, – скулы ее слегка покраснели, – ты не думай, ничего особо серьезного, но симпатия была… А потом – война… Мы расстались, нас разбросало, он сразу серьезную карьеру стал делать по комсомольской линии… Так вот, он – тот мой давнишний ухажер, сейчас стал, ни много ни мало, главой вашего учреждения… – Да ладно! Брось заливать! – сказал Петренко, уже освоивший сленг конца пятидесятых: «заливать», «трепаться», «хохмить». – Да, я знакома с Александром Шаляпиным. – С самим Шаляпином? Александром Николаевичем? Председателем КГБ? И он был твой дружок?