Часть 51 из 60 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– В этом я не притворялась.
Вероника вгляделась в лицо Мадлен: одна сторона была безупречно красивой, другая – изуродованной. Не этого ли «худшего» она стремилась избежать?
– Твой племянник до сих пор спит?
– Ненадолго просыпался, не понял, где он, потом снова заснул. Лефевр дал ему сильную дозу снотворного. За это, пожалуй, можно поблагодарить месье похитителя.
Они замолчали. Солдаты, посланные Помпадур, не спрашивали, кто смертельно ранил хирурга ланцетом, а лишь велели немедленно покинуть дом. Все вместе они вернулись в Лувр: приходить в себя и ждать.
Мадлен подняла воспаленные глаза на хозяйку. Вероника думала, что горничная станет просить прощения или продолжит рассказывать о себе, но она задала другой вопрос:
– Вы расскажете, как вам удалось сделать заводную девушку?
Вероника улыбнулась одними губами:
– Благодаря кропотливой работе и воображению. Так появлялось каждое изобретение отца. Людовик заказал ему автомат, способный по-настоящему двигаться, дышать и капать кровью из порезанного пальца. Вокансон безуспешно пытался это сделать. Отец принял у него эстафету и неделями трудился над механизмом, который позволял бы настраивать Посланницу. Словом, сделать пишущую куклу. Отец работал сутками, добиваясь, чтобы кукла дышала через мехи и проливала воду вместо настоящих слез… Как помнишь, поначалу я ему помогала. А потом я умерла.
После дней сомнений и страха она сложила воедино все куски зловещей головоломки, соединив все, что сумела подсмотреть и подслушать. У нее на глазах Лефевр вытаскивал из кареты бездыханное тело ребенка. Память перенесла Веронику в тот страшный вечер. От дома Лефевра она помчалась в сторону освещенной площади Бодуайе. Ее каблуки стучали по булыжникам, сердце угрожало выпрыгнуть из груди. Лефевр погнался за ней. Стук колес становился все громче. В ноздри ударил запах лошадиного пота, а потом из ран хлынула кровь. Убедившись, что Вероника лежит, уткнувшись лицом в грязь, и не подает признаков жизни, Лефевр уехал. Поступив так, он допустил чудовищную ошибку. Этот человек был настолько поглощен исследованием черты между жизнью и смертью, что даже не удосужился проверить, действительно ли мертва сбитая им девушка.
– Получается, ваш отец с самого начала знал, что вы живы? Но в Лувр с запиской приходил какой-то человек. Потом хозяин нам сказал, что был в морге и опознал ваше тело.
– Тот человек принес записку от меня. Я просила отца прийти в дом женщины, которая меня нашла и оказала помощь.
Вероника помнила, каким сокрушенным и потерянным выглядел отец, пришедший в бедный домик той женщины. Она не предполагала, насколько случившееся и ее состояние подействуют на него. Вероника рассказала отцу о происшедшем.
– Дочь моя… – без конца повторял он. – Дочь моя…
Казалось, только сейчас Рейнхарт понял, насколько она ему дорога.
– Я не сумел тебя защитить, – с горечью признался отец. – Я был настолько поглощен выполнением королевского заказа, что упустил из виду некоторые увлечения короля и то, чему он оказывает поддержку. Меня обуревали мечты о движущихся машинах, тогда как средоточием моего внимания должна была бы стать ты.
Лошадиные копыта задели ее лишь частично, но состояние Вероники требовало серьезного лечения. Через некоторое время отец тайком перевез ее в их старый дом на площади Дофина. В доме намеренно не открывали ставни и не подметали крыльцо, чтобы создать ощущение, что он пустует. Для ухода за ней отец нанял сиделку – ту самую высохшую сгорбленную старуху, которая затем помогала готовить «тело» к похоронам. Лицо заменила восковая маска, с которой отец собирался делать лицо куклы. «Похороны» были жестоким спектаклем, но иначе люди не поверили бы в ее смерть. К тому же только так Вероника могла остаться в живых.
Она лежала в тишине дома на площади Дофина, приходила в себя, думала. Рейнхарт постоянно навещал Веронику, просиживая у ее постели и молча грызя ногти.
– Их нужно остановить, – время от времени повторял он. – Их нужно наказать за все, что они сделали.
Вероника рассказала отцу не только о Лефевре, но и о трагедии, случившейся в монастыре с ее подругой Клементиной. После неудавшегося побега Клементину держали в сырой и холодной келье. Ночами Вероника тайком пробиралась туда и приносила девочке еду. Так продолжалось несколько дней. Вероника тогда не сумела понять, что ее подруга серьезно больна. Вялость Клементины она объясняла заточением в келье, а чрезмерно исхудавшие руки – скудностью пищи. Вероника помнила, какое потрясение она испытала, в очередной раз придя в убогую келью и увидев остывшее тело Клементины.
– Ты должна была бы сразу мне написать, – сказал отец. – Потребовать у настоятельницы моего приезда!
– Ты находился слишком далеко, и я почти тебя не знала.
Тогда ей было пятнадцать. Смерть Клементины ее напугала. Вероника не представляла, как поведет себя отец. Она не знала, каким будет ее поведение при встрече с ним. Ее захлестывало не только горе, но и жгучая ярость.
В доме на площади Дофина Вероника провела три дня. Тишину комнаты нарушали крики, долетавшие снаружи. На парижских улицах становилось неспокойно. Отец навещал ее каждый день, рассказывая, как движется работа над заводной куклой, а также о беспорядках, начавшихся в Париже. Обоим хотелось уехать из города. Оба думали, к кому можно обратиться за помощью, и горестно вздыхали, ибо кто отважится пойти против короля? Кто им поверит? И где гарантия, что, услышав их рассказ, высокий полицейский начальник, комиссар или министр тут же не бросится с доносом к Людовику?
На рассвете третьего дня, глядя, как из-под ставен пробивается серый рассвет, Вероника нашла решение: нужно заставить механическую куклу, заказанную Людовиком, взбунтоваться против него. Кукла была почти готова. Теперь надо сделать так, чтобы она возвестила правду.
Поначалу отец возражал, считая затею слишком опасной. «А какой еще у нас есть выход?» – спрашивала Вероника. Уехать из Парижа и сделать вид, будто она ничего не видела? Позволить Лефевру и дальше похищать детей для своих безумных опытов? Сколько детских жизней он еще оборвет и сколько уже оборвал?
Отчасти Вероникой владело желание остановить Лефевра и спасти детей, загладив свою вину перед мертвой Клементиной. Но было еще и желание нанести удар по сильным мира сего, нагнав на них страху. Эти люди всегда получали желаемое. Чужие дети были для них чем-то вроде леденцов в магазине: захотел и купил. Пусть получат урок. Людовик потребовал от отца изготовить удивительную куклу. Что ж, они с отцом исполнят королевский заказ. Король немало удивится, и не только он.
– И вы прятались внутри пьедестала, – догадалась Мадлен.
– Да, хотя и не все время. Иногда маленький рост имеет свои преимущества.
Пьедестал был ее замыслом. «Мы поместим куклу на пьедестал, как Вокансон сделал со своим флейтистом, – говорила она отцу. – А затем я влезу внутрь».
– Но я слышала, что ученые из Академии наук осматривали куклу.
– Да. В это время я пряталась в другом месте. Внутри куклы я находилась, лишь когда требовалось, чтобы кукла пела, говорила и двигалась самостоятельно. Мы заблаговременно настроили механизмы, позволявшие ей водить пером по бумаге и плакать. Но в Зеркальной галерее, когда Посланница выдала свой первый настоящий намек, мы подмешали в воду кошениль, заставив ее плакать кровавыми слезами. В тот раз я пряталась внутри. Это я пела. Я же заставила ее написать второе послание, рассказав о своей собственной смерти.
Когда куклу перемещали из Зеркальной галереи, дабы запереть в комнате, Вероника находилась внутри пьедестала. Она едва могла дышать: грудь сдавило от страха и ликования. В той комнате она провела два дня, довольствуясь припасенной пищей и водой. Два дня на грани безумия, когда Вероника сознавала: сейчас только от нее зависит, чтобы все поверили в реальность Посланницы и написанных слов. Ночью она пела песню, которую любила напевать Клементина:
Дай мне свое перо,
Чтоб слово написать.
Мертва моя свеча,
Огня мне не сыскать.
Открой мне дверь свою
Для Божеской любви.
Ей вспомнилась вечерняя поминальная служба по Клементине. Монахини и послушницы собрались в церкви, чтобы помолиться об усопшей сестре и спеть в память о ней. Кто-то стоял молча, кто-то плакал; лица одних были бледными от страха, а других – от чувства вины и ужаса. Когда сестра Сесиль вышла вперед и приготовилась говорить, одна из воспитанниц пронзительно закричала. Статуя Христа за спиной сестры Сесиль плакала. Но это не были обычные слезы скорби. Христос плакал кровавыми слезами, катившимися по его истерзанному телу. И потому, что бы ни пыталась говорить себе сестра Сесиль, как бы ни старалась оправдать содеянное ею, теперь она знает: Бог ее накажет, а ее душа будет проклята навеки.
Никто не знал, что это «чудо» сотворила Вероника. Ну кто бы заподозрил тихую девочку в подготовке мести? Присмотрись монахини повнимательнее к книгам, которые она усердно читала, знай они устройство дьявола с черным языком и механического Христа, это навело бы их на некоторые мысли. Но об этих секретах знала только Клементина, а она уже покинула земной мир. Тайные знания были единственным источником, помогавшим Веронике жить и выживать в условиях монастырской школы, пока посланная отцом карета не увезла ее в Париж, подальше от места, погубившего ее единственную подругу.
Точно так же никто не догадался, что это она заставляла куклу писать и петь: ни ученые, ни придворные, ни слуги, ни сам король. Только мадам де Помпадур, тайком пробравшаяся в комнату к кукле, сумела понять, что к чему.
– И вы ей все рассказали? – спросила Мадлен.
– О половине она догадалась сама. Она пообещала съездить к Лефевру и осмотреть его дом. Поэтому, когда я узнала от Жозефа, что ты отправилась туда вместе с племянником, я сразу помчалась к ней.
– Я считала Лефевра добрым. Думала, он поможет. Видите, какая из меня никудышная шпионка?
– Он довел до совершенства свой фасад доброго, порядочного человека, а внутри скрывалась пустота. Ты не должна была об этом узнать. И никто из нас. Даже отец подпал под обаяние Лефевра, а уж он-то, не забывай, был знаком со своим другом столько лет.
«Единственный настоящий друг», как говорил о нем Рейнхарт, оказался такой же подделкой, как стекляшка в броши уличной шлюхи.
– Как поведет себя Людовик? Кто решится утверждать, что он не наймет кого-нибудь другого для продолжения работы Лефевра?
– Помпадур говорит, что она все держит в своих руках, но я не знаю, какой властью она обладает на самом деле.
– Я считаю, что полиция ей подчиняется. Во всяком случае, меня они наняли по ее приказу.
Мадлен отвернулась. Лицо горничной было бледным и даже землистым. Сказывалось потрясение, испытанное в доме Лефевра, и то, что Вероника знала о ее истинной роли в доме.
– Мадлен, ты говорила о попытке избегнуть худшей участи. Какой именно?
Горничная напряглась всем телом:
– Вряд ли вы захотите знать, мадемуазель.
– Думаешь, после всего, что я повидала за эти недели, меня можно чем-то потрясти?
– Наверное.
– Давай говори.
– Если помните, я рассказывала вам о своей младшей сестре, которая умерла.
– Помню. Ее звали Сюзетта.
Мадлен кивнула:
– Мать Эмиля. Она умерла в родах. Рядом не оказалось умелого врача или кого-то вроде вашего отца. Моя мать не желала тратиться на врачей. Она позвала какую-то женщину, назвавшуюся повитухой. Ребенок никак не мог выйти. Сюзетта промучилась два дня и умерла. Ребенок тоже умер. Ей было всего девятнадцать лет.
– Девятнадцать… Это значит, что Эмиль…
– Родился, когда ей было двенадцать.
– А кто его отец? – спросила оторопевшая Вероника.
На лице Мадлен появилась улыбка, больше напоминавшая гримасу.
– Отцом мог оказаться любой мужчина из тех, кто платил нашей матери и ложился в постель с Сюзеттой. – Мадлен кивнула, и Веронике показалось, что лицо той покрылось льдом. – Поэтому я выросла жесткой. Только так я могла выжить. Со смертью Сюзетты что-то умерло и во мне. Это не оправдывает моего согласия шпионить за вашим домом, но так оно и было. Я не питала никакой жалости ни к вам, ни к вашему отцу, ни вообще к кому-либо. Я всего лишь хотела выбраться из своего жуткого дома и увести оттуда Эмиля. Это я обещала Сюзетте.
– И полиция, конечно же, хорошо тебе платила.
Мадлен фыркнула:
book-ads2