– Я не знаю, мама. – Мне нужно спланировать поездку в Сиэтл, чтобы забрать тебя. Ты не можешь просто ожидать, что я брошу все дела, когда вдруг выяснится, что тебе придется отказаться от всего этого. Когда тебе придется вернуться домой, потому что других вариантов нет. – Другие варианты будут, – возразила я, возможно, немного слишком жестко. – Не кричи на меня. Я не виновата. – Извини, мама. – Ты такая же, как твой отец, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты закончила, как он, потеряв все. Я хочу, чтобы ты вернулась домой, пока до этого не дошло. – Я вернусь, мама. Обещаю. – Хотя я не собиралась делать ничего подобного. Когда в трубке послышались ее рыдания, мне захотелось утешить ее, сказать что-нибудь, от чего ей стало бы легче. Но правда заключалась в том, что она не могла знать, насколько близко я подобралась к случившемуся с Патриком в Клойстерсе. Что я начинала чувствовать – как, возможно, чувствовала Рейчел, – будто смерть следует за мной повсюду, куда бы я ни пошла. Что в самые мрачные дни я задавалась вопросом, не я ли принесла ее с собой в Клойстерс. – Вот почему я не хотела, чтобы ты ехала, – проговорила мать, ее голос срывался. – Потому что именно это происходит, когда ты выходишь в большой мир – когда мы выходим в большой мир, Энн. Мы проигрываем. Расклад всегда оборачивается против нас. Глава 21 Сотрудники Клойстерса теперь проводили значительную часть своего времени, сравнивая записи, разбирая вопросы, которые им задавали детективы, делясь своими собственными теориями относительно того, что произошло. Безмолвные каменные коридоры теперь наполнились тихим шепотом и негромкими разговорами, которые смолкали, когда мы с Рейчел проходили мимо. Трудно было не принимать эту реакцию на свой счет, но невозможно было игнорировать реальность – мы были ближе всех к событию, к Патрику. И пока шло расследование, мы пребывали в его тени. Похоже, самым насущным вопросом было то, почему никто не установил камеры в библиотеке или в кабинете Патрика. Этот вопрос вызвал раздражение у Луиса, который ответил, что Клойстерс – это сообщество доверия: мол, Патрик был категорически против слежки за учеными, и это не входит в наши задачи. Это раздражение передалось всей службе безопасности, которая была возмущена тем, что полиция ставит под сомнение стандарты их работы. Мы с Рейчел были заняты подготовкой статьи о картах, которую планировали опубликовать, но Мишель попросила нас – в преддверии прихода к нам нового куратора и помощника куратора – составить документ, отражающий статус предстоящих выставок, основные особенности коллекции, произведения искусства, которые должны были быть экспонированы в галереях осенью. Это была кропотливая работа, требующая указания номеров поступлений и включения уже существующей переписки между Патриком и музеем Клюни в Париже или Национальной галереей в Лондоне. – Функция поиска не работает, – сообщила Рейчел, отодвигая стул и вздыхая. Мы были в процессе получения номеров регистрации произведений, которые должны были быть переданы в аренду по всему миру в следующем году. Обычно этой работой занимался регистратор, но кураторский отдел был не единственным подразделением, в котором не хватало сотрудников тем летом. – Давай просто возьмем список и заполним его вручную. – Рейчел выжидающе посмотрела на меня, уже стоя возле стола с карандашом в одной руке и листом бумаги в другой. Мы прошли по галереям, записывая номера, пока не добрались до небольших работ из списка, которые хранились в запасниках. Наши ключ-карты позволили нам пройти мимо комнат консервации и попасть в хранилище, где в темном помещении с регулируемым климатом высились ряды и ряды полок. Рейчел включила свет, и флуоресцентные лампы ожили. Количество предметов, ежегодно передаваемых в дар музею Метрополитен, поражало воображение. И это были только те предметы, которые они принимали. В первые годы своего существования музей стал чем-то вроде хранилища для всех картин, скульптур и предметов искусства, которые не пережили передачи от одного поколения к другому. Время от времени музей потихоньку продавал экспонаты, которые так и не смогли попасть в галерею, чтобы освободить место для новых вещей, которые могли бы это сделать. Таким образом, хранилище было похоже на тщательно охраняемый и законсервированный мусорный ящик. В хранилище Клойстерса находились бесчисленные образцы резных капителей и фрагменты керамики. Здесь были манускрипты в искусно украшенных переплетах, спрятанные в пластиковые шкатулки янтарного цвета, миниатюры, эмалевые таблички с посвящениями, ювелирные изделия, реликварии, позолоченные иконы и один окаменелый палец святого. Мы остановились, чтобы записать номер реликвария святого Христофора. Я выдвинула полку и посмотрела на изящно вырезанных на слоновой кости миниатюрных кабанов и единорогов, пока Рейчел записывала цифры на листе бумаги. Кроме того, я заметила несколько ячеек, в которых отсутствовали экспонаты. – Куда все это делось? – спросила я, указывая на пустые места. – Наверное, забрали на выставку, – сказала Рейчел, заглядывая мне через плечо. – Или перевезли куда-нибудь на время. Я провела пальцем по этикеткам, которыми были помечены пропавшие предметы. Каждый номер доступа начинался с первых трех букв названия работы, и я попыталась представить, что могло быть здесь: RIN – кольцо, TOU – Тулуза. Но следующая этикетка привлекла мое внимание. Первые три буквы ее вступления гласили DAR. Только потом я посмотрела на ее название – «Святая Дария». Подробности гласили: слоновая кость, Германия, 1170 год, дар Вестонского фонда от 1953 года. Я записала номер поступления и последовала за Рейчел, которая перешла к рукописям. Время, проведенное в хранилище, словно тянулось без конца. И хотя я пыталась сосредоточиться на репликах Рейчел – «Ты не видела Библию Оттона Третьего?» – я могла лишь прокручивать в памяти то, как ощущалась в моей руке статуэтка в квартире Лео, как она была одновременно тяжелой и нежной, как искусно была вырезана. В тот день, вернувшись вечером домой, я изучила историю святой Дарии. Она была малоизвестной раннехристианской святой, которая начала свою жизнь как жрица богини Минервы. Но, как отступницу от римской религии, ее, похоже, постигла участь, уготованная для неверных жриц – быть заживо погребенной в песчаных карьерах возле римских катакомб. В воображении возник образ меня самой, запертой в одной из комнат музея – ни дверей, ни окон, ни выхода. – Ты готова? – спросила Рейчел, повернувшись ко мне лицом и закрывая ящик для хранения. – Думаю, у меня всё. – Я лишь кивнула. – Ты в порядке, Энн? – В порядке, – отозвалась я. – Просто… странное ощущение. – Ужасно не люблю подобное, – заявила она, держа дверь открытой, чтобы я могла пройти. Вернувшись в библиотеку, я с нетерпением ждала, когда восстановится функция поиска в нашей внутренней сети. Когда она заработала, я ввела номер поступления и нажала кнопку запроса. Конечно, я знала, что найду, но это ничего не меняло: передо мной на экране была статуэтка, которую я нашла в шкафу Лео. Она должна была стоить – я тщетно пыталась подсчитать стоимость чего-то настолько бесценного и исторического – не менее 50 000 долларов. Правда, по меркам Клойстерса это было не так много, но для садовника и начинающего драматурга это точно была огромная сумма. Я закрыла ноутбук и встала, не отвечая на вопросительный взгляд Рейчел. Мне нужно было подышать воздухом. Снаружи травы клуатра Кукса́ колыхались от ветерка, дувшего с Гудзона; головки маргариток сплетались и весело покачивались, когда я, смирившись с неизбежным, шла к офисам службы безопасности. – У всех ли есть доступ к хранилищу? – спросила я, просунув голову в дверь. – Ты выпускаешь весь кондиционированный воздух, – пожаловался Хэл, дежурный охранник. Я шагнула внутрь. Прежде я никогда не замечала, что служба безопасности в музее была продуманной, но при этом осуществлялась довольно небрежно. В офисе были мониторы и компьютерное оборудование, на которых постоянно крутилась запись перемещений посетителей и сотрудников. Но это помещение было и импровизированной кухней, заставленной коробками с пирожными, а на столе притулилась дополнительная кофеварка. В углу громоздилась куча неиспользованных раций. В конце концов, это не имело значения: все было подключено к сигнализации. За исключением, конечно, хранилища. – Думаю, да, – сказал Хэл. – Мы не особо следим за этим, потому что там бывают только сотрудники. А что? – Мне просто любопытно. – Что-то не так? – Нет. – Я не думала так далеко вперед. Я не подумала о том, что мне следует ответить, если меня спросят, зачем мне это нужно. Но Хэл вернулся к своим мониторам, а я стояла и смотрела на движение посетителей по галереям, их группы, как косяки рыб, то сливались, то разделялись. Я все равно не была готова никому рассказать. Я хотела сначала собрать все фрагменты воедино. Я решила пройтись по музею на тот случай, если экспонат действительно выставлен для обзора. Однако каждая следующая стеклянная витрина подтверждала мои подозрения. Мой желудок сжался в комок, и я пожалела о том моменте, когда потянулась к стопке шляп. «Какое невезение!» – подумала я. Нет, теперь я понимала, что дело в другом. Это была судьба. То, как Лео поощрял меня брать то, что я захочу, вдруг приобрело более мрачный оттенок. Прежде чем вернуться в библиотеку, я провела через считыватель своей ключ-картой и вернулась в хранилище. Кивнув сотрудникам отдела консервации, начала выдвигать полки с предметами, специально высматривая небольшие ценные вещи. Те, в которых были драгоценные камни или которые были сделаны из дорогих металлов или материалов. Я также обратила внимание на каждую из камер. В хранилище их было четыре, и каждая фиксировала отдельный квадрант. Невозможно было не заметить Лео, если б он был здесь, но вероятность того, что камеры были достаточно зоркими, чтобы засечь предмет в его ладони, была невелика. Я начала замечать закономерность: в каждом третьем или четвертом ящике не хватало какого-нибудь предмета. Номер регистрации был аккуратно обозначен, а место для предмета пустовало. Я понимала, что, возможно, некоторые предметы были взяты во временное пользование, а другие могли находиться в Метрополитен-музее. Возможно даже, что в отделе консервации проводилась очистка некоторых из них. Но когда я продолжила методично выдвигать ящики, то заметила, что ни один из крупных предметов не отсутствовал настолько явственно. Вынести из музея резную капитель, как я понимала, было гораздо труднее, чем произведение искусства карманного размера. А в эпоху Средневековья и раннего Возрождения не было недостатка в таких предметах. Я закрыла последний ящик и вернулась в библиотеку, где Рейчел выжидающе посмотрела на меня. – Куда ты ходила? – поинтересовалась она. Я не была готова рассказать ей. Признаться ей – себе – в том, чем занимался Лео. Я не хотела излагать тайну этого открытия, признавать, что у человека, с которым я спала всего несколько дней назад, был мотив для убийства Патрика. Я все еще была слишком занята поисками оправданий: может быть, еще не поздно вернуть эти вещи, может быть, это совпадение… Но в том и заключалась сложность исследований: это был импульс, побуждение, но результаты могли разочаровать, а иногда и опустошить. Я уже собиралась солгать и сказать, что просто пошла прогуляться, когда дверь распахнулась и в библиотеку вошла Мойра, за которой следовала детектив Мёрфи. – О, хорошо, вы обе здесь, – поприветствовала нас Мойра. – Детектив Мёрфи пришла побеседовать с вами. – Спасибо, Мойра. – Детектив Мёрфи стояла и ждала, пока Мойра уйдет. Та задержалась у двери, потом подняла руку и сказала: – Хорошо, я буду в вестибюле. Как только за ней закрылась дверь, детектив Мёрфи достала свой блокнот и пролистала его. – Вчера вечером мы получили анонимную информацию, – сказала она, обращаясь непосредственно к Рейчел, – которая подтверждает тот факт, что вы и Патрик были вовлечены в интимные отношения, которые в момент его убийства могли быть в процессе разрыва. Рейчел подняла глаза от своих записей и посмотрела на нас обоих. – Этот свидетель утверждает, что вы ссорились с Патриком в его машине на парковке Клойстерса. Тот же свидетель заявляет, что видел, как вы много раз приходили на территорию садового сарая и уходили оттуда. – Когда мы разговаривали в последний раз, – сказала Рейчел, – я сообщила вам, что буду общаться с вами только в присутствии моего адвоката. – В таком случае я спрошу мисс Стилуэлл, не хочет ли она что-нибудь добавить к этой новой информации. Я начала было что-то говорить, когда увидела, как Рейчел незаметно качнула головой, сигнализируя «нет». – Энн тоже наняла адвоката. – Это правда, мисс Стилуэлл? Я переводила взгляд с одной на другую. – Она наняла адвоката, – повторила Рейчел, наблюдая за мной и кивая. – Мисс Стилуэлл? – Да, – подтвердила я, хотя, конечно же, это было неправдой. – Надеюсь, вы проделали весь этот путь не специально ради нас, – произнесла Рейчел. – Нет, – ответила детектив Мёрфи, захлопывая блокнот. – И мы с нетерпением ждем возможности провести беседу с вами обеими, конечно, в присутствии ваших адвокатов, причем в ближайшее время. Как только дверь закрылась, Рейчел снова обратила взгляд на меня. – Ты же не думаешь… – Она не договорила фразу. Маска, которую она обычно носила – спокойная, улыбчивая, уверенная – слетела, хотя бы на мгновение; ее глаза были затравленными, с кровавыми прожилками. Возможно, она впервые посмотрела вниз и увидела, насколько тонок канат, по которому мы ступали, и у нее закружилась голова.