Диболд перевернул страницу, лежащую на кафедре, и продолжил лекцию. И хотя я знала, что мы должны остаться – нам придется высидеть сеанс вопросов и ответов, о котором Патрик говорил так вяло, что я опасалась, как бы он не бросил это мероприятие заодно со светскими беседами и кофе, – мне очень хотелось покинуть аудиторию и вернуться к бумагам, которые я хранила рядом со своей кроватью. Чтобы снова увидеть своими глазами, что это тот самый водяной знак – хотя я и так знала это. – И тогда возникает вопрос: откуда нам это известно? Откуда нам известно, какая судьба нас ожидает? Этот вопрос занимал ученых мужчин и женщин на протяжении всей эпохи Возрождения. Они хотели знать будущее – как хорошее, так и плохое… в особенности плохое. Вопрос был всегда один: могут ли они изменить это будущее, или оно предопределено? Обречены ли они на тот или иной исход? Именно этот вопрос лежит в основе того, что мы рассматриваем здесь сегодня. Рейчел наклонилась через подлокотник, как будто хотела что-то прошептать, но остановилась, когда Диболд продолжил: – Конечно, я искал этот феррарский оракул, но так и не нашел другого упоминания о нем. Я спрашивал об этом феррарских ученых в Болонском университете, но все они только пожимали плечами. «Что это может быть?» – спрашивали они. «Возможно, храм, – отвечал я. – Может быть, комната в Палаццо Скифанойя. Картина…» – Он указал на экран позади себя. – Карта Таро? В зале воцарилась выжидательная тишина. Диболд покачал головой. – Увы, тем летом я не нашел в муниципальных архивах ни одной записи о гадании на Таро. И в окрестных городах тоже. Но потом я вернулся к своему надежному латинскому словарю и начал прослеживать корни слова oraculum. Оказалось, что оно происходит от orare, что означает «молиться» или «просить». И я вернулся к строке в протоколе ареста, той самой, которая, как я думал, могла указывать на то, что у герцогини Феррарской был оракул, и понял, что можно истолковать ее и так: кто-то за пределами двора подслушал – или ему рассказали – о молитвах герцогини. И тогда я понял, насколько тонка грань, разделяющая то, что мы знаем как судьбу, и то, что мы считаем выбором – просто интерпретация, на самом деле. Не более того. Герб Диболд говорил еще тридцать минут, объясняя, что, даже если карты Таро не использовались для гадания, искусствоведам пора отдать должное их иконографии. Он сравнил карты пятнадцатого века с образцами римских и греческих статуй, с фресками и мозаиками Равенны. Когда профессор закончил лекцию под аплодисменты и в зале включили свет, мы с Рейчел просто уставились друг на друга, причем достаточно надолго, чтобы люди в соседних креслах начали задевать наши колени, прося нас отодвинуться. Мы поплелись обратно по лестнице в атриум, но толпа разделила нас и разнесла по разным углам. На запланированном кофе-брейке предлагались бутерброды с чаем и макаруны, но я не была голодна. Мне хотелось подержать в руке карту, чтобы осязаемо почувствовать, насколько Герб Диболд ошибся. Что у герцогини не только был oraculum и она не только передала его своей дочери, но к тому же мы нашли его; колода карт Таро и была ее оракулюмом. Лора подошла ко мне и спросила: – Не хочешь выйти на улицу и покурить? – Я не курю. – Тогда можешь подышать свежим воздухом. – Вообще-то, – отозвалась я, оглядываясь туда, где Патрик и Диболд вместе стояли возле лестницы; Патрик жестикулировал решительно, неистово, а Диболд потирал рукой затылок, – я действительно хотела бы подышать свежим воздухом. Мы спустились по лестнице, ведущей на Мэдисон-авеню, где клены, посаженные перед библиотекой Моргана, были усеяны восково-зелеными листьями, а жара стояла такая, что даже ветерок от проезжающих машин приносил облегчение. Как и на всех научных симпозиумах, несколько десятков человек курили на улице. Лора достала из сумки пачку сигарет с гвоздикой и вытянула одну. Даже в незажженном виде их липкий сладкий аромат на жаре казался приторным. – Ладно, – сказала она, переведя взгляд на меня, – откуда ты знаешь Рейчел Мондрей? Я надеялась, что мы расскажем друг другу о том, что произошло с момента нашей последней встречи, вспомним прошлое или даже поболтаем об отказах, полученных мною, уделим минутку сетованиям на жару, но не ожидала, что Лора заговорит о Рейчел. Она ведь даже не поздоровалась с ней в лекционном зале. – Я работаю с ней в Клойстерсе. – Только вы вдвоем? – И Патрик. – М-м-м… – Лора поднесла к лицу сложенную чашечкой ладонь и ловко прикурила сигарету. – И давно вы работаете вместе? – С июня. Она сделала затяжку и опустила руку вдоль бока. Другая рука была сложена под грудью; Лора напоминала фигуру на картине Бальтюса: худая и очень прямая. – И что же произошло? Я имею в виду, что произошло в Клойстерсе с тех пор, как вы начали с ней работать? – Ничего. Мы просто работаем. Откуда ты ее знаешь? В прошлой жизни я бы все рассказала Лоре. Я рассказала бы ей о карте. О переезде в квартиру Рейчел. Об антикварном магазине Кетча и ночных посиделках в Клойстерсе. О том, как странно работать среди древних скелетов и людей, которые верят в реальность оккультизма. Но теперь я была другим человеком – человеком, который понял, как важно хранить секреты, как ценны некоторые сведения. – Я встретила ее в прошлом году, – сказала Лора. – Она присутствовала на одном из моих семинаров для выпускников. Как ни обидно это было для большинства аспирантов, но профессор постоянно расхваливал ее на все лады. Очевидно, что Рейчел была для них чем-то особенным – талант, понимаешь ли. – Она очертила рукой круг, и дымок сигареты обозначил его периметр. Я кивнула, поскольку точно знала, что она имеет в виду. – И она была весьма милой. Было совершенно ясно, что Йельский университет хотел, чтобы Рейчел осталась, но она пошла в Гарвард. – Именно это я и слышала. Лора посмотрела на меня оценивающе. – Она сказала что-нибудь еще? Люди вокруг нас начали возвращаться в здание. – Например?.. – Не хочешь пообедать со мной? – перебила Лора настойчивым тоном, затоптав окурок сигареты подошвами туфель – пары изящных кожаных балеток. – С удовольствием. – Хорошо, – произнесла Лора. Когда мы шли обратно в атриум, она обняла меня одной рукой за плечи. – Я хочу, чтобы ты поберегла себя, ладно? Я посмотрела на фасад музея Моргана, возвышающийся над нами – в его стенах были собраны и сохранены многовековые сокровища. – Ладно, – согласилась я, хотя была уверена, что способна поберечь себя лучше, чем это сделала бы Лора, будь у нее такая возможность. * * * По окончании симпозиума я ждала Рейчел на ступеньках музея Моргана, прислонившись к одной из бетонных урн девятнадцатого века, в которых росли белые вьющиеся однолетники. Ее задержал Марсель, который хотел непременно познакомить ее с некоторыми из докладчиков. Хотелось бы мне стать одним из тех ученых, которых люди загоняют в угол в конце мероприятия, дабы познакомить с ними своих студентов… Будь я подобным ученым, я всегда могла бы найти оправдание для того, чтобы уйти: обед с директором музея Фрика, ожидающий автомобиль, библиотека, полная книг, отчаянно нуждающихся в прочтении. Рейчел, очевидно, собиралась стать одной из таких людей. – Тебе понравилось? Это была Аруна, которая беззвучно появилась рядом со мной. – Понравилось. – Теперь я нахожу такие вещи утомительными, – сказала она. – Почти печальными. Все эти одержимые старики, которые до сих пор ломают голову над теми же произведениями, которые веками не давали покоя ученым… Ты когда-нибудь задумывалась, почему хочешь быть здесь, а не… – она достала портсигар и протянула его мне, – на Уолл-стрит, делая настоящие деньги? Я отказалась, размышляя о том, что однажды просто соглашусь. И тоже стану курильщицей. В некоторые дни это казалось неизбежным. – Не преклоняйся перед всем этим, – предостерегла она. – Я и не преклоняюсь. – И не лги. Аруна стряхнула пепел с сигареты, и я рассмеялась. – Многие из нас просто хотели провести жизнь, изучая что-нибудь. Сидеть в библиотеках и аудиториях, работать в архивах и музеях, чувствовать историю посредством вещей, которые она оставила после себя. Но делать это – значит не быть с живыми, Энн. Ты должна помнить об этом. И некоторые из нас переживают эту смерть лучше, чем другие. – Для меня, – сказала я, – все это кажется очень живым. – Да. Но это обман. Это мертво. Всё. Это и есть настоящая задача ученого – стать некромантом. Ты понимаешь, о чем я, Энн? – Понимаю. – Но я не была уверена, что действительно понимаю. – Хорошо. Потому что многие из нас забывают, что истинная цель – воскресить вещь, иногда даже ценой оживления себя самого. Стоя на этой лестнице, трудно было не чувствовать тяжесть прошлого вокруг нас. В конце концов, разве музеи – это не мавзолеи? В случае с Клойстерсом это обстояло совершенно буквально. – Ты не думала о юридической школе? – спросила Аруна. Я посмотрела на нее, но она лишь рассмеялась. – Возможно, еще не поздно, – отозвалась я. – Ну, если это лето еще не разубедило тебя, – сказала Аруна, – пожалуйста, не стесняйся прийти ко мне за советом осенью. Это помогает, когда есть кто-то, кто в теме всего этого. – Спасибо, – ответила я вполне искренне. – Вот и славно. Не выставляешь себя на посмешище, пытаясь угодить каждому из преподавателей вокруг. Чрезмерное стремление к цели всегда плохо выглядит. Особенно в научных кругах, где вознаграждаются достижения без усилий, а не годы борьбы. – Аруна затушила сигарету и положила прохладную ладонь на мою руку. – Вот чему Рейчел научилась быстрее многих, – прошептала она. Быстрое пожатие, и она ушла, без труда смешавшись с последней оставшейся группой ученых, а затем направилась к краю Мэдисон-авеню, где скользнула в такси и в последний раз помахала мне на прощание. Я хотела было махнуть ей рукой в ответ, но потом заметила, сколько людей уже подняли руки, и вместо этого склонила голову – этот маленький жест выделил меня среди остальных. Я подождала, пока останусь на лестнице одна, и настроилась на шум машин на улице, постоянный поток активности, звук живых вещей. Глава 16