Глава 1 Я никогда не задумывалась о смерти всерьез. Не догадывалась о том, как встречу ее, в каком буду возрасте и состоянии. Доберусь до нее сама или же мне кто-то поможет. Встречу ее с распростертыми объятиями, полностью довольная проведенной жизнью, или же изо всех сил буду карабкаться назад, вонзаться ногтями в землю, хвататься за любую частичку надежды, все что угодно… лишь бы не встречаться с ней лицом к лицу. Я обычная девчонка, толком не повидавшая жизни. Я не реализовала себя, я не совершила кругосветное путешествие, не провела достаточное количество времени с родными и не посвятила несколько лет жизни ненавистной работе… Я никогда не гуляла за руку с любовью всей жизни по центру Парижа, смущая прохожих бесконечными поцелуями. Я думала… нет знала, что у двадцатилетней Евы Финч впереди еще целая жизнь с бесконечными радостными моментами, горькими падениями и ненасытной любовью. Раньше, всего каких-то несколько месяцев назад, я и не подозревала о том, что мне предстоит пережить пулевое ранение. Я не видела подобного даже в самых жутких кошмарах. Как и не подозревала о том, что мне придется брать в руки настоящее смертоносное оружие и нажимать на курок. Нажимать на курок. Нажимать на курок. Нажимать… Видеть, как люди напротив хладнокровно жмут на курок, выпуская из дула снайперских винтовок мою собственную смерть. Ощущать, как десятки пуль вонзаются в плоть, разрывая на части. Чувствовать, как теплая кровь бесконтрольно вытекает из разных частей тела, а мышцы сводит в тугой напряженный ком. И все, что я могу делать в этот момент — падать на асфальт под тяжестью пуль, ловить хмурое лондонское небо глазами и ждать. Ждать, когда раны перестанут нервно пульсировать. Ждать, когда разум и сознание покинут тело и не сопротивляться затуманенному взору, так скоро накрывшему меня с головой. Вокруг творится какой-то невообразимый хаос: сначала он сопровождается бесконечным шипением муз, а затем плавно перерастает в резкие человеческие голоса, вперемешку с шипением раций. Кто-то отдает приказ, кто-то беспрекословно подчиняется, а я ощущаю, как кровь медленно подступает к горлу. Я больше не в силах ее сдерживать. Семь. Семь. Семь. В воздухе продолжает звучать цифра семь. Она оседает на подкорках сознания, проникает сквозь кожу и заражает вырывающуюся наружу кровь. И я больше не сопротивляюсь тому опьяняющему чувству, которое напрочь проникает в мое сознание, расставляя руки навстречу смерти. Но наша встреча так и не состоялась. Вероятно, у нее на меня совершенно другие планы. *** Время от времени я прихожу в сознание. Меня сильно знобит, мышцы максимально напряжены, а тело — одно сплошное кровавое месиво из нескончаемой острой боли. Мой слух улавливает бесконечную суету. Какие-то люди бормочут что-то нечленораздельное, стальной женский голос с легкой отдышкой отдает приказ. Собравшиеся надо мной люди невпопад восклицают что-то наподобие «седьмая особь», «подопытная номер семь», «седьмой эксперимент»… В воздухе раздается скрип дверей, который повторяется буквально через каждые пару минут, а сквозь закрытые веки время от времени просачивается ядовитый серебристый свет флуоресцентных ламп. Меня сильно потряхивает, но я все еще ощущаю, как в суматохе меня везут на каталке в неизвестном направлении. Тело будто отказывается слушаться. Я физически не могу пошевелиться и складывается ощущение, что невыносимая острая боль парализовала все конечности. Все, о чем я думаю сейчас — пронзительная боль и то, когда же она закончится, чтобы я, наконец, обрела покой. *** Я прилагаю титанические усилия, чтобы сделать очередной вдох. Грудная клетка болезненно сокращается, а мышцы во всем теле никак не могут расслабиться от бесконечного напряжения. Кожа липкая и холодная, а кости болезненно ноют с такой силой, будто меня переехал целый батальон танков. Губы разучились шевелиться, теперь они припухли от бесконечного застоя с небольшими корочками засохшей кожи. Во рту пересохло настолько, что мне с непосильным трудом удается сглотнуть слюну лишь с третьего раза. Нос и рот обрамляет что-то наподобие кислородной маски, благодаря которой каждый мой тяжкий вдох сопровождается соответствующим шумом. Вокруг тишина. Я нахожусь в вакуумном пространстве, но в течении нескольких секунд мой слух постепенно улавливает какой-то раздражающий датчик. Сбоку что-то пищит. Спустя мгновение я осознаю, что эта штука — кардиомонитор — с точностью отображает мой пульс. Медленный, мгновениями едва уловимый писк. Не могу пошевелиться. Я напрягаюсь еще больше, мое тело отзывается какой-то невероятной ноющей болью в мышцах и во всех существующих костях. Спустя пару минут мне удается пошевелить подушечками пальцев, они отзываются едва заметным острым покалыванием, будто в каждый палец пытаются вонзить тысячи игл. Тело полностью онемело. Сколько я лежу? Несколько часов, дней, недель? Чувствительность постепенно доходит и до локтей. Я начинаю ощущать какие-то покалывания… будто иглы в венах. Нет, это не покалывание. Это настоящие медицинские иглы, вероятно, что-то наподобие системы. Я однозначно нахожусь в корпорации. Все повторяется снова и снова, как и три месяца назад. Прямо сейчас я открою глаза и столкнусь со знакомыми стенами госпиталя «Нью сентори». Но тут я сталкиваюсь с новой проблемой — раскрыть слипшиеся веки оказывается непосильной задачей. Секунда, две, три, и мои зрачки улавливают едва просачивающийся свет. Сначала он имеет красноватый оттенок, но затем постепенно превращается в полноценный ослепляющий свет. Ядовитое освещение серебристых флуоресцентных ламп внезапно ударяет в глаза, и с непривычки я резко сжимаю веки, отчего глаза говорят мне спасибо. Постепенно, раз за разом я привыкаю к пронзительному освещению и, наконец, мне удается полноценно раскрыть веки. Несколько раз моргаю, чтобы сбить прозрачную пелену на зрачках, и тут же наталкиваюсь на зоркие глазки камер, которыми усыпан каждый угол помещения. Глубоко внутри они едва заметно мелькают красным, продолжая записывать каждое мое движение. Перевожу голову в сторону, она отзывается чертовски острой болью в затылке. Сглатываю, ощущая, как боль постепенно стихает, и рассматриваю кардиомонитор, отображающий учащенный пульс. Когда я начинаю постепенно оглядывать помещение, в котором нахожусь неопределенное количество времени — датчик начинает учащенно громко пищать, действуя мне на нервы. Он полностью отображает мое состояние и сдает меня с потрохами. Меня поместили в помещение с прозрачными стеклами вместо привычных бетонных стен. По ту сторону стекла мимо моей палаты снуют люди в белоснежных халатах с непроницаемыми лицами и бумагами в руках. Они абсолютно не обращают никакого внимания на тот факт, что я пришла в себя. У меня перехватывает дыхание. Я откидываю кислородную маску с лица и не глядя бросаю ее на пол. Затем очередь доходит до двух игл, намертво воткнутых в вены на обеих руках: некоторое время они свободно парят в воздухе и со звоном ударяются об медицинский штатив. Пытаюсь привстать с койки, опираясь на локти, но внутри что-то болезненно сжимается, и я падаю обратно, затылком сталкиваясь с жесткой подушкой. Проглатывая ругательства, вертящиеся на кончике языка, я собираю все силы в кулак и руками отталкиваюсь от неудобного матраца. Спустя несколько секунд я с горем пополам усаживаюсь на кровати. Еще спустя мгновение я с силой вытаскиваю ноги из-под одеяла, и теперь они свисают с кровати, свободно болтаясь в воздухе. Правая нога тут же болезненно отзывается в бедре, отчего я с силой сдерживаю нервный крик. Мельком оглядываю тело. Меня облачили в традиционный белоснежный комбинезон с термоконтролем и ненавистным символом на груди — серебряным треугольником, внутри которого скрещены английские буквы N и C. Серебристая ткань треугольника имеет светоотражающие элементы, поэтому под различными преломлениями флуоресцентного освещения она то загорается, то затухает. На ногах отсутствует обувь. Ступни встречаются с прохладой белоснежной плитки, вылизанной до идеальной, практически стерильной чистотой. Когда начинаю ощущать полноценную землю под ногами — окружающий меня мир внезапно опрокидывается, но как только я облокачиваюсь об матрац, тотчас же становится на место. Правое бедро по-прежнему отзывается тупой и ноющей болью. Болью, которую я прежде не испытывала. Она разрастается по ноге лишь в те моменты, когда я наступаю на нее, нагружая всем своим телом. Черта с два, мне сейчас не до боли. Поэтому я крепко стискиваю зубы, ожидая, когда она все же утихнет и перестанет изнывать от нагрузки. Позади что-то падает. Отлично, до меня доносятся хоть какие-то звуки кроме противного и непрерывного писка кардиомонитора. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь с растерянным взглядом молодого парня в традиционном белом халате «Нью сентори». Он осторожно поднимает планшет с несколькими закрепленными бумагами, продолжая рассматривать меня недоуменным взглядом, будто видит в моем обличии очередной мерзопакостный труп. Его пальцы плотно сжимают концы бумаги, брови хмуро сведены на переносице, образуя толстую морщину, а пронзительные голубые глаза напрочь прикованы ко мне. Свободной рукой он поправляет идеально выглаженный ворот белоснежной рубашки, затем без особой на то надобности трогает синий галстук на шее. Пока его голубые глаза пристально изучают мое тело, он нервно зарывается рукой в коротко подстриженные каштановые волосы, слегка взъерошивая концы. Он стоит практически вплотную к прозрачному стеклу, разделяющему мою палату и весь остальной мир. А я гадаю, для чего они заперли меня в этой стеклянной колбе, словно какую-то зверушку. Для опытов или развлечения ради? Они готовились к тому, чтобы запереть меня… Какая-то мимо проходящая женщина в идентичном белом халате проходит мимо рассеянного парня и слегка толкает его плечом. Тот резко вздрагивает, приходя в себя, и крепче сжимает бумаги в руках. Она что-то говорит ему с непроницаемым выражением лица, он тут же едва заметно кивает ей и быстрым шагом уходит прочь. Женщина даже не удосуживается взглянуть на меня хоть одним глазком. Все взгляды мимо проходящих людей направлены либо в пол, либо строго вперед. Чертова корпорация зла! Как мне реагировать на очередное заточение? Держу пари, им еще неизвестно, что сознание ко мне вернулось. Они продолжают думать, что я все та же смертоносная машина, готовая хладнокровно разделаться с любым, кто встанет на ее пути. Да, определенно, они не ждут от меня никакой реакции. Абсолютно никакой. Я все тот же без эмоциональный и хладнокровный солдат оздоровления, готовый выполнить любой приказ. Я — бездушная скотина, не знающая страха, не имеющая абсолютно никаких эмоций. Я — покорный солдат номер семь… и я чертовски хочу пить. Как же я ненавижу Диану и всех ее шавок! С трудом сдерживаю эмоции, чтобы не накинуться на кровать, не комкать одеяло в ладонях и не выкинуть прочь подушку в рядом стоящий медицинский штатив. Я нервно закусываю внутреннюю сторону щеки, провожу кончиком языка по шершавой поверхности губ, затем кусаю верхнюю губу, пытаясь подавить внутренний крик. Нет, они не должны знать, что я Ева Финч. Они не должны знать, что я здесь, я все помню и… я готова бежать отсюда при любой появившейся возможности. Я не намерена до конца жизни оставаться ходячим экспериментом, запертым в этих белоснежных и вычищенных до скрипа стенах. Я нервно сглатываю, собирая волю в кулак. Аккуратно отталкиваясь от кровати, я прохожу… нет, хромаю в глубину палаты, приближаясь к прозрачным стеклам. Стараюсь сохранять непроницаемое и отстраненное выражение лица, как это делают солдаты оздоровления. Во мне не бушуют эмоции, из меня не вырывается крик отчаяния и неизвестности, я не хочу взять медицинский штатив для системы и разбить к чертям эти прозрачные стены… Каждый шаг отзывается ноющей болью не только по правой ноге, но и по всему телу в целом, и я уже начинаю подозревать, что мысли по поводу целого батальона танков, которые дружно переехали меня, вовсе не мысли. Во рту по-прежнему сохраняется неприятный привкус железа, то ли я с силой прокусила щеку, то ли кровь, отравленная наркотиками и инъекциями корпорации, продолжает искать любые выходы из погибающего организма… Моя дрожащая ладонь прикасается к чистейшему прозрачному стеклу, которое тут же одаривает меня прохладой. За ним по-прежнему снуют туда-сюда работники корпорации в белоснежных халатах с вышитым треугольником на груди, заполонившем весь город. Они совершенно не обращают на меня никакого внимания, продолжая утыкать взгляд в пол или друг на друга. Почему они намеренно не замечают меня, черт возьми?! Что бы сделала Ева Финч? С рыком злости разнесла бы к чертям всю палату, привлекая к себе внимание эмоциональным срывом. А что бы сделал солдат номер семь? Разглядывал бы окружающее пространство безучастным взглядом, продолжая спокойно ждать, пока кто-то из корпорации не зайдет в палату. С невероятным усилием я проглатываю неприличные ругательства, вырывающиеся наружу, и отхожу от прозрачной стены на несколько шагов назад. Натягиваю безразличный взгляд и на несколько секунд направляю его в камеры. Затем хватаюсь за правое бедро и медленно передвигаюсь в сторону обыкновенной металлической двери, дергаю за ручку и потягиваю ее на себя. В небольшом помещении мгновенно загорается яркий свет двух флуоресцентных ламп холодного оттенка и моему взору открывается вид на крохотную уборную. В углу расположена душевая кабина с прозрачными дверями. В противоположном углу практически вплотную к душевой находится прямоугольная раковина с острыми углами, а напротив восседает обыкновенный белоснежный унитаз. Отлично. По крайней мере, здесь есть хоть одно помещение, где не будут следить за каждым моим движением, словно за новеньким зверьком, заточенным в клетке. Но мои мысли тут же грубо разбиваются об скалы жестокой реальности: как только взгляд поднимается вверх, я мгновенно улавливаю очередную камеру, мигающую опасным красным огоньком.