– Что с Робом? Моим кузеном? – Вам обоим повезло, – сказала врач. – Вам – больше, чем ему. Но вы оба живы. Позже я узнал, что Роб получил травму мозга и так от нее и не оправился. Это тяжело сознавать. И все из-за меня. Я знал это. Мне не следовало садиться за руль. Я думал, что справлюсь. Как глупо. Я стал преступником. Из-за моих действий пострадал пассажир, поэтому мне предъявили обвинение в совершении тяжкого преступления. Я был не в состоянии возразить, да и в любом случае не стал бы. Роб никогда меня не винил, но мне кажется, дело в травме мозга. В том, что Роб не до конца осознавал, какие последствия повлек за собой тот день на пляже. Я провел за решеткой один-единственный день перед условным освобождением. Не потому, что был невиновен, а потому, что в тюрьме не было места. Повезло. Или нет. Хоть в чем-то Господь меня помиловал и я никого не убил: пятеро детей вернулись домой в футболках с Микки-Маусом, сувенирами и захватывающим рассказом. Но преступления не так-то легко смыть. Они следуют за тобой неотступно, словно тени. Я не смог получить работу, на которую рассчитывал. Не смог получить вообще никакую приличную работу. Как выяснилось, единственное, на что я мог рассчитывать в краткосрочной перспективе, – это позиция официанта. Со временем краткосрочная перспектива превратилась в долгосрочную. Впрочем, не все так плохо. На работе я встретил Кристен. Она только-только окончила юрфак Вашингтонского университета, а я переехал в Сиэтл, чтобы начать все заново. Она была на четыре года старше меня, гораздо умнее, и я еще ни у кого не видел таких добрых глаз. Я был настоящим везунчиком, когда она согласилась пойти со мной на свидание. Я все еще настоящий везунчик. Каждый раз, когда я смотрю на свою жену, я вижу добродетель. И оттого мне еще больнее, когда я думаю о том, что произошло с нами за последние несколько лет. 5 Адам Не понимаю, в чем дело. Я все им рассказал. Но детективы топчутся на месте. Говорят с той бабулькой и даже с ее внуком, вместо того чтобы приступить к поискам Софи. Объявить ее в официальный розыск или что-то типа того. Может, они уже это сделали? С момента пропажи прошло больше четырех часов. Обри разве что на голове не стоит из-за сахара в этом проклятом фруктовом льде, а я сижу и пытаюсь понять, как мне найти ее маму. Найти Софи. Привести ее домой. Вернуть мою жену. Спасти ее. Я думаю, что еще я могу сказать детективам, но, когда они снова подходят ко мне, их слова совершенно выбивают меня из колеи. – Мы заметили, что либо вы, либо ваша жена прошлой ночью спали на диване, – говорит детектив Монтроуз. Он обвиняет меня. Или мне так кажется. Не знаю. Мне еще не доводилось быть мужем пропавшей женщины. Я защищаюсь, потому что знаю, что они хотят повесить все на меня. Я видел это по телевизору. Копы всегда подозревают мужа. – Вот как? – я пытаюсь сохранять спокойствие, но у меня плохо получается. – Это все, что вы можете сказать? Какого черта? Господи! Да, я спал на диване, потому что Софи простудилась. Мы даже думали отменить из-за этого поездку. На что вы намекаете? Что мы поссорились? – Мы просто спрашиваем, – говорит Ли. – Мы обязаны спросить. – Ладно, – говорю я, скаля зубы. Это инстинктивная реакция. Я ничего не могу с ней поделать. – Что вы предприняли, чтобы ее найти? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не потерять самообладание. – Ее здесь нет. Вы это видите. Какой-то ублюдок ее похитил. Почему вы не опрашиваете местных жителей, не обыскиваете окрестности? – Мы уже разослали ориентировку, – говорит Монтроуз. – Но у нас ничего нет, кроме фотографии с ее водительского удостоверения. Мы не знаем, был ли у похитителя автомобиль или грузовик. Слишком мало информации. – Адам, – говорит Ли, – мой напарник прав. Мы слишком мало знаем. То, что ты разглядел без очков с расстояния в сотню ярдов, не особенно нам помогло. Красная куртка. Какой-то головной убор, по словам другого свидетеля. Средний рост, средний вес. – Это все, что я знаю, – говорю я. – Да, – говорит она. – Понимаю. Я рассчитываю, что полицейские мне поверят, но из газет и передач я знаю, что ты попадаешь под прицел, как только заявляешь о пропаже или гибели жены. Сочувствия хватает минут на пять – потом оно сменяется подозрениями и обвинениями. Поначалу тихими. Они исходят от посторонних наблюдателей, ни на что не влияющих. Но потом отдельные шепотки объединяются в многоголосый хор. Я никогда не думал, что такое произойдет со мной. Я никогда не думал, что мою жену похитят. – Вы слышали что-нибудь необычное прошлой ночью? – детектив Монтроуз заносит ручку над блокнотом, готовясь записать мой ответ. – Я уже сказал бы вам, если бы что-то слышал. – Около двух часов ночи? Довольно поздно, – теперь говорит Ли. – Нет, я ничего не слышал. Ли, за что ты так со мной? – я смотрю на нее в упор. – Ты же меня знаешь. Но расспрашиваешь так, будто не веришь ни единому моему слову. Ли сглатывает. Ее бледное лицо охватывает легкий румянец. В детстве она всегда краснела, когда я ее дразнил. Сейчас румянец едва заметен. Но он все же есть. Хорошо. Я отвратительно себя чувствую. Да и в целом в атмосфере хватает враждебности. Они не желают сосредоточиться на том, что произошло с Софи. Вместо этого они сосредоточились во мне. Это не должно меня удивлять. Но почему-то удивляет. – Это был громкий шум, – говорит Ли. – Мальчик его услышал. Сказал, было похоже на звук захлопывающейся двери. – Я ничего не слышал, – говорю я. – Вы двое вообще меня слушаете? Мне начинает казаться, будто я погружаюсь в зыбучий песок. Опускаюсь все ниже и ниже, пока эти копы смотрят на меня сверху. Ниже и ниже. Они нависают надо мной. Я сжимаюсь под весом их расспросов и понимаю, что потерял всякий контроль над тем, что происходит вокруг. Я не на работе, где я всегда могу соврать своей начальнице и сделать то, что хочу. Здесь я не могу велеть своим подчиненным действовать так, как я считаю нужным. Не то чтобы я хоть раз вынуждал кого-то сделать что-то аморальное. Вовсе нет. Искать обходные пути, чтобы побыстрее расправиться с заданием – совершенно нормально. Но тут я оказался бессилен. – Мы просто выполняем свою работу, Адам, – говорит Ли. – Что-то незаметно. Я видел, как кто-то ударил мою жену, схватил и утащил ее, а вы это игнорируете. – Мы ничего не игнорируем, – говорит детектив Монтроуз. – Мы просто хотим разобраться, как обстояли дела между вами и вашей женой. Может быть, Софи обиделась на что-то и сбежала. Моя жена сделала так однажды. Уехала к сестре на выходные, оставила меня наедине с бутылкой джина. Ли по-прежнему глядит на меня, но я вижу, как она напрягается. Слова напарника стали для нее неожиданностью. Думаю, если по пути обратно они устанут обсуждать пропажу Софи, то переключатся на его брак. – Наши отношения в полном порядке, – говорю я. – Если вы хотите махнуть рукой на все, что я вам рассказал, – дело ваше. Как знаете. То, что с ней сейчас происходит, будет на вашей совести. Я рассказал вам, что видел. Мы не ссорились, она не могла просто так убежать. Мы были счастливы. К «Глицинии» подъезжает чей-то автомобиль. – Родители твоей жены? – спрашивает Ли. Я качаю головой: «Нет. Они приедут только через час». Пару секунд я стою на месте. Молча. Все еще в зыбучем песке. Я держу Обри. Она не до конца понимает, что происходит, как и я. – Я знаю, что я видел, – говорю я наконец. Слова неловко повисают в воздухе. – Конечно, – говорит Ли. – Что дальше? – спрашиваю я. Детектив Монтроуз смотрит на темнеющий берег Худ-Канала; кучевое облако заслоняет солнце. Монтроуз молчит, как и Ли. Может быть, это специальная тактика, а может быть, они не знают, что мне ответить. – Ты останешься ночевать здесь? – спрашивает Ли. – Куда еще мне деваться? – Пожалуй, не лучшее место для девочки. – Спасибо за заботу, Ли. Моя жена пропала, и я останусь здесь. Ее родители скоро приедут. Наверное, заберут Обри с собой. Я поворачиваюсь к своей малышке. Она выглядит напуганной и растерянной. И я не знаю, что сказать, чтобы ее утешить. – Хочешь увидеться с бабушкой Хелен и дедушкой Фрэнком? – спрашиваю я. Она едва заметно кивает. Ли подает голос. – Это хорошая идея, Адам. Но сначала нам нужно поговорить с Обри. – Это еще зачем? Она ничего не знает. Она всего лишь ребенок. – Она свидетельница преступления, – говорит Монтроуз. – Так нужно, Адам, – говорит Ли. – Стандартная процедура. Пойми. Я понимаю. Но мне все равно кажется, что выпытывать у трехлетней девочки подробности о самом ужасном событии в ее жизни – плохая идея. Этот разговор может еще сильнее ее травмировать. – Я не уверен, – говорю я наконец. – Я уже проводила такие разговоры, – говорит Ли. – Можешь остаться, но мне надо с ней поговорить. – Она переводит взгляд на Монтроуза. Его это тоже касается.