— Так это, чего сразу бесполезная? — не согласилась та, непривычно выстраивая слова. — Я готовить могу, шить-стирать-убирать… — Языком трепать, — продолжила за неё наёмница. Однако я уже заинтересовался смелой рабыней и присмотрелся к ней повнимательней. Это оказалась тощая тётка далеко за тридцать с чуть свёрнутым набок носом и застарелым синяком под заплывшим глазом. Неудивительно, что её не загребли в бордель или какой-нибудь местечковый гарем. Зато руки у неё были что надо — мозолистые, крепкие, с узловатыми пальцами и аккуратно обкусанными ногтями. Такими руками можно пельмешку даже из листовой жести слепить. — Точно умеешь готовить? — уточнил я на всякий случай. Женщина подалась к прутьям, вцепившись в них, словно утопающий за соломинку. — Дайте мне лепёшку из-под гарру и полведра опилок, так я вам такую стряпню сварганю — пальчики оближете! — Допустим, — кивнул я. — А что на счёт боевого опыта? Тётка испуганно зыркнула в сторону надзирателей, но те как раз отвлеклись на мятежников, что стали поносить нас вслух. Видимо, окончательно поняли, что их не берут и сбежать не получится. — Ну, не так чтобы много... В набеги не ходила. Но если дадите палку какую — буду драться. — За что ты здесь? — Так по дурости, — горько сплюнула она. — Пообещали нам мирную жизнь и амнистию. Мы ж с Мочалки, не грабили не убивали никого! А как пришли, так нас и попросили расплатиться по долгам… — А к нам зачем рвёшься? — Так лучше сдохнуть, чем стены эти ебучие откапывать! Я на ферму просилась, там всяко привычнее, так меня отмудохали, чтоб рот не открывала лишний раз. И сюда бросили, до поправки. Завтра снова пойду, значит. — Ясно, — кивнул я. — Будет тебе палка. Женщина просияла и робко улыбнулась щербатым ртом, ещё не до конца не веря в происходящее. Консультант тоже обрадовался, что удалось втюхать мне хоть кого-то. А вот у меня настроение провисло, как знамя без попутного ветра. Совсем не то чувство, как будто беру себе новую тачку в салоне. По всему выходило, что придётся нам обращаться за посторонней помощью. А это плохо для репутации, да и последствия такого выбора трудно спрогнозировать. Наёмники, которые нанимают других наёмников, чтоб те сделали их работу… Звучит так себе. Оставался ещё вариант с посещением другого магазинчика, но по словам Двойки он был мельче и хуже этого. Даже любопытно стало, чем именно. — А там что? — кивнул я в сторону одиночных клеток, что располагались в самом дальнем углу. — Всякое непотребство и приговорённые к смерти, — с неохотой пояснил торговец. Лучших слов, способных меня заинтересовать, сложно себе представить, так что я направился прямо туда. Консультант поспешил следом, причитая на ходу: — Стойте, они не продаются! — Тогда что они тут забыли? — А куда их девать? — принялся оправдываться работорговец. — Стража с полицией сюда притаскивают задержанных на передержку, не хотят морочиться. Как заканчивают с оформлением, мы их отправляем на казнь. — В бойцовские ямы? — усмехнулась Двойка. — Чаще всего да, если это не государственный преступник. Тогда приходится всё делать публично. Вот тут как раз один ждёт… Работорговца прервал отчаянный вопль, раздавшийся со стороны дальних клеток: — Да сколько можно! Не виноват я! Кричащий невольник со спутанными волосами вцепился в прутья, будто в припадке. Довольно крепкий малый, судя по разодранной одежде — далеко не бедняк. Только вот он явно замер на грани безумия, и вот-вот готовился через неё переступить. Отчаянье, плескавшееся в его глазах, можно было намазывать на хлеб. — Ублюдки, ненавижу-у-у… По его грязному лицу стекали извилистые дорожки слёз, растворяясь в короткой бороде, напоминающей эспаньолку. — Их банда пыталась обокрасть мелкого ростовщика, — пояснил консультант, догнав меня у самой клетки. — Оказалось, что он в розыске в Шо-Баттае. Покушение на жизнь знатного человека. — Это не я… — сорванным голосом прорычал преступник. — Да кого это волнует, мудак, — донеслось из соседней клетки. — Заткнись и сдохни достойно. Я пригляделся, но так и не смог понять, кто там сидит. Какая-то бесформенная груда тряпок. — Эй, кто там такой смелый? — Тебе, мудак, какое дело? — буркнула куча в ответ. — Ищешь себе свежего мяса, так ищи себе дальше. — Нет, надо было ему и правда язык отрезать, — сокрушённо покачал головой консультант. — А ну встань, когда с господином разговариваешь! Стоящий у него за спиной надзиратель для острастки многозначительно постучал палкой по решётке. Груда тряпья зашевелилась и со странным щёлканьем стала расти, пока не превратилась в роя весьма странной расцветки, облачённого в рваные лохмотья. В отличие от всех остальных инсектоидов, этот оказался серо-пурпурного цвета с серебристыми подпалинами, вместо уже привычных коричневых. Судя по относительно человекоподобному черепу, это был принц. Исхудавший настолько, что по нему можно изучать нечеловеческую анатомию. — Окранова шкура, это ж южник! — присвистнула Двойка. — Откуда он тут? — Понятное дело, с юга, — с заметным раздражением ответил работорговец. — На границе постоянные стычки с ними. Армия делает карательные рейды, да что толку. Даже рабочие особи у них годятся только для драки. Ни в какую не хотят работать, не то что западные… — Слабаки, — презрительно процедил инсектоид. — Мы лучшие! — В общем, кто не сдох и не совсем сошёл с ума, отправляются в ямы, — продолжил консультант. — Это рабочие и реже воины. Умники же почти всегда умирают в неволе. Редкий экземпляр, между прочим! — Чего ж он у вас в закутке пылится? — тут же парировал я попытку поторговаться. — С покупкой возникли… Сложности. Этот экземпляр оказался слишком своенравный. Ни голодом, ни порками полного послушания добиться не удалось. А без языка его сложнее продать. Но всё к тому идёт. — Насколько я слышала, у всех крупных коллекционеров уже есть свои южники, — небрежно проронила Двойка. — Он у вас просто от голода подохнет. — Да у меня скорее голова взорвётся от его воплей, — кивнул рой в сторону беспокойного соседа. — А самое идиотское, что он и правда не виноват. Только это не даёт ему право так орать. — С чего ты взял? — тут же поинтересовался я. — В розыскном листе написано, что убийца — беспалый. У этого же мудака всё на месте, к сожалению. — Видите, он ещё и грамотный! — с гордостью произнёс работорговец. — А вот с пальцем и правда накладка вышла. Придётся отрезать. — Суки-и-и… — обречённо завыл приговорённый. — Сколько хотите за южника? — решился я, наконец. — Дешевле тридцати отдать никак не могу, уж простите, –развёл руками консультант. — Не интересует. Инсектоид, вкинувший было голову, снова поник. — Двадцать пять! — взмолился торгаш. — Десять, и я готов подумать. Тут уже в меня вцепилась Двойка, яростно сверкнув глазами. — Чего тут ещё думать, Рю? Ну ладно стряпуха, она хоть стоит дёшево, но от этого хмыря на палочках какой толк?! Да ещё за десять блядских тысяч! — Пятнадцать, — осторожно поправил её продавец. — Заткни хлебальник! — рявкнула на него наёмница так, что даже надзиратели невольно попятились. — Рю, послушай меня. Что мы с ним будем делать? За деньги всяким дурачкам показывать? У нас нет времени страдать всякой хернёй… Но я уже не слушал заместительницу, обратившись ко второму заключённому, что тихонько бился головой о прутья. — Раз ты не убийца знати, то кем будешь по жизни? — Честный вор, — тихо ответил страдалец. — Забавно. А такие бывают? — Я никогда не отбирал последний кусок у бедных. — Ну да, потому что у богатых забрать можно гораздо больше, — усмехнулся я, протянув ладонь молчавшему до поры Сторку. — Есть что-нибудь тонкое и длинное? Кузнец покопался в заплечном мешке, который он был вынужден таскать из-за отсутствия карманов в броне, и выудил кусок проволоки для быстрой починки кольчуги. Я бросил находку через прутья, и та звякнула об пол рядом с ногой заключённого. Честный вор с изумлённым лицом повёл рукой, и проволока мигом исчезла. — Значит так, Робин Гуд, слушай меня внимательно. Если успеешь открыть дверь до того, как мы всё оформим и уйдём, пойдёшь с нами. — Так нельзя! — замотал головой пришедший в себя работорговец. — Он всё равно не тот, кого разыскивают, — напомнил я ему. — Вы можете откромсать ему хоть все пальцы, но это не поможет. Перед следователем придётся извиняться за беспокойство. А так, нет человека — нет проблем. Я готов взять обоих за пятнадцать, но это окончательная цена. Она не обсуждается.