Он цепи порвет, ибо рабы – наши братья, Благодарно возносим Ему сладкозвучные гимны, Душою и сердцем славим святое имя Его. Христос – наш Господь! И во веки веков Будем воспевать мы силу и славу Его. Аллилуйя, третий куплет! Признаться честно, я прочитала достаточное количество научных изысканий, опровергающих существование Бога. Наверное, поэтому и верю в него примерно так же, как в Санту. Я буду искренне и радостно славить имя его от Дня благодарения до сочельника, не забывая о том, что по окончании Рождества и после открытия подарков мы закруглим наши с ним отношения аж на целый год, до следующего парада универмага «Мэйсис». Я бы с удовольствием простояла все рождественские каникулы у «Мэйсис»: в очаровательном красном наряде, позванивая колокольчиком и собирая пожертвования для Армии спасения, но мама мне запретила. Сказала, что все эти люди с колокольчиками, скорее всего, религиозные фанатики, а мы католики-лишь-на-праздник, поддерживающие гомосексуальность и право женщины на выбор. Так что никакого выпрашивания денег возле универмага! И даже не закупаемся там! Возможно, из чувства протеста я все-таки пойду попрошайничать к «Мэйсис». Впервые за всю мою жизнь – а именно за шестнадцать лет, – родители проводят рождественские выходные отдельно от нас с братом. Они укатили на Фиджи праздновать двадцать пятую годовщину свадьбы. Женились родители сразу после университета, не имея денег на хороший медовый месяц, поэтому решили на серебряную свадьбу ни в чем себе не отказывать. Вообще, по-моему, свадебные юбилеи празднуются в кругу семьи, вместе с детьми, но меня в этом вопросе никто не поддержал. Все остальные почему-то посчитали, что отдых со мной и братом будет не столь «романтичным». Не пойму, что такого «романтичного» в том, чтобы проторчать в тропическом раю неделю с человеком, с которым не расставался всю последнюю четверть века. Не представляю, чтобы однажды кто-то захотел провести столько времени со мной наедине. – Лили, ты этого не понимаешь, потому что никогда не была влюблена, – ответил на это мой брат Лэнгстон. – Если бы у тебя был парень, ты бы поняла. У самого Лэнгстона, кстати, сейчас новый бойфренд. А я во всей этой ситуации вижу лишь прискорбную созависимость. И это неправда, что я никогда не любила. В первом классе я души не чаяла в Дурашке – своей мышке-песчанке. Никогда не перестану винить себя в том, что принесла ее в школу на всеобщий показ домашних питомцев. Стоило мне зазеваться, как Эдгар Тибо открыл клетку со своей кошкой, Дурашка повстречалась с Тигрицей, и… конец истории. Добра моей Дурашке там, в ее мышином раю! Прости, прости, прости! В тот жуткий день кровавой расправы я наказала себя тем, что перестала есть мясо. С шести лет я вегетарианка, и все из любви к своей мышке. А в восемь лет я влюбилась в книжного персонажа из «Шпионки Гарриет» – Спорти. Я даже начала вести записи в стиле Гарриет – в красных записных книжках из «Стрэнда», покупаемых мне дедулей, – только без обидных замечаний о людях, которые время от времени позволяла себе главная героиня. Я рисовала, записывала понравившиеся цитаты и отрывки из прочитанных книг, идеи рецептов и маленькие, выдуманные со скуки, истории. Мне хотелось показать подросшему Спорти, что я не опускаюсь до обидных замечаний и злобных сплетен. Лэнгстон был влюблен. Дважды. Его первый бурный роман закончился столь ужасно, что он был вынужден покинуть Бостон сразу после университетского курса и вернуться домой залечивать душевные раны. Ну ее к черту, столь сильную любовь. Брату очень тяжело дался разрыв отношений. Ему причинили такую боль, что он мог лишь плакать и тоскливо слоняться по дому. Время от времени он просил меня поиграть с ним в «Боггл» и сделать ему бутерброды с бананом и арахисовым маслом, срезав корочку с хлеба. Я, как обычно, шла у него на поводу. Постепенно Лэнгстон оправился и снова влюбился. По-моему, новый парень у него ничего. Их первое свидание прошло на симфоническом концерте. Парень, любящий Моцарта, не может быть плохим человеком. Во всяком случае, я на это надеюсь. К несчастью, теперь, окрыленный новой любовью, брат совершенно забыл обо мне. Он должен все время быть с Бенни. Для него отъезд родителей и дедушки на Рождество – подарок. Для меня – издевательство. И я отчаянно возражала против того, чтобы Бенни расположился у нас как у себя дома на все рождественские каникулы. Я напомнила брату, что мама с папой в Рождество будут на Фиджи, дедушка – в своем зимнем доме во Флориде, а значит, он должен составить мне компанию. В конце концов, в тяжелое для него время я была рядом. – Лили, ты не понимаешь, – отозвался брат. – Тебе нужна не моя компания, а парень, с которым ты будешь проводить свое время. Ну да, какой девушке не нужен парень? Всем нужен. Но если смотреть на вещи реально, то эти экзотические создания довольно трудно найти. По крайней мере, достойные экземпляры. Я учусь в школе для девочек, и пусть мои сестры-лесбиянки не сочтут это за неуважение, но не имею ни малейшего желания найти среди них свою половинку. Те же редкие мужские экземпляры, которые я все-таки встречаю на своем пути – не родственники и не геи, – обычно либо слишком увлечены своими приставками, чтобы заметить меня, либо думают, что девчонка-подросток должна выглядеть как модель из журнала «Максим» или сексапильный игровой персонаж. С дедулей тоже все непросто. Много лет назад он владел семейным продуктовым магазином на авеню-А в Ист-Виллидж. Бизнес он продал, но дом оставил. Теперь в этом доме живем мы, а дедушка переместился на четвертый этаж, заняв мансардную студию, которую называет «пентахусом». На цокольном этаже, где когда-то был продуктовый, сейчас располагается суши-ресторан. Дедуля давно уже председательствует в этом районе, превратившемся из рая для малоимущих иммигрантов в анклав яппи. Его знают все. Каждое утро он встречается со своими приятелями в местной итальянской булочной, где эти здоровенные дородные дядечки пьют эспрессо из изящных миниатюрных чашек. Прям «Клан Сопрано» против «Богемы». Ну и так как на дедулю все взирают с нежностью и любовью, они, естественно, приглядывают и за его любимицей – мной: самой младшенькой из его десяти внуков и внучек. Как рассказал мне брат, нескольких пареньков, проявивших ко мне интерес, быстренько «убедили» в том, что я еще слишком мала для свиданий. И все. Меня перестали замечать симпатичные мальчики. Такое ощущение, будто я теперь расхаживаю по району в плаще-невидимке. Серьезная проблема, скажу я вам. Лэнгстон решил во что бы то ни стало: во-первых, занять меня каким-нибудь делом, чтобы заполучить себе своего Бенни на все Рождество; и во-вторых, отыскать это самое дело в западной части Первой авеню, подальше от защитного колпака дедули. Брат взял последнюю из моих красных записных книжек и вместе с Бенни выдумал задание с подсказками, чтобы найти мне подходящего компаньона. Во всяком случае, так они мне сказали. Придумав крайне сомнительные подсказки! Французский пианизм? Звучит как-то слегка непристойно. «Радости однополого секса»? Да я краснею от одной мысли об этом. Это уж совершенно точно непристойно. «Гламурная пышка – королева выпускного бала»? Умоляю вас! Я бы никогда не прочитала книжку с подобным названием. Мне казалось, брата никогда еще не посещала идея глупее этой, пока он не сказал, где собирается оставить молескин. В «Стрэнде» – книжном магазине, куда родители в детстве возили нас по воскресеньям и где мы резвились как на своей личной игровой площадке. Более того, Лэнгстон расположил его рядом с моей книгой-талисманом: «Фрэнни и Зуи». – Если твой идеальный парень существует, – заявил братец, – то найтись он должен возле старых изданий Сэлинджера. С этого и начнем. Если бы это Рождество было обычным, с родителями и соответствующими празднику традициями, я бы никогда не согласилась на затею Лэнгстона. Но сейчас мне светили тоскливые дни без открытия подарков и других мелких радостей. В школе я популярностью не пользовалась, поэтому провести праздники было не с кем. Мне хотелось хоть чего-то ждать. Но я думать не думала, что кто-то (я уж не говорю о невероятно желанном, но совершенно неуловимом экземпляре – парне, который любит читать и обитает на территории «Стрэнда») действительно найдет записную книжку и возьмется разгадывать задание. Я также не думала, что созданная мною группа распевающих рождественские гимны кинет меня после двух вечерних уличных выступлений, чтобы петь ирландские застольные песни в баре на авеню-B. И я уж точно никогда не думала, что кто-то, подобрав ключи к загадкам Лэнгстона, ответит мне той же монетой. И тут мне на мобильный приходит сообщение от Марка, подтверждающее, что такой человек существует. «Лили, тут один парень взял твою записную книжку и оставил тебе кое-что взамен. Я положил его передачу в коричневый конверт». Невероятно! Я тут же напечатала в ответ: «Как он выглядел?» «Букой. Хипповатого вида», – ответил Марк. Ого! Я попыталась представить себе дружбу с угрюмым хипстером. Не получилось. Я девушка правильная: тихоня (если не считать распевания рождественских песен), хорошистка, капитан школьной команды по футболу. Люблю свою семью. Не знаю, что считается у стильной части города крутым. Я довольно скучна и занудна и совсем не похожа на хипстера. Представьте себе одиннадцатилетнюю пацанку-шпионку Гарриет спустя несколько лет: в скрывающей грудь школьной оксфордской рубашке, которую она носит даже вне школы, в потрепанных джинсах брата, с кулоном в форме животного в качестве украшения, в растоптанных кроссовках и очках «ботаника» в черной оправе. Представили? Это я. Белая Лилия, как зовет меня иногда дедуля. Нежная и хрупкая, как считают все. Иногда мне в голову закрадывается крамольная мысль: а не стать ли темной лилией? Время покажет. Я помчалась в «Стрэнд» забрать то, что оставил мне таинственный незнакомец. Марк уже ушел, накорябав на конверте послание: «Я серьезно, Лили. Этот чувак – сама мрачность». Вскрываю конверт и… что? Бука, как мысленно прозвала я незнакомца, оставил мне «Крестного отца» и меню доставки из пиццерии «Два сапога». На меню виднеются следы подошвы – оно, видно, успело поваляться на полу книжного. Тему антисанитарии продолжала и книга: изрядно подержанный, пропахший никотином экземпляр, трухлявые страницы которого дышали на ладан. Я позвонила Лэнгстону за расшифровкой этой бредятины. Он не ответил. Стоило родителям написать, что они без приключений добрались до Фиджи, как Бенни официально переехал к нам. Теперь дверь брата на замке, мобильный выключен. Мне не оставалось ничего другого, как отправиться за своей записной книжкой в пиццерию. В любой непонятной ситуации – глотай углеводы. Я пошла по адресу, указанному в меню доставки, – пиццерия находилась на авеню-А, сразу за Хьюстон-стрит. – Вы знаете угрюмого парня, которому нравится «Крестный отец»? – поинтересовалась я у официанта за стойкой? – Если бы, – отозвался он. – Вам простую пиццу или пепперони? – Кальцоне. – Тут подавали странноватую пиццу с каджунской приправой. Моя чувствительная система пищеварения такого не выдержит. Заняв угловую кабинку, я принялась листать книгу, оставленную мне Букой. Никаких подсказок. Что ж, похоже, игра окончилась, не успев начаться. Простушке Белой Лилии такие сложности не по плечу. Однако тут на пол выпало засунутое в книгу меню, и из него показался уголок листка для заметок, который я каким-то образом проморгала. Я подняла его и увидела мальчишеский почерк: небрежный и трудноразличимый. Ужас какой. Я могу его расшифровать. На листке был отрывок из стихотворения Мэри Хоу, самого любимого стихотворения моей мамы. Мама – профессор, специализирующийся на американской литературе двадцатого века. В детстве она частенько мучила нас с Лэнгстоном поэтическими пассажами, читая их вместо сказок на ночь. Современную американскую поэзию мы с братом знаем пугающе хорошо. Стихотворение, упомянутое незнакомцем, мне нравится так же сильно, как и маме. В нем говорится о поэтессе, которая смотрит на свое отражение в витрине видеопроката. Мне всегда это казалось страшно забавным. Представлялась безумица, бродящая по улицам и подсматривающая за собой в витрины видеопрокатов, где рядом с ее отражением видны постеры с Джеки Чаном, Сандрой Буллок или еще какой знаменитостью, не имеющей никакого отношения к поэзии. Угрюмец понравился мне еще больше, когда я увидела, что он подчеркнул в стихе мою любимую строчку: «Я живу. Я тебя помню». Не видя связи между Мэри Хоу, пиццерией «Два сапога» и «Крестным отцом», я снова позвонила брату. И он опять не ответил. Я несколько раз перечитала отрывок стихотворения. «Я живу. Я тебя помню». Поэзию я не особо понимаю, но должна отдать должное поэтессе: звучит красиво. Двое в соседней кабинке выкладывали на стол взятые напрокат фильмы. Тут меня осенило: «в витрине видеопроката». Прямо в пиццерии располагался видеопрокат. Я метнулась туда с такой скоростью, словно это туалет, куда мне срочно приспичило, – и сразу прошла в нужную секцию. «Крестного отца» там не оказалось. Тогда я спросила работницу видеопроката, где могу найти этот фильм. – Он на руках, – ответила та. Тем не менее я вернулась в секцию и все-таки нашла «Крестного отца – 3», но не на той полке. Открыла коробку и – удача! – увидела еще одну записку с почерком Буки: «Никто и никогда не берет в прокат «Крестного отца – 3». Особенно учитывая то, что он стоит не на своей полке. Еще одну подсказку? Если да, то найди «Бестолковых». Они там, где печаль встречается с жалостью». – Где печаль встречается с жалостью? – снова обратилась я к работнице видеопроката, ожидая услышать какой-нибудь экзистенциальный ответ. Девушка читала книгу и даже не оторвала от нее взгляда: – В секции зарубежных документальных фильмов. Ух ты. Я прошла туда и – да! – рядом с фильмом «Печаль и жалость» обнаружила «Бестолковых». В коробке нашла новую записку: «Не ожидал, что ты продвинешься настолько далеко. Тоже фанатка депрессивных французских фильмов о массовых убийствах? Если так, то ты уже мне нравишься. Если же нет, то… какая разница? А как насчет фильмов Вуди Аллена? Тоже их не выносишь? В общем, если хочешь вернуть свою записную книжку, то выбери любой фильм, оставь в нем указания и отдай его Аманде за стойкой. Только, пожалуйста, никаких рождественских фильмов». Я вернулась к работнице видеопроката. – Вы – Аманда? Девушка подняла на меня взгляд и выгнула бровь. – Да. – Могу я у вас оставить кое-что для одного человека? – Меня так и подмывало при этом похлопать ресницами, но я сдержалась. – Можешь. – У вас есть фильм «Чудо на 34-й улице»?