– Что, нравлюсь? – бесцеремонно, сунув дуло пистолета под подбородок, он приподнял ее голову. – Нет, – прошептала она. – Жаль, – сказал он искренне. Снова полыхнула молния, и девушка увидела, что на его пальцах наколоты четыре буквы: «Марк». – Поплачу, но переживу. Что там со шмелем-то? – Что? – Пардон. Кошелечек попрошу. – Нет у меня кошелька, – она вытащила из сумки деньги. – Это все. Грабитель строго спросил: – Точно ли? А то смотри, обыщу. – Нет-нет, не надо. У меня правда больше денег нет. Он ухмыльнулся, сказав «Позвольте», вынул из дрожащих лапок сумочку, обшарил и, ничего не обнаружив, вернул. – Смотри, на честность твою полагаюсь. Ступай, моя хорошая, пока не передумал. Радуясь, что ее отпустили, девушка бросилась наутек, но застыла, услышав свист и приказ: – Эй, краля! Стой! Она замерла, подняв руки. – Не вздумай к ментам бежать, ясно? А не то – не обижайся! Ножками, ножками, а то промокнешь. Девушка припустилась бегом, вслед ей несся издевательский охотничий посвист. 9 Яшка нес службу в парке в составе летучего патруля. Пельмень тоже нес службу, но не так бодро. Во-первых, пострадавшее пузо побаливало, во-вторых, рабочий день выдался чертовски трудный. – Шел бы ты домой, – увещевал Лебедев, но Андрюха лишь, зверски зевая, тряс головой и таращил глаза: – Ничего-а-а-а. Как-нибудь, – и норовил уснуть стоя. В итоге Марк все-таки прогнал его спать: понятно, боится Андрей оставить без присмотра своего приятеля, за которого поручился. Непонятно, чего боится. С отдельно взятым Яшкой дело шло на лад, в происшествии с мотоциклом он показал себя героем, на дежурства без пропусков выходит, с бумажками управляется бойко, с огоньком, рапорта пишет – закачаешься. Вообще ни в чем дурном уже давно его не замечают. Даже с девчатами здоровается теперь издалека, с поклонами и улыбками. Работает трудовое воспитание! Если бы не отдельно взятые ретрограды – такое воспитание можно было бы смело практиковать повсеместно. К сожалению, после бузы в кафе «Молодежное» заведующий наотрез отказывался проводить подобные, как он выражался, «сходки». Он прямо указывал на то, что очень много беспокойства с воспитуемым элементом, а выхлопа, то есть выгоды, нуль. – Тебе, Марк, все бы образовательные игры с танцами и песнями, а я как буду выполнять план? Получу с вашей бутербродной вечорки ну сотню, ну полторы, а с чего людям платить? Вечер – самое злачное время, нужна публика почище, а не вы со своими трудновоспитуемыми да недавно откинувшимися. Хватит. Иди на Гладкову наседай, пусть она фабричную столовку вам выделяет. – Фабричную столовую никак нельзя, – втолковывал Лебедев заведующему. – Отдельный вход тогда нужен, а его нет. – А мне нужен план! – отрезал тот. – Не стану закрывать целое кафе для вашего спецобслуживания. Лебедев не разрыдался, но переживал. Он твердо решил оставить мир после себя лучше и потому желал вести воспитательную работу среди молодежи, и хотя времени у него не было совершенно, умудрялся в эти редкие свободные минуты допечь всех. Начальство продбазы – чтобы выделило по льготным ценам какую-нибудь снедь, поваров столовки – чтобы приготовили из нее чего-нибудь к чаю и назидательной беседе, заведующего столовой – чтобы перестал ворчать, не закрывал заведение хотя бы еще пару часов и не запихивал невесть куда скатерти и вывеску «Кафе «Молодежное», с такой любовью и трудом исполненную на кумаче. И голова разбухала не только от рабочих моментов, но и от прочего: кто будет мыть пол? Где постирать скатерти? Кто возьмется писать программки, пригласительные билеты? Даже Акимов, известный своей отзывчивостью, взбеленился и свалил составление списков приглашаемых на Остапчука, а тот просто отмахнулся. – Иди, Маркуша, иди. И без тебя тошнота мучает. Ты и в мое положение войди: с одной стороны, люди головы подняли, отъелись – хорошо же? – Конечно, – осторожно поддакнул Лебедев, соображая, к чему этот разговор. – А с другой – появилось что воровать. И вот такая библиотека с бухгалтерией, – Саныч потряс пухлой папкой. – Знаешь, что это? Это все нам поручения-ориентировки из главка с тамошних – подчеркиваю, Марк, с тамошних! – краж и грабежей. Смекаешь? Он вынул одну официально выглядящую бумажку: – Вот, в Нескучном саду в тиши и темноте дамочку-гулену грабитель с пистолетами снова сумочки лишил, а нам начальство с криком – обратить внимание на сумочки! – Чего ж вам-то обращать на сумочки, если грабеж в Нескучном? – А вот так! Заострите внимание на сумочках, глядишь, какая и всплывет. Положим, такое возможно – может, и всплывет какое-то время спустя. Так ведь начальство требует: будь любезен рапортовать, как идут дела по сумочкам в твоем районе. В динамике. Лебедев попытался договориться: – Про сумки вы пошутили, конечно, Иван Саныч? Их море в Москве. – Ах, пошутил? – с мягкостью, не предвещающей ничего хорошего, переспросил Остапчук и развязал папку. – Вот раз умный такой, на́ вот тебе пару шуточек – все по сумочкам. Можешь даже сам выбрать, какая тебе улыбается. И разложил бумаги веером. Было их много, все исписанные или напечатанные до того убористо, что Лебедев искренне пожалел, что вообще зашел в отделение. А злодей в погонах продолжал: – Чего тушуешься? У вас же патруль? Вот и оказывай содействие, заостряй внимание и вообще проявляй бдительность касательно сумочек. Ну? Лебедев сдался, наугад выхватил две бумажки и поспешно распрощался. Все-таки умеет сержант Остапчук полномочия распределять, свои – особенно. На улице Марк, сложив документы, запихал их в карман. Потом прочтет и, если Саныч и далее будет в дурь переть, напишет что-нибудь, чтобы отстал. Вечер проходил чинно-благородно, время патрулирования близилось к концу. Но тут вынырнул из тени деревьев Андрей, отправленный было на отдых, – без никакой сонливости, глаза вытаращенные, рот открыт. Ухватив Лебедева за рукав, он какое-то время переводил дыхание, собрался с мыслями и наконец выпалил: – Акимов зовет. Лебедев, передав правление Колбасовой, отправился в отделение, Андрей почему-то шел с ним. – Ты чего? Спать иди, я ж сказал, – стал его гнать Марк. – Я потом. Не до того, – туманно отозвался тот и никуда не ушел. В отделении, несмотря на поздний час, находились и Акимов, и Остапчук. Причем последний был красен, сердит и на вошедшего Лебедева смотрел зверем, да так, что тот, невольно покраснев, спросил: – Что? – Ничего пока. Многообещающе. Акимов, поднявшись, указал Лебедеву на стул, а Андрею разрешил идти. Тот что-то буркнул и остался стоять. Лейтенант, почему-то вздохнув, начал: – Так, ладно. Лебедев, чепэ у нас… и у вас. Около часу назад по пути на станцию ограблена гражданка. Нападавший был один, пригрозил пистолетом, в сумочку залез. – Сумочку, – с ненавистью повторил Остапчук. – Приметы никакие: среднего роста, крепкий, в кепке, тряпка повязана на морду… – Сергей Палыч сердито отвернулся, закурил. – Ну а самое поганое в этой истории то, что она утверждает, что на рукаве у него повязка «Дружинник». И на пальцах татуировка с именем… «Марк». – Да? – после паузы напомнил о себе кадровик. – Я говорю – «Марк», – пояснил лейтенант. – Четыре буквы на пальцах. Лебедев машинально поднял руку, показал пальцы, абсолютно чистые. – Марк из патруля не отлучался, – тотчас заявил Пельмень, но, уловив красноречивый взгляд, замолк. – Цыц, – запоздало скомандовал Акимов. – Тоже мне, адвокат нашелся. Повязка… – Ее кто угодно мог нацепить, – заметил Лебедев. – Ты прав, равно как и намалевать на пальцах твое имя. Но беда в том, что потерпевшая видела и татуировку именно с твоим именем, и повязку дружинника. Кстати, открыт вопрос о том, где он ее взял… Дело не в том, похож ли кто из твоего отряда на злодея. Понятно, что средний рост, кепка и тряпка – не приметы. И пистолет… – А если показалось? – встрял Пельмень. – Почудилось дуре, а мы виноваты! – Цыц! – рявкнул Остапчук. Помолчав, Акимов начал снова, по-хорошему: – Марк, я обеими руками за твой почин. Воспитательная работа, культурный отдых – это все крайне важно для правопорядка… – Он улыбнулся: – Даже танцы. Вот тут некоторые товарищи считают, что танцы – это так, ерунда, а я тебе скажу: нужна разрядка. Вот весной-летом сорок второго какие страшные бои были, жара стояла – сил не было из кабины вылезти, пока самолет заправляли. А принесет какая-нибудь стаканчик водички или компота, шепнет: «На танцы не опаздывай!» – и обязательно и с вылета вернешься, и на танцы… – И сил хватало? – криво улыбаясь, спросил расстроенный Марк.