Мы переглянулись — деду, похоже, было просто скучно, вот он нас и пустил. Как собеседников. — А как успокоилось все, — обстоятельно вещал староста, — как землицу, стало быть, поделили, так герцоги объединились и начали разбойничков-то к ногтю прижимать. Всех переловили и перевешали, кроме этого самого Весельчака. Хитер он был, да и людишки близ него собрались знающие, опытные. Но люди людьми, а золото есть золото. Кого-то из его ближников подкупили, тот своего вожака и выдал герцогам. К чему я вам это рассказал? Вот на том самом месте, где сейчас замок стоит, этого Вилли Весельчака и казнили, голову ему там с плеч снесли. И ему самому и людям его, а было их сотни три, не меньше, кровь со склонов ручьями текла. Да и зарыли их там же, прямо на вершине. Потому гора эта никакая не Воронья, а Мертвячья, и туда потом лет сто никто доброй волей не ходил, поскольку ничего хорошего с человеком там случиться не могло. А когда колдун, тот, что наставник ваш, пришел и замок там построил, то гору по его имени и назвали, чтобы даже память о случившемся уничтожить. Говорят, что прапрадед нашего нынешнего герцога всем богам дары поднес, когда колдун там строиться начал, и даже денег с него за землю не взял. Место-то паршивое было, а как замок там возвели, так все и кончилось. — Вот тебе и раз, — присвистнул Анри. — А мы и не знали. — Так давно это было, мало кто помнит, — пожал плечами старик. — Мне про это мой дед рассказывал, а ему — его дед. Я своим внукам эту историю тоже рассказал, но они, по-моему, ее за сказку приняли, вроде как и не было такого на самом деле. Ладно, то мои дела. Вам-то что надо? — Нам бы провианту, отец, — не стал мудрить я. — Народу у нас там много, есть все хотят, вот мастер и отправил меня и моих друзей по деревням окрестным на предмет изыскания еды. Но мы не за так ее получить хотим, мы отработаем. — А денег вовсе нету? — с надеждой посмотрел на меня староста. — Чем отрабатывать, так, может, лучше купите? Лучше за золото, но можно и за серебро, я не привередливый. — Понятное дело, что лучше, — с досадой сказала Аманда. — Наставник покупать запретил, уж не знаю почему. — Ишь ты, — засмеялся старик. — А может, так и надо, может, правильно он делает. Заработанная еда — она повкуснее купленной будет. — Как вас зовут, почтеннейший? — поинтересовался я. — А то не по-людски выходит — разговариваем, а имен друг друга не знаем. Я вот — Эраст. Титулы, представляя себя и своих друзей, я решил опустить. Что в них тут проку? Да и кто его знает, как этот дедок к благородным относится. — А я — Готтлиб, — не стал чиниться старик. — Так меня и называйте. — Так что, мастер Готтлиб, есть какая работа? — повел могучими плечами Жакоб. — Может, починить чего надо? На Анри и Аманду было больно смотреть. Сама мысль о том, что надо будет махать топором или что-то таскать, наводила на них страх и трепет. — Коли вы у колдуна учились, так, может, вы и сами немного колдуны? — Староста посмотрел на нас с таким видом, что мне стало ясно — что-то он задумал. — Немножко. — Аманда стянула рукавичку и на пальцах показала, как мало в нас пока от магов. — Так, общие знания. Надо заметить, что она преувеличила наши достоинства. Я бы сделал зазор между ее большим и указательным пальцем еще меньше. — Н-да? — оценивающе посмотрел он на нас. — Но хоть что-то вы умеете? — Что надо-то, хозяин? — снова спросил напрямки я. — Вылечить кого? Или что другое? — Другое, — посерьезнел староста. — Неприятность у нас случилась в деревне. Клаус помер две недели назад. Вроде и не сильно старый мужик был, а помер. — Упокой боги его душу, — в унисон сказали Жакоб и Ромул. — Не упокоили, — мрачно сообщил староста и достал из кармана коротенькую трубку. — Он и при жизни благочинием не отличался, и после смерти угомониться не пожелал. Как полночь минет, так он таскается по деревне, в окна стучит, подглядывает в них, в двери ломится. До первых петухов. Две ночи назад сам его видел — он около моих ворот топтался, потом калитку пытался с петель снести. Я на поленницу забрался и сверху глянул — точно, он. Сам стал какой-то скрюченный, рожа синяя, зубы, что у твоей пилы, и сопит очень страшно. «А он молодец, этот староста, смелый мужик», — подумал я, глядя на поленницу. Я бы на нее не полез. Не дай боги, развалится, костей не соберешь. — Я наутро на погост сходил, — продолжал тем временем староста свой рассказ. — А могилка-то разрыта, и гроб сломан, причем так, будто его изнутри раскурочили. Стало быть, откопался Клаус, как есть откопался. — Этот ваш Клаус — он при жизни волшбой не промышлял? — спросила у старосты Аманда, сняв вопрос у меня с языка. — Просто странно, что он из посмертия вернулся. И потом такая трансформация… Зубы, сам скрючился. С чего бы? — У нас в деревне только приличные люди живут, — с достоинством ответил староста. — Степенные и зажиточные. Колдунов у нас не было и нет. Вот только… — Только — что? — насторожилась Аманда. — Про жену Клауса, старую Медлис, всякое поговаривали… — Староста покачал головой. — Но бабьи разговоры — это такая штука, к которой серьезно относиться не стоит. — А она уже умерла? — немедленно поинтересовалась Аманда. — Года четыре как, — кивнул Готтлиб. — Плохо помирала, долго. Жила долго и помирала долго. Так орала, что даже на мельнице это слышно было, а она от деревни — верстах в трех. Перепугала всех так, что люди их дом седьмой дорогой обходили. Да и до сих пор обходят. Так что, когда она наконец отошла, мы все тут, грешно сказать, обрадовались. — Я про такое слышала, точнее — читала. — Аманда посмотрела на меня. — Ведьмой была эта старая Медлис, а умереть не могла, потому что силу свою никому не отдала. Пока сила из тела не уйдет, душа не освободится. — Но умерла же в результате? — пожал плечами Анри. — Умерла, — согласилась с ним Аманда. — Потому что ее муж на себя эту силу принял и тем самым лишил себя посмертия, такое возможно, только плохо это очень. Сила ведьмы — она женская, понимаете? И принадлежать в полной мере может только женщине, да и то как посмотреть. Ведьмовство — оно к темной магии относится, а в ней ничего хорошего по определению быть не может, так во всех книгах написано. Но женщина хоть пользу какую получит, вроде крепкого здоровья, долгой жизни и прочих полезных мелочей. А если эту силу мужчина примет, то все будет очень и очень плохо. Сила выхода не найдет и станет пожирать того, кто ее себе забрал. Годы жизни у этого человека пойдут один за пять, и после смерти он не упокоится, как положено, сила не даст ему этого сделать. Так тут и вышло. Видать, жалко Клаусу жену стало, а та его и упросила, чтобы он силу себе забрал. — Это верно, Медлис годков-то было — ого-го сколько, — подтвердил староста. — Клаус моложе ее был лет на сорок, если не больше. Значит, не врали наши кумушки, что она его приворожила. Но это ладно, дела былые, чего теперь. Так что, пособите с Клаусом? Надо же что-то делать, у меня народ перепуган сильно, из домов нос не кажет. Да и потом — пока он только под окнами трется, а что ему потом в голову взбредет, кто знает? Сдается мне, темнит дедушка Готтлиб. Все он знал — и про то, что Медлис ведьма, и про то, почему Клаусу этому на кладбище не лежится. Знал, но поделать ничего не мог. А может, просто пока не хотел. Селяне за вилы да топоры только тогда берутся, когда край наступает, а в этой ситуации до него еще далеко, вот и не хочет никто в ночи с мертвяком связываться. Он же не загрыз пока никого? И тут — мы, ученики колдуна. Случись с нами что — не сильно-то нас будет и жалко, а то и не жалко вовсе. А если упокоим неугомонного покойника, так и цена за эту услугу невелика будет. — Ну? — поторопил меня староста, видимо решив, что именно я тут старший. — Беретесь за эту работу? С оплатой не обижу. — Насколько не обидите? — уточнил я. — Хотелось бы сразу знать, что мы получим за то, что мертвяка обратно в могилу загоним. — И сделаете так, чтобы он там и оставался вовек. — Староста огладил бороду. — Само собой. — Я глянул на Аманду, та мне подмигнула. — Впрочем, может статься так, что туда, в могилу, вовсе класть будет нечего. Надеюсь, против этого вы ничего не имеете? — Я — нет, — хихикнул Готтлиб. — А остальные — и подавно. Детей у Клауса с Медлис не было, родни близкой — тоже, а неблизкая за заборами сидит, зубами от страха лязгает. — Так что с оплатой? — снова вернулся к основному вопросу я. — Шпика свиного дам шмат вот такой, — показал на руке староста. — Пшена полмешка. Ну и картофеля мешок. — Несерьезно, — пробасил Жакоб. — Мертвяк-то какой знатный. Не просто «ходун» какой-нибудь, а особенный, силой ведьминой по горлышко залитый. Ты, староста, не жмись давай, а то мы плюнем на все да и пойдем себе дальше. Пусть он вас жрет поедом. — А так и будет, — пообещала Готтлибу Аманда. — Он пока что под окнами шастает, силу еще не осознал, но скоро и в дома начнет лезть. И пролезет, милейший староста, непременно пролезет. Как только крови в первый раз хлебнет, куда сильнее станет. — Крови… — Староста недоверчиво усмехнулся. — Вот еще. — Рано или поздно он ее добудет, по-другому и быть не может, — заверил его я. — Мастер Готтлиб, вы же сами это понимаете. — Ладно. — Староста махнул рукой. — Мешок пшена, мешок картофеля и два пласта шпика. Так — по-честному. Ромул с Жакобом переглянулись и заулыбались. Торг длился еще минут пять, и цена за нашу работу значительно возросла. Сказать по правде, это произошло без нашего участия, простолюдины, несомненно, знали толк в таких вопросах. Не скажу за Аманду и Анри, а меня бы и та цена, что назвал староста во второй раз, устроила, по моим меркам — это целая куча еды. Хотя Жакоб и Ромул знают этим товарам истинную цену, в отличие от нас. Мне, выросшему на улице, до сих пор незамысловатая пища, которую мы едим в замке, пиршеством кажется, а мои благородные друзья вообще до последнего времени не знали, откуда что берется и как это выглядит в сыром виде, а потому им вообще невдомек, что сколько стоит. — Ну, по рукам? — Староста снова обратился ко мне. — На том и порешим? Но полная оплата — только после того, как я увижу тело Клауса, причем окончательно мертвое. — По рукам, — увидел я утвердительный кивок Жакоба и хлопнул ладонь Готтлиба. Сразу после этого староста деловито вытолкал нас за ворота, от чистой души желая нам успеха в том, что мы задумали. И дверь засовом заложил. На улице не было ни души, как и полчаса назад, когда мы вошли в деревню. Видно, здорово селяне были напуганы, сразу после того, как начинало смеркаться, по домам закрывались. Да и то — кому охота мертвяку в зубы попасть? — И что будем делать? — подал голос Фюнц. — Работу мы получили, оплату нам пообещали, но с какой стороны к этому мертвяку подойти, я лично понятия не имею. И мне даже не стыдно в таком признаться. Я ни с ведьмами, ни с ожившими трупами дела никогда не имел. — И я — тоже, — поддержал его Ромул. — Если только не считать дочку моего хозяина, у которого я в лавке работал, ну, еще до того, как к Ворону попал. Вот она была ведьма настоящая — что внешне, что по поведению своему. Только убивать я ее не пробовал. — Никто из нас ни с чем таким раньше не сталкивался, — решил я пресечь пустую болтовню. — Но это дела не меняет. Харчи нам нужны? Нужны. Надо что-то думать. Давайте так — что нам известно точно? — Время, — немедленно отозвалась Аманда, стоявшая за моим левым плечом. — Сколько времени у нас осталось на раздумья — это раз, — согласился с ней я. — Клаус притаскивается в деревню после полуночи. Значит, искать невесть где его не надо будет — это два. Он по деревне шлындает, чего его искать? — Осина, — пробасил Жакоб. — Я хоть и в городе жил, но точно знаю, что ведьмы осины боятся. И искать ее тоже не надо — она прямо за деревней растет, я там осинник приметил. — При чем здесь ведьма, что вы к ней привязались? — поморщилась Аманда. — Ребята, отделяйте одно от другого. В Клаусе живет ведьмина сила, но и только. Сила сама по себе, без проводника — почти ничто. Она дает мертвяку подобие жизни, поддерживает его, взамен требуя от него подпитки, почему этот Клаус и хочет кровушки напиться. Но сам он — не ведьма и тем более не ведьмак, а просто оживший мертвец, не способный использовать полученный дар. Но — очень сильный мертвец. То, что в нем сейчас живет, будет его беречь. — Стоп, — остановил ее я. — Ты сказала верно. Чтобы истребить Клауса, надо как-то изъять из него то, что ему передала ведьма. Вопрос — как? — Самый простой путь — заклинание изгнания, — пожал плечами Анри, и остальные согласно кивнули. — Ворон когда о ведьмах рассказывал, его упоминал. И про осину тоже говорил. Распинаешь ведьму на земле, вбиваешь два осиновых кола в ладони, два — в ступни, один — в живот, затем читаешь заклинание. Земля заберет ее силу, ты — жизнь, а осина — посмертие. — Одно плохо — мы составляющие заклинания этого не знаем, — всплеснул руками я. — А даже если бы и знали, все равно не смогли бы его сложить. — Почему не смогли? — удивилась Аманда. — Вместе, может, и смогли бы. А вот использовать — вряд ли. Это мощное заклинание, завязанное на стыках стихий, из нас никто бы его не потянул полностью исполнить, силенок не хватило бы. Пока никто. Вот после инициации… Это да, тут она права. Про такие тонкости мастер Гай мне тогда не сказал, видимо, просто не придал этому значения. То, что Ворон называл «искрой магического дара», дремало в очень многих, но немногие могли это в себе пробудить, еще меньшее количество народа было способно развить искру до какого-то предела (подозреваю, что именно они и были среди тех, кто прибыл в замок нашего наставника, да и то не все). Да и потом дар даром, а вот силы для его использования надо ведь откуда-то брать. Много ли зачерпнешь из земли, воды и деревьев? Кто-то скажет — много, он будет прав и не прав одновременно. Эта энергия не предназначена для заклинаний, у нее другая суть и другие цели. И только тогда, когда она смешивается с силой души и тела чародея, она превращается в то, что называется магией. Но запасы этой энергии у обычного человека очень невелики, в отличие от расплаты за подобный шаг, которая безмерна. И далеко не всякий согласится выжигать свою душу. Дорогу к скрытым резервам внутренней магической силы открывала инициация. Тот, кто дошел до нее, выжил в процессе ритуала, получил желанную татуировку и статус подмастерья, мог плясать от радости. И дело было не только в том, что он шагнул на следующую ступень в ремесле. Он получал доступ к новым возможностям, шанс на то, что его заклинания, которые он составит позже или даже уже составил, напитаются энергией и обретут жизнь. Хотя всех проблем это не решало. Да, подмастерье получал доступ к скрытым резервам своего тела, но и они были не бесконечны. Ворон упоминал о том, что трое его сокурсников нашли свою смерть, безостановочно расходуя силу и переоценив свои возможности. Их тела и души уже не могли восполнять потраченное, и они перешли за Грань. Нужно было еще очень многому учиться, много практиковаться, чтобы уловить баланс между «хочу» и «могу». Когда кто-то спросил у Ворона, сколько же на это надо времени, он, хмыкнув, сказал, что всего ничего — вся жизнь.