Я рассказала Михаилу Степановичу про вырванную из пояса петлю. – Надо пойти взглянуть, – спокойно произнес он, когда мой рассказ иссяк. Мы неторопливо дошли до владений Фаины и обнаружили, что дверь заперта. – Отправилась на боковую, – констатировал Михаил Степанович, – до завтра подождать придется. – Можно взять ключ и войти на склад, – предложила я. Дядя Миша потер ладонью ухо. – Нехорошо без разрешения в чужой вотчине рыться! Неприлично это! – Если ремень испортили нарочно, то нужно срочно приставить к Леше охрану, – воскликнула я, – но если вы, осмотрев пояс, придете к выводу, что петля оторвалась случайно, тогда можно спать спокойно. Как мы будем с вами себя чувствовать, узнав завтра о нападении на Вересаева этой ночью? Михаил Степанович одернул пиджак и двинулся в другой коридор. Я поспешила за ним, отлично зная, куда он направился. В тупиковой части узкой галереи находится железный ящик, где висят запасные ключи от всех помещений. Двери его закрыты на электронные замки, но дядя Миша знает код доступа. Михаил Степанович свернул налево, ковровая дорожка закончилась, дальше пол был покрыт белой блестящей плиткой. Мне показалось, что она мокрая, и я притормозила, боясь поскользнуться, а дядя Миша размашистыми шагами двигался вперед. За ним тянулись небольшие темно‑синие пятнышки. Я улыбнулась. Ну надо же, бутафор, как и мой Юра, польстился на обувь якобы солидной фирмы. Смотрятся ботинки прекрасно, но при ходьбе от подошв отваливается верхний слой, они не из натуральной кожи, а из прессованных кусочков‑обрезков. – Отвернись, – приказал он, когда мы очутились на месте. Я покорно встала спиной к шкафчику, услышала тихое попискивание и посмотрела вниз, взгляд наткнулся на круглый предмет. Я подняла розовую искусственную жемчужину и сказала: – Девочка! Она тут пробегала! Глава 5 – Припевочка‑красавица, – протянул дядя Миша, звеня ключами, – ты о ком болтаешь? – Фаина боится детей, – выпалила я. – Не пори чушь, – остановил меня он, – Фая никогда ребенка не обидит. – Я о страхе, – уточнила я, – она даже разговаривать не смогла! Аж затряслась вся! Михаил Степанович закрыл шкаф. – Фая никогда не пугается. С чего бы ей паниковать? Я тут же рассказала про малышку в розовом платье. Вообще говоря, я ожидала, что дядя Миша засмеется и скажет что‑то вроде: «Ох уж эти бабы! Вечно чудят». Но он отреагировал странно. – О Господи! А ну, пошли. – Куда? – удивилась я. – Там тупик. Михаил Степанович молча схватил меня за руку, подтянул к стене, оклеенной дорогими обоями, имитирующими шелк, ткнул пальцем в золотой орнамент, и панель разъехалась. – Лифт! – ахнула я. Дядя Миша впихнул меня в кабину, нажал на кнопку, лифт медленно пополз вниз. Оцените мое удивление: сначала я узнала про подъемник, а теперь поняла, что в театре есть подвальное помещение. Вскоре мы очутились в коридоре. Пол покрывала обычная плитка, а стены были выкрашены в цвет морской волны. И в комнате, куда меня привел Михаил Степанович, доминировал тот же оттенок. – Садись, – приказал рабочий, показывая на большое кресло. – Чаю хочешь? – Нет, наелась на банкете, – ответила я, удобно устраиваясь. Дядя Миша выудил из кармана допотопный мобильник и сказал в него: – Зайди немедленно. – Я понятия не имела, что тут есть жилые помещения, – воскликнула я, когда Михаил Степанович бросил трубку на диван. – Это моя квартира, – объяснил рабочий. – Две комнаты, спальня и гостиная, плюс санузел, кухня с чайником, кофе‑машиной, холодильником и СВЧ‑печкой. Можно готовить, да зачем? Я у хозяина кормлюсь. Не жизнь, а малина, на всем готовом. Дверь в квартиру распахнулась без стука, в комнату вошел Владимир Михайлович Корсаков, начальник охраны Филиппа Леонидовича. Я неоднократно виделась с этим безукоризненно одетым и подчеркнуто вежливым человеком, он всегда находится за спиной у хозяина, и, судя по тому, как Верещагин общается с Корсаковым, это не просто служащий на окладе, а некто более близкий. Когда Филипп Леонидович присутствовал на генеральном прогоне спектакля, он спросил у Владимира: – Ну и как тебе? – Нормально, – ответил Корсаков, – но, думаю, лучше, если Колобок все же будет говорить какие‑то слова, иначе зритель не поймет, по какой причине он спешит к Бабе Яге. Верещагин повернулся ко мне. – Виола Ленинидовна, сколько вам потребуется времени для вставки в пьесу? – Полчаса, – пообещала я, – если я правильно поняла, нет необходимости в пространном монологе. – Отлично! – обрадовался Корсаков. – Вас охарактеризовали как крепкого профессионала, но забыли сказать, что у прозаика Арины Виоловой покладистый характер. Нам с вами повезло, правда, Филипп Леонидович? – Абсолютно согласен, – улыбнулся шеф, – до сих пор все писатели, с которыми мы имели дело, яростно отстаивали свои варианты пьесы. А с вами очень легко. Не согласитесь ли еще писать для моего театра? Нам нравятся талантливые люди, способные идти на компромисс. Верно, Володя? Понимаете теперь, почему я решила, что Корсакова и Верещагина связывают дружеские узы? С простым секьюрити хозяин так обходиться не станет. – Привет, папа, – сказал главный охранник. – Надеюсь, не случилось ничего неприятного? Я изо всех сил постаралась не выдать своего изумления. Начальник охраны – сын дяди Миши? Сегодня у меня день открытий. Михаил Степанович сел на диван. – Она видела девочку. В розовом платье. За кулисами. Владимир щелкнул языком. – Живую? Я не поняла вопроса. – В смысле? – Ребенок был настоящим? – уточнил Корсаков, чем еще сильнее озадачил меня. – Мертвые дети не разгуливают по дому, – ответила я. – Кое‑кто может с тобой поспорить, – встрял Михаил Степанович. – Может, показалось? – прищурился Владимир. Последний вопрос адресовался мне, я рассердилась. – Я не подвержена галлюцинациям. И, кстати, вот искусственная жемчужина, лежала в коридоре. Точь‑в‑точь такие украшали платье ребенка. Владимир взял розовый шарик. – За кулисами можно найти всякую ерунду, с костюмов падают перья, блестки. – Девочка была, – категорично сказала я, – белокурая, в очках с нелепо большой, не подходящей для крохотного детского личика оправой. Корсаков посмотрел на отца, тот потер ладонью ухо. – Виола Ленинидовна, – сладким голосом пропел начальник охраны, – вы встретили… э… Машу, дочь одного из наших сотрудников, он живет тут, за стеной. Как вы уже поняли, в доме господина Верещагина есть цоколь с квартирами для некоторых работников. Основная их масса проживает в городе и понятия не имеет, что в особняке не три этажа, а четыре. Не то чтобы мы скрывали данный факт, просто нет необходимости трубить на весь свет об особо преданных Филиппу Леонидовичу людях. – Таких, как ваш отец, – кивнула я. – Верно, – согласился Владимир, – Таня девочка… – Маша, – перебила я, – вы спутали имя, секунду назад назвали малышку Марией. А где живет Фаина? Из некоторых разговоров я поняла, что директор театра служит у Верещагина с момента его основания? – В соседней квартире, – ответил дядя Миша, – небось сейчас почти в обмороке от ужаса лежит. – Папа! – предостерегающе произнес Корсаков.