Он улыбнулся и поцеловал меня вскользь. – Возможно. А если не справишься – накажу. – Но я не хочу, чтобы вы меня наказывали! Я же могу остановить… – Тогда справишься, – отрезал он и снова притянул меня к себе. – Разве я разрешал менять позу? Я вновь немного расставила ноги и приняла внутрь его пальцы, выдав ощущения стоном. Утонуть так же просто в наслаждении уже не получилось. Ошейник не просто мешал – он отрезвлял. Меня будто бы унизили, приравняли к вещи или собаке. И уж точно я не могла понять, как это связано с удовольствием. Совсем уж не по себе стало, когда он оставил в покое мою самую чувствительную точку, повернул меня к кровати и поставил меня на четвереньки на самом краю. Притом движения его потеряли интенсивность на грани болезненности – он вдруг начал очень нежно поглаживать мои ягодицы, иногда заныривая между складок, вскользь касаясь клитора, но почти сразу убирал руку и оглаживал бедра, ноги, талию. – Позу не меняй. Жди. Юль, я хочу заняться анальным сексом… но не сегодня, к сожалению. – Что? – до меня смысл дошел запоздало. В ответ я расслышала тихую усмешку. – Сказал, что не сегодня. Долго готовить, а я на взводе. И да, хватит переспрашивать и возмущаться. Прими уже как должное – я тут главный. И ты признаешь это – в этом и есть твое удовольствие. Меня теперь смущало все подряд, но я все еще его очень хотела. Точнее, он томил меня возбуждением, то и дело касаясь чувствительных зон и наращивая во всем теле ожидание. Потому решила попросить только об одном – чтобы он снял этот чертов ошейник, который сильно смущал: – Сергей Андреевич… И тут же получила ладонью по ягодице. – Кто-то плохо слышит? В следующий раз начнешь говорить, только когда захочешь кончить. Ясно? Ясно мне не было. Но, ощутив набухшую головку внизу, я забыла, что хотела сказать. Он вошел очень плавно, медленно, замер на несколько секунд, а затем подался бедрами назад. Следующий толчок был уже не таким плавным. На третьем я застонала в голос. Одной рукой он придерживал меня за бедро, не позволяя отстраняться, другой зацепил за кольцо ошейника и потянул чуть на себя. Я была вынуждена запрокинуть голову и изогнуться в пояснице. Следующий резкий толчок уже вошел будто еще глубже. От переизбытка ощущений на глаза навернулись слезы. Я стонала, а через пару минут начала вскрикивать – так невыносимо было принимать его в себя и хотеть еще большего. Мужчина, словно угадав мое желание, увеличил темп, выбивая из меня крики каждым движением. Он здесь главный. И пусть, что с моего разрешения, но как же хорошо, когда он главный. Я закусила губу, почувствовав, как пружина внутри сжимается, и именно в этот момент вспомнила о его требовании. – Я хочу… – прохрипела, стараясь говорить отчетливо. – Можно? Он даже с ритма не сбился: – Что можно? И ведь все понимает – издевается, подчеркивает свою власть. Заставляет в очередной раз признавать свое поражение и ощущать еще больше смущения: – Я хочу… кончить. – Нет. Он неожиданно остановился, а член выскользнул из меня. Я все еще пребывала в вязком тумане – до оргазма оставалось совсем немного. И теперь не только мозг, все тело ощущало себя обманутым, обиженным. Сергей Андреевич подхватил меня под живот, поднял, а потом надавил на плечо. – Рот открой, – он прямо перед моим носом медленно снимал презерватив. – Соси, пока не кончу. Себя внизу не трогай. Я посасывала, жадно проходилась языком по солоноватой головке и дальше, я вылизывала его, но сама сходила с ума от тянущего ощущения внизу. Возбуждение не спадало, будь оно неладно, оно менялось, мариновалось, освобождало мысли, но слабее не становилось. Я стонала даже от того, что сосала его член. Осознав всю изощренность этой пытки, я остановилась и посмотрела на него вверх. – Продолжай, – он сказал тихо. – Если хочешь кончить, то постарайся. Он зацепил указательным пальцем ошейник и потянул, вынуждая меня вернуться к прежнему ритму. Я уже ни о чем думать не могла. Кончил он быстро – мне в рот, конечно. Я проглотила больше по инерции. После чего оказалась на постели, а на мои колени с силой давили. – Раскройся, лежи так. Теперь у него совсем пропало желание спешить, еще бы. Он подчеркнуто медлительно наклонился, оставил легкий поцелуй на внутренней стороне бедра, я готова была взвыть даже от этого прикосновения. И говорил неспешно: – В отложенном оргазме есть один бонус – он всегда ярче. Только посмотри, какая ты сейчас чувствительная – можешь кончить от любого прикосновения. Будто в доказательство он коснулся языком соска, меня выгнуло дугой. Поцелуй в живот оказался таким же нестерпимым, кожа буквально горела. – Пожалуйста, пожалуйста… – стонала я и сама себя не слышала. Поняла, что своей же рукой тянусь, чтобы прикоснуться там, только в тот момент, когда он перехватил мое запястье со смехом. – Давай я сам. Юль, открой глаза, смотри на меня. Ты можешь кончить, но постарайся сделать это после того, как я допишу весь алфавит. Я сломалась на букве «Б». Зато как раз до конца алфавита меня разрывало удовольствием. Или он уже после «В» смеялся мне в губы, но продолжал водить там пальцами? Или ему нравилось наблюдать за моим лицом в этот затянувшийся момент, потому он готов был перейти и на латиницу после кириллицы? Не так уж важны эти детали. Важно лишь то, что я впервые подчинялась ему полностью, без остатка, я податливо скулила и была готова делать что угодно, совсем забыв о том, что имею свободу этого не делать. – Спасибо. – Иди сюда, моя ласковая, моя послушная девочка. Спи. Глава 21 Я не имела привычки спать днем, особенно когда проснулась всего пару часов назад. Потому открыла глаза после короткой дремы, зевнула и тем окончательно себя разбудила. Лежала я на мужском плече, попутно удивляясь, что его одежда все-таки куда-то исчезла, как и мой ошейник. Надо же, после игры мы превращаемся в двух обычных людей – без границ в виде одежды и атрибутов власти или подчинения? Спешить мне некуда, убегать тоже, даже осмысливать не хочется – надоело, потому я и лежала тихо, лениво водя пальцем по его животу. По изменившемуся дыханию поняла, что он тоже не спит. Но подала голос только через несколько минут: – А где ваши родители, если не секрет? Я так понимаю, что в этом бизнесе все друзья и родные стоят под вечной угрозой. – У меня нет людей, через которых мне могли бы угрожать. В смысле, так было до недавнего времени, но ты уже в курсе, – он усмехнулся. – Умерли? – я и не думала поднимать голову, а спрашивала монотонно. – Да. – Расскажите. – Расскажу, если признаешься, что тебе интересно. Не люблю рассказывать тем, кому неинтересно. – Мне интересно. Он долго молчал, потом все-таки ответил: – Я попал в детский дом в четырнадцать. Почему-то считается, что нет ничего хуже того, когда родители отказываются от младенцев и бросают их на попечение государства. Но на самом деле все не так, они с рождения другой жизни не знают, они сразу растут в этих условиях. Нет ничего хуже, чем быть любимым ребенком, отличником, победителем олимпиад по математике и постоянным участником школьного шахматного кружка, главной гордостью и предметом обожания папы-инженера и мамы-преподавателя философии, а потом вдруг все потерять. В четырнадцать лет перестроиться почти невозможно. – Что с ними случилось? – Ты будешь смеяться. Грабители. Залезли в дом. Отец быстро сообразил, я смог убежать через пожарный выход. Полетел по улице, кто-то из прохожих меня выслушал и вызвал полицию. Полицейские не особенно спешили, к их приезду уже было два трупа, но грабителей задержали и посадили. Из той истории я вынес первый урок: закон не может защитить. – Странно, что вы не вынесли другой урок: грабители – зло. И не решили стать полицейским, который бежит на место преступления и спасает людей. – Это на поверхности, Юль. А в сути другое: не грабители, так хулиганы, пьяные соседи или просто шизофреник, забывший принять лекарство, – любой может обидеть любого. Невозможно обидеть только того, кто достаточно силен, чтобы мог обижать сам. – Я не буду осуждать, и уж точно – смеяться. Не представляю, какие выводы должен был сделать ребенок на вашем месте. И что произошло дальше? – Дальше я оказался единственным ботаником в мире, где отбирают завтраки и бьют за прямые взгляды. Пару меня раз били даже за пятерки по математике. Не потому что дети злые, но никому не нравится чувствовать себя идиотом. Они мне дали второй урок: если хочу выжить, то точно не должен противопоставлять себя коллективу. Вряд ли я стал как они – никогда никем не любимые, но научился притворяться таким, как они. В итоге все наладилось, обзавелся приятелями, хотя так и не избавился от славы нытика и обладателя «самой тонкой кишки». В колонию я загремел за компанию – стоял на стреме, у меня бы в те времена духа не хватило взять в руки нож. Срок дали небольшой, но мне и его хватило. Вот тебе и третий урок: хочешь вырастить из сомневающегося преступника – помести его в соответствующую среду. Там я окончательно разучился бояться, жалеть себя, обзавелся первыми полезными связями. Далеко не все там кретины, далеко не все – запутавшиеся отморозки. Многие уже ходили под структурой, для них эти отсидки – как аттестат об окончании школы. В общем, к выпуску из детского дома я наконец-то нарастил и нужный характер, и окружение, и потом уже не действовал бездумно. Что за чушь – рисковать ради пары сотен рублей, обирая прохожего в подворотне? Вообще любое навязывание услуг – в долгосрочном периоде тупик. В мире столько спроса, который можно удовлетворять. Такой же рынок, как и все другие, только в тени. Здесь тебе и перспективы роста, и настоящие деньги, и куда меньше шансов улететь на зону. Пойми правильно, моралью я не руководствовался. Я пошел в институт, а не грабить прохожих и угонять тачки только по той причине, что это было умнее и выгоднее. – Хорошо, что вы об этом сказали, – я вздохнула. – А то кое-как удержалась от того, чтобы не начать вас идеализировать. – Нет, и теперь у нее один сарказм! А где слезы жалости? Где умиление? Мол, какой славный мальчик вырос при таких-то обстоятельствах! – Не будет умиления. Мне того мальчика жаль, но не вас. Да, признаю, что какой-нибудь другой человек на вашем месте мог бы стать еще хуже. Но это не означает, что вы хороший. – Так это здорово, разве нет? – он скинул меня с плеча и навис надо мной. – Разве нам обоим не повезло, что я такой плохой? И его ладонь сразу скользнула по обнаженной коже, ласково, почти невесомо. Я сама потянулась за поцелуем, быстро растворяясь в нежности. Мы целовались неспешно, разогревая друг в друге томление. Такой же легкой и плавной получилась близость, он начал ускоряться уже после того, как я принялась подаваться бедрами вверх, чтобы усилить ощущения. Оргазм тоже получился каким-то тихим, растворенным в так и не разорванном поцелуе. Зато чуть позже я не смогла промолчать, все еще наслаждаясь ласковыми касаниями в шею – он будто вообще собирался продолжать так бесконечно: – Я поняла! Вы всегда разный, но я поняла логику – если вы довольны и удовлетворены, то у вас нет желания диктовать. Вы включаете тирана, когда сами на взводе. Это такое проявление вашего голода… – А сейчас было проявление моей сытости? – он смеялся мне в губы. – Именно! – Ишь ты! Она отыскала ниточки, за которые меня можно дергать. Так скоро станет главной дрессировщицей в нашем цирке. Ну-ка не хмурься, я и так тебя уже боюсь. На самом деле я не хмурилась, а улыбалась. – Осторожнее, Сергей Андреевич. Вы и сами не заметите, как я заполучу власть. – До этого еще очень долго, – он снова наклонился и провел носом по щеке. – Ты безнадежна. Очень плохая манипуляторша.