— Скорей всего, передавать товар Ждан сам не станет. Не дурак. Чувствует, что его пасут. Только не понимает пока кто именно. — Узнай, кому поручит. — Черт бы тебя побрал, Валера. Заткнись и слушай. Где‑то снова зло засопели, но смолчали. — Он держит у себя этого идиота, из‑за которого у нас все сорвалось впервые. Кубу. Он жует сопли, чувствует, придурок, что рано или поздно порешат. Он влетел на товар. Пытался обхитрить Ждана, спрятал наркоту, даже сам не знает, на что надеялся. Хотел взять меня в долю, поделить, часть типа найти, вернуть, а остальное так и оставить себе, потом толкнуть в обход. Но Ждан… — Я помню, давай по делу. — Ждан держит его по другому поводу, хочет через него разобраться с одним кадром. — Каким? — Это не важно. Важно другое. — Что? — Я хочу уломать Ждана пустить на дело Кубу. — Он никогда не согласится. — Заткнись, Валера. Заткнись, иначе я не пожалею времени, приеду и дам тебе в морду. Мне можно. Даже дело завести не сможешь. И в ответ ударить тоже. Потому что за каждый синяк на морде я отчитываюсь перед Ждановым. Так вот, Куба торчит на бабки, а бабки нужно отрабатывать. Ждан чувствует опасность, не захочет рисковать собой. А приближенными дорожит, потому что много знают и могут сдать. Этот толком ничего не знает, значит и сдать не сможет. Он может согласиться. — И какой нам в этом толк? — Этот штрих понимает, что ему конец. Что рано или поздно к нему придут, чтобы прирезать. До ссыкоты боится, а потому согласится на все. — Не сдаст? — Я ж говорю, эта гнида боится сдохнуть больше всего. Если поймет, что так у него есть шанс, не сдаст. Какое‑то время в телефоне молчали. Сергей ждал, напряженно разглядывая покрытую штукатуркой стену, а потом Валера заговорил. — Добро. Обрабатывай этого Кубу. Мне все равно кто, лишь бы взять наконец‑то этого мудилу. — Возьмем. На этот раз возьмем. — Все, отбой. Слезных прощаний никто не ждал, Сергей скинул первым, постоял какое‑то время в тишине, пытаясь понять, что чувствует — удовлетворение или тревогу, а потом вложил телефон в карман, повернулся, вновь возвращаясь в коридор. — Что тут забыл? — Ждан вынырнул из‑за поворота так резко, что Сергей запнулся. С губ чуть не слетел отборный мат. — Я думал, ты в городе. — Был в городе, — Ждан подошел к подчиненному, заглянул в глаза. Его прямой взгляд выдержать было сложно. Слишком уж пронзительный и подозрительный. — Вот, вернулся. А ты что ту забыл? Я тебе не поручал по подвалам шляться. Решил с Кубой дружбу водить? Зачем тогда сдал? Поделили бы мое добро и жили бы себе припеваючи… Пока я вас не нашел… Когда Сергей сдавал Диму с потрохами, делился содержанием записки, он не чувствовал даже укола совести. Жалеть преступников он был не обучен. Он тогда был очень зол на Кубу, который своими придурошными идеями сорвал им поимку с поличным, а потом надеялся, что такое проявление верности Ждан оценит. Может, он и оценил, но виду не подал. — Не горячись, — Сергей примирительно поднял руки. Знал, как быстро Ждан умеет заводиться. — Думал, он вспомнит что‑то еще. — Что? Он просрал товар. А бабок у него нет. Разве что на органы пустить, тогда окупится. Ждан сам подвел к теме, которая была на руку Сергею. Храня на лице чуть виноватое спокойное выражение, мужчина попытался незаметно прощупать почву. — Так пусть отрабатывает по — другому. От того, что он валяется в подвале, мы деньги не заработаем. А так… — Мы, — Ждан сделал особое ударение на обращении, — вообще на нем деньги не заработаем. А вот я могу. Только не хочу. Не мути воду, Серый. Если есть, что сказать — говори, нет — не заставляй меня нервничать. Если бы не Самойлов, я давно бы его уже порешил. А так приходится придумывать, куда пристроить этого урода. Не выбешивай. — Извини, — Сергей пошел на попятные. Огорошивать предложением с бухты — барахты не собирался. Это тоже вызовет подозрение. А действовать нужно пусть медленно, зато надежно. — Ладно, — махнув рукой, Ждан обошел мужчину. Кажется, у него были дела поважней, чем точить лясы со своими прихвостями, роль одного из которых исполнял сейчас Серый. Блондин остановился, уже почти скрывшись за углом. — Только помни, Серый. Я не прощаю предательств. Дождавшись, когда Ждан скроется из виду, Сергей сглотнул. Нервная чертова работа. * * * — Давай еще раз. Что я должна знать? — Снежана бросила серьезный взгляд на мужчину за рулем, жалея, что подзатыльник слишком улыбчивому водителю отвесить нельзя — опасно. — Мы едем к нам на дачу. Там будет Марина и мой отец — Леонид Михайлович. А еще там будет лабрадор Марины и Леонида Михайловича. А еще будет Борис, водитель нашей семьи, но чаще всего Марины и Леонида Михайловича. Еще так будет сад Марины и Леонида Михайловича, который Леонид Михайлович очень любит, почти как Марину, но однозначно больше, чем нас с Котенком. На заднем сиденье хмыкнули. Дочь оценила шутку Марка. — Еще там будет еда. Много еды. Невообразимо много еды. А еще там будет речка. Комары, мухи, бабочки. — Рыбалка, — ребенок на заднем сиденье поморщился, явно вспоминая не лучшее, что ассоциируется с этим местом. — Да, еще Леонид Михайлович настоящий фанат рыбалки. Потому если встанешь завтра в пять и отправишься с ним на рыбу — однозначно любить тебя в том доме станут больше, чем нас с Котенком. — Это правда, — Катя деловито кивнула. — Я не о том спрашиваю, — Снежана перевела полный сомнений взгляд с лица ребенка на мужчину. — А о чем? — Что мне говорить, а что не говорить? Какие темы поднимать? О чем я и понятия иметь не должна? — Что за сложности, Снежка? — Марк отвлекся от дороги, бросил взгляд на девушку. Он явно не разделял ее волнения. — Думаешь, я тебя в клетку ко львам везу, что ли? С Мариной вы давно знакомы. — Вот — вот, — Снежана округлила глаза. Она часто пыталась представить, каким человеком должен быть Леонид. Образ получался в голове странным. С одной стороны, мужчина терпел когда‑то выбрыки сына, боролся с ними, не всегда побеждал. С другой — любил такую… сложную женщину, как Марина. С третьей — стоило о нем заговорить Кате, как девочка расцветала. Стоило о нем заговорить Марку — как улыбаться начинал уже он. Понять, какой же он, Снежана не могла. Суровый или добряк? Спокойный или такой же истеричный, как жена? Как отнесется к ней? — Глупости, Снеж. Поверь мне, не стоит себя накручивать. Я же не накручивал, когда ты представляла меня своим. Этим фактом Марк явно сильно гордился. А вот Снежана только кисло улыбнулась. * * * Да, его знакомство с ее родителями прошло лучше, чем идеально. Он был очень обаятелен, очаровал маму, заинтересовал отца, получил приглашение летом приезжать к ним, в Днепр. Ермолов обменялся с Марком телефонами, собираясь перевести общение еще и в полезное, производственное, русло, а мама то и дело сжимала руку Снежаны, делая огромные глаза, которые будто так и кричали «бери! Бери, пока не сбежал!». Марк купался в этом потоке внимания, а Снежане периодически хотелось сползти под стол, чтоб переждать ужин там. Самойлову ведь не понять, что родители рады скорей не ему, а тому, что дочь наконец‑то одумалась. Наконец‑то завела мужика. Грубо, но это так. А родителям не станешь объяснять, сколько сложностей у тебя в жизни, сколько сложностей у этого самого мужика и сколько у вас общих сложностей. Они видят только потенциального отца внуков, который вполне устраивает их внешним видом, состоятельностью, умными речами и взглядами, которые то и дело бросает на их дочь. Встречались с четой Ермоловых они в день их отлета обратно домой. А всю дорогу к Снежане, после того, как они проводили самолет, Марк пытался выяснить, почему она злится. Девушка действительно почему‑то злилась. На то, что он так доволен, на то, что ее только что практически замуж за него не выдали в мыслях, даже ее толком не спросив. — Ну, чего ты? — Марк остановил машину у подъезда, попытался коснуться лица девушки, она отклонилась, сложив руки на груди. — Снеж… — Пока, — выйти из машины, конечно же ей никто не дал. Марк заблокировал дверь, добился‑таки того, что девушка перевела взгляд на него. — Ну, что такое? Все же хорошо прошло. — Хорошо, — она кивнула. — Можешь даже надеяться на усыновление, Самойлов. Мама будет рада заполучить тебя в сыновья. Так что позвони папе, можешь даже сегодня. А еще лучше прям сегодня выезжай, чтоб завтра быть уже у них. Тебе‑то они будут очень рады. Пожалуй, даже больше, чем мне. Марк выслушал ее с предельно серьезным выражением лица, не перебивал, не задавал дурацких вопросов, а выслушав… рассмеялся. Рассмеялся, обнял упирающуюся девушку, расцеловал лицо, получив пару вполне законных тычков, прежде чем додумался перехватить руки, а потом все же заговорил. — Мне иногда кажется, что вы с Катей не только внешне похожи. Ты как маленькая, Снеж. — Возмутиться ей не дали. Марк приложил палец к губам девушки, прося помолчать хоть чуть — чуть. — Могла бы похвалить меня, что я произвел такое положительное впечатление на твоих близких. Что я у тебя такой обаятельный, что я у тебя такой серьезный, что я у тебя вызывающий доверие. Что я у тебя… — Дурак ты у меня, Самойлов, — суть его посыла до Снежаны дошла. — Не без этого, конечно, но вызывающий доверие! — Марк возвел палец к небу, делая ударение именно на том, что казалось важным ему. Злиться расхотелось. Да, не слишком приятно, когда, не интересуясь твоим мнением, тебя мысленно трижды за вечер выдают замуж за практически незнакомого мужчину. Причем делают это родители. Но с другой стороны, это ведь ее выбор. Напротив в машине сидит ее выбор, улыбается, перебирает пальцами короткие прядки белых волос, чего‑то ждет именно ее выбор. — Ладно, езжай, вызывающий доверие, — Снежана оттаяла. Улыбнулась в ответ, обвила шею мужчины руками. — Ты точно не хочешь с нами? — это был понедельник. Катя по — прежнему оставалась у него. И пусть проведенный вместе день показал, что девочка не настроена против, да и сама Снежана не чувствует дискомфорта от общения с ней, спешить Ермолова не хотела. Нельзя врываться в чужую жизнь и вот так быстро, сразу все в ней менять. Кате нужно привыкнуть, понять, что Марк остается ее отцом, а появление в его жизни другой женщины не грозит ей. Марку нужно привыкнуть, что у него в жизни могут сосуществовать сразу две любимые женщины. Снеже нужно привыкнуть, что мужчину можно делить с другим человеком, не ревнуя при этом.