Гриша замолчал – обиделся. Молчанов злорадно ухмылялся. Павел натянул ботинки, снял с крючка любезно выданную англичанами штормовку и вышел в коридор. Пахло мазутом, потом и трубочным табаком. В коридор выходили двери нескольких кают. В конце находилась лестница, ведущая на верхнюю палубу. Качка усилилась, пришлось вцепиться в поручень. Рифленые ступени ходили ходуном. Павел выбрался на палубу, припал к лееру. Неподалеку гоготали матросы, разматывая канат. Один из членов команды помахал майору, тот отозвался кивком. Судно плавно вздымалось на волнах, за спиной скрипели сочленения надстройки. Ветер, по счастью, стихал, а в воздухе висела легкая изморось. Павел сместился под навес, привалился плечом к столбу. Курить особо не хотелось, но случаются ситуации, когда надо. Он вынул папиросу из пачки, чертыхнулся – практически пустая. Он выкурил последнюю папиросу за несколько затяжек и выбросил окурок в море вместе с пачкой. Качка наверху ощущалась сильнее, но здесь было чем дышать. Свежий воздух прояснил сознание, голова уже не трещала. Мерно вздымалась громадная серая масса. Сохранялась видимость – ночи на севере не столь черны, как на юге. Спереди и сзади поблескивали бортовые огни – «Глазго» шел в составе конвоя. Впереди – «Вестминстер», сзади – «Хэмилтон». Корабли охраны в глаза не бросались – вероятно, шли по правому борту. Из мутной пелены тонкой черной лентой проступали очертания береговой полосы. Подошли Уоткинс и Галлахер – два британских моряка в непромокаемых комбинезонах – и встали неподалеку. Снова налетел ветер, стал срывать с них капюшоны. – Все в порядке, сэр? – спросил коренастый Уоткинс. – Все отлично, товарищ, – подтвердил Павел. – Чувствуем себя заново родившимися, наслаждаемся экскурсией. Моряки добродушно засмеялись. Физиономия русского «дипломата» плохо сочеталась с понятием наслаждения. – Ничего, сэр, скоро привыкнете, – заверил молодой черноволосый Галлахер. – Мы тоже когда-то привыкали, зато теперь на суше чувствуем себя неуверенно, хочется поскорее в море. «Не дай бог», – подумал Павел. – Это Норвегия? – кивнул он на узкую полоску суши. – Норвегия, – подтвердил Уоткинс. – Немцы ее оккупировали. Здесь иногда подводные лодки шныряют, не дают спокойно наслаждаться природой. Но когда видят крейсер и противолодочные катера, как правило, уходят, не хотят связываться. Так что вам нечего переживать, сэр. Вероятность нападения незначительна. Здесь и наши подлодки иногда появляются, не дают нацистам заниматься разбоем. Уоткинс извлек из недр комбинезона пачку английского «Ротманса» и выудил сигарету. Галлахер потянулся к его пачке, тоже подцепил «курительную палочку». Уоткинс протянул пачку Романову. – Держите, сэр. Берите всю пачку, у нас еще есть. Мы видели, что у вас закончился табак. Держите, не отказывайтесь, это хорошие сигареты. – Поставщик двора его королевского величества, – пошутил Галлахер. – Спасибо, парни. – Ты заметил, Гарри? Сегодня слишком близко подошли к Норвегии, – подметил Галлахер. – Обычно ее не видно. Приборы, наверное, барахлят. – Глаза у них барахлят, – проворчал Уоткинс. – Какой толк от этих приборов, если Норвегию видно невооруженным глазом? – Женщины вашей что-то не видно, сэр, – поколебавшись, произнес Галлахер. – Она хорошо себя чувствует, не укачало? – С коллегой все в порядке, – уверил Павел. – Небольшой приступ морской болезни и крепкий детский сон. Англичане засмеялись. Из-за надстройки выбрался старпом Джерри Флеминг и стал ворчать: «Вот вы где, обыскались уже! А ну, марш в машинное отделение, там помощь требуется!» Моряки побросали окурки и потащились выполнять свои обязанности. В хвост конвоя по левому борту проследовал и растворился в полумраке катер, увешанный глубинными бомбами. «Возможно, что-то случилось», – машинально отметил Романов. В штатной ситуации корабли королевского флота расходятся правыми бортами. Он проводил глазами катер, повернул голову и вздрогнул. Рядом стояла женщина в непромокаемой брезентовой накидке, обнимала себя за плечи и пристально смотрела вдаль. – Испугала, Нина Ивановна, – выдохнул Павел. – Не заметил, как ты подкралась. – Что за контрразведчик ты такой, Павел Сергеевич, если не видишь, как люди к тебе подкрадываются? – проворковала женщина. Ее знобило. Павел обнял Нину и прижал к себе. Она безропотно прильнула к майору и положила голову ему на плечо. Он поцеловал подчиненную в висок. Ее кожа казалась горячей. – Эй, товарищ Ушакова, – забеспокоился Павел, – в чем дело? Ты не заболела? Болеть запрещено, забыла? Ко дню прибытия ты должна быть в форме. – Буду, товарищ майор, – прошептала женщина. – Пока доплывем, можно несколько раз заболеть, вылечиться и снова заболеть. Все в порядке, просто укачало. Надоело в гальюн бегать – полощет без конца. Постою минутку, все пройдет. Павел нагнулся и поцеловал ее в губы – исключительно в целях профилактики простудных заболеваний. Нина вздрогнула, но тут же расслабилась, подняла голову и ответила на поцелуй. Удивленно присвистнул пробегавший мимо матрос: дескать, этим русским ничто не чуждо. Павел развернул девушку к себе, поцелуй стал более страстным. Первые мгновения она отвечала, потом опомнилась, отстранилась, перевела дыхание. – Паша, ты чего? Тут же полный корабль посторонних глаз… – она озиралась. – Что за свобода нравов? Да и наши могут подняться… – Не поднимутся, – уверил майор. – Они же видели, что ты на палубу пошла. Значит, со мной стоишь. Не поднимутся, а то по шее получат… Эх, Нинок, где бы нам с тобой уединиться на этом чертовом корабле? Может, в трюм пойдем? Девушка прыснула. – Опомнитесь, товарищ командир, чему мы учим наших английских союзников? Они уже дырку во мне протерли. Нет, вы можете, конечно, приказать, если уверены, что это связано с выполнением задания… – Ладно, – он отпустил девушку, отступил к лееру, успокоился. – Прости, Нина Ивановна, не о том подумал. – Все в порядке, Паш, ну что ты как маленький… – она подняла голову и посмотрела на него большими печальными глазами. Их отношениям не хватало простой человеческой романтики. Не было времени добыть и подарить шоколадку, сбегать на ближайший луг, чтобы нарвать полевых цветов. Все второпях, на скорую руку, как придется. У Павла порой щемило сердце, когда он смотрел на эту женщину. Нине Ивановне недавно исполнилось тридцать лет. Она всегда была собранна, вдумчива, принимала взвешенные решения. Жалостью к врагам Нина Ивановна не страдала, Павел лично наблюдал, как она расстреляла двух полицаев, прибывших за сброшенной на парашюте рацией. При грузе был еще радист, но до земли он живым не добрался. Осенью 41-го года Нина Ивановна потеряла годовалого сына вместе с матерью и отцом – они пытались вывезти ребенка из осажденного Ленинграда. Бомба разнесла переполненный автобус. Месяцем ранее Нина потеряла мужа, он сражался на Западном фронте, командовал взводом, не вышел из окружения под Вязьмой. Очевидцы видели, как он с гранатой бросился под танк, и после взрыва там не осталось никого живого. Два года Нина приходила в себя. Служила в радиотехническом отделе, писала шифры. Потом перевелась в оперативное подразделение. – Обними, а то замерзну. – Она прижалась к Павлу и закрыла глаза. – Хорошо мне с тобой, Павел Сергеевич. Только неправильно все это. Свои не настучат, но наши с тобой амурные отношения все равно вскроются. А они мешают службе и потому разлучат нас с тобой когда-нибудь. А если и не разлучат, все равно не кончится это дело добром. – Отставить панические настроения! – рассердился Павел. – Никто из нас не умрет, по крайней мере, на этой войне. А сейчас нам и вовсе беспокоиться нечего – едем в страну, где не ведутся боевые действия. Они постояли несколько минут. Понятливо хмыкали проходившие мимо матросы. «Мэм, зачем вам эта Россия? Оставайтесь у нас, в Англии!» – бросил кто-то. Нина не поняла. Павел выразительно покосился на остроумца в брезентовом комбинезоне, и тот мгновенно умолк. Мысль крутилась в голове: «Найдется ли на судне уединенное местечко? Надо провентилировать обстановку, походить, осмотреться… Детский сад какой-то! До какой же степени расхолаживает безделье!» Снова усилился холодный ветер, забрался за воротник. Он потянул девушку на лестницу – хватит уже проветриваться. Войдя в надстройку, в царство пота и мазута, он взял ее за плечи, прижал к себе и отыскал холодные губы (почему они такие холодные?). Прошла минутная слабость, девушка съежилась, ощетинилась, от прежней взаимности не осталось и следа. – Все, Паша, хватит, пойдем, успеем еще. Она спускалась первой, держась за хлипкий поручень. Шахту освещала лишь тусклая лампочка, приходилось ощупывать ступени ногой, прежде чем ступить. Когда они спустились на середину пролета, судно потряс удар. Торпеда попала в машинное отделение, повредила двигатель и проделала жуткую пробоину в борту. Взрыв был оглушительный, заложило уши. Романов удержался на ногах, присел, схватившись за леер. Нина, крича, скатилась по ступеням. Ужас придавил ее к полу, волосы встали дыбом. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Судно накренилось, кричали люди, топали где-то внизу. Весьма удивительно, но лампочка продолжала гореть – значит, основной генератор не пострадал. Павел спрыгнул вниз по ступеням, упал на колени перед распростертой Ниной, лежавшей в какой-то нелепой позе. Он осторожно приподнял ее голову, облегченно выдохнул – жива! Девушка жалобно застонала, зашевелилась. – Ты в порядке? – прокричал Павел. – Ничего не сломала? – Не знаю, Пашенька, вроде нет… Что это было? Она попыталась приподняться. Павел схватил ее под локти, поставил на ноги и прижал к стене. Нина перевела дыхание и обняла его за плечи. Еще никто не знал, что две подлодки незаметно подкрались к конвою. Одна ударила по «Глазго», другая – по крейсеру «Вестминстер». Последний пострадал в меньшей степени, остался на плаву и продолжил движение. Все силы команды были брошены на сохранение живучести судна. С «Глазго» все было хуже, судно дало опасный крен. Трещали, рвались переборки. По коридору топали матросы, хлопали двери кают. Кто-то пробежал мимо – кажется, старпом Джерри Флеминг, – запрыгал по лестнице, но оступился, ударился челюстью. Его схватил за шиворот и толкнул в спину бежавший следом. Матросы валили с палубы наверх, пробегали мимо. Судно сотрясалось, скрежетало составными частями. Нина хрипела. Павел прижал ее к стене, ждал, когда пробегут матросы. Лезть в эту сутолоку было чревато переломами. Снова кто-то упал. Переломился слабый поручень, не рассчитанный на такие нагрузки. – Командир, это мы… – бубнил Вадим Молчанов, вываливаясь из коридора. – Гришка где-то здесь был… – Да здесь я, куда же денусь с этой подводной лодки. – Заречный пробивался к товарищам. – Товарищ майор, хана кораблю! Не удержится он на плаву, спасаться надо… Нина Ивановна, ты в порядке? Женщина жалобно стонала, ее трясло – падение с лестницы не прошло даром. – Должны отбиться, – хрипел Молчанов. – На «Вестминстере» хорошее вооружение, плюс противолодочные катера. Вторая торпеда ударила в левый борт, пробила корпус ниже ватерлинии. Судно вздрогнуло, в трюме прогремел взрыв. Крики усилились. Погасла единственная лампочка. Григорий не растерялся, включил фонарь и первым прыгнул на опустевшую лестницу. Одеты были «дипломаты» как попало, едва натянули обувь и верхнюю одежду. Мелькнула мысль: «Документы остались в каюте. И не только документы, все там осталось!» Но возвращаться было равноценно самоубийству. Заречный схватил под локоть Нину, поволок ее по лестнице. Девушка качалась. «Останки» поручня висели, пришлось прижиматься к стене. Вскрикнул Молчанов – треснула ступень, нога провалилась в пустоту. Павел схватил его за шиворот и вытащил из ловушки, едва не сломав ему щиколотку. Фонарь покатился по уцелевшим ступеням, но это не имело значения – палуба была рядом. Люди выбирались наружу, помогая друг другу. Крен был сильный. Григорий не устоял, заскользил к борту, махая руками. Он ударился плечом, заорал от острой боли. Люди сбились в кучу. Картина была безрадостной, судно тонуло. Кто-то кричал, что погиб капитан – он находился в машинном отделении в момент пуска торпеды. На судне имелись две вместительные спасательные шлюпки – достаточно для двух десятков человек. Подводная лодка оставила в покое гибнущее судно и отправилась искать другую мишень. «Хэмилтон» шел по правому борту на расстоянии полутора кабельтовых, торопясь покинуть опасную зону. На судне снаряжали шлюпку для помощи терпящим бедствие. Но как доплыть в такой шторм? Море бурлило, перекатывались гигантские волны. Дул промозглый ветер. «Вестминстер» шел по курсу, судно держалось на плаву, работали двигатели. Но на нижней палубе что-то горело – из разбитых иллюминаторов вырывалось пламя. Моряки сбрасывали глубинные бомбы, и они рвались под судном, усиливая волну. На «Глазго» уцелела одна шлюпка, вторая была разбита вдребезги. Скрипела лебедка – моряки спускали на воду уцелевшую посудину. Суденышко перекосилось, заклинило шестерню. Раздался душераздирающий треск, штанга лопнула, и остроносая шлюпка повисла в воздухе. Матросы столпились на борту, кричали. Кто-то вскарабкался на борт, прыгнул, вцепившись в трос, стал сползать по нему к задранной корме лодки. Но едва ли в подобных условиях можно было провести починку. – Товарищ майор, они не спустят шлюпку! – крикнул Заречный. – А если и спустят, нам не хватит места! Половине матросов не хватит! У вас есть идеи, товарищ майор? До берега вплавь не доберемся! – Товарищи, я плавать не умею… – стонала девушка. – Успокойтесь, Нина Ивановна, – нервно засмеялся Молчанов. – Будь вы хоть трижды призер по плаванию – больше двадцати метров в этой воде не проплывете! Полезных мыслей в голове не было. Павел вцепился в леер и потрясенно смотрел, как матрос болтает в воздухе ногами. Его руки разжались, он полетел вниз, ударился головой о край шлюпки и исчез в бурной воде. Назад он не выплыл. Волна захлестнула тонущее судно. Нина закачалась, чуть не выпала за борт. Павел схватил ее за талию, оба повалились под леер. Оперативники ругались матом, забыв про свою интеллигентную сущность. Романов поднялся, повертел головой, чтобы быть в курсе событий. Кое-кто недавно назвал его удачливым? Спасибо вам огромное, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга! Помощь с «Хэмилтона» не спешила, у команды возникли трудности. Шлюпка, отправленная на выручку, перевернулась, и членам команды, оставшимся на борту, пришлось спасать своих. Из пелены возник британский противолодочный катер. Он обогнул с носа терпящее бедствие судно. На передней палубе толпились моряки. Капитан принял решение забрать команду с «Глазго». Матросы встретили ликованием появление катера – свистели, орали, махали. Катер приближался, светя бортовыми огнями. Но немецкая подлодка, оказывается, никуда не делась. Она таилась в пластах воды, поджидая добычу. Субмарина произвела торпедный пуск и ударила почти в упор ниже ватерлинии. Катер вздрогнул, его повело в сторону. В борту образовалась пробоина, туда мгновенно хлынула вода. В трюме взорвались боезапасы, судно мгновенно превратилось в пылающий факел. Люди метались в огне, прыгали в воду. Пламя с катера перекинулось на нос «Глазго». Вспыхнул бушприт, занялись горючие материалы обшивки. Катер тонул стремительно, через несколько мгновений на плаву осталась только горящая надстройка. Несколько человек барахтались в воде, борясь за жизнь. Но это были тщетные усилия. Прогремел очередной взрыв – теперь на капитанском мостике, разлетелись пылающие обломки. Доносились слабеющие крики. С борта «Глазго» спрыгнул в воду отчаянный матрос – хотел помочь своим товарищам на катере. Его накрыл горящий обломок обшивки – матрос даже крикнуть не успел. «Глазго» уходил под воду. Матросы метались, еще не расставшись с надеждой спустить шлюпку. Их было человек пятнадцать, остальные не выжили. Шлюпка улеглась на воду, но криво, зачерпнула бортом. – Пойдем, – решился Павел. – Они должны нас взять, не имеют права бросить. Молчанов кинулся первым. В этот момент немецкие подводники решили ускорить процесс и влепили в борт «Глазго» третью торпеду. Она попала чуть ниже того места, где толпились люди. Шлюпку сорвало с тросов, она переломилась пополам и перевернулась. Взрывом половину матросов убило на месте, остальные посыпались в воду. Многие тут же всплывали мертвые. Скалился, разбросав конечности, старпом Джерри Флеминг. Повис, зацепившись коленом за леер, мертвый боцман Хартман.