В глубине деревни разгорелся настоящий бой. Возможно, партизан не удалось застать врасплох, и они дали отпор. Но долго ли продержатся против превосходящих сил? Мысли метались, душило отчаяние. Он вырвался, прикрикнул: – Так, без паники! Быстро собирайтесь всей семьей и уходим! Быстро! У вас минута! – Поль, тогда уходи, не думай про нас, – рассердился Бернар. – Я важное лицо в деревне, держу магазин и пользуюсь уважением. Мы вне подозрений. Мы дружим с полицейскими. – Бернар, вспомни, как на тебя смотрел Арсен Дюрье, когда мы вечером уходили из магазина, – задрожала Рене. – Я помню этот взгляд. Они точно что-то подозревают, но пока не действуют, понимают, что мы не бросим хозяйство. – Какая чушь, Рене! – вскричал Бернар. – То, что ты видела, называется «у страха глаза велики». Меня ни в чем не подозревают. И мы действительно не можем бросить хозяйство. У нас маленький ребенок… Уходите, Поль, все будет в порядке. Постарайтесь спастись, уведите людей. Совершенно не было времени их уговаривать, звуки боя приближались. Эти французы подчас упрямее русских! Сердце сжалось. Он медленно пошел к выходу, боясь повернуться спиной. В память врезались умоляющие глаза Мирабель. Она уже не делала вид, что этот парень ей безразличен, и тянула к нему руки. Рене обняла дочь за талию. Набравшись решимости, Павел выпрыгнул в открытую дверь и припустил по запутанным переходам. За глиняной оградой гремели выстрелы. Небо покрылось серостью, наступил предрассветный час. Но темнота еще сохранялась. Несколько человек бежали вдоль дороги, оборачивались, стреляли. В полумгле сверкали вспышки автоматных очередей – погоня висела на хвосте. – Не стреляйте! – гаркнул Павел. – Это я, Поль! Он рухнул на колени и передернул затвор. – Поль, какого черта?! Где тебя носит?! – прокричал Марсель, падая рядом. – К Дюссо зашел… – Мы нарвались на засаду! – в голосе парня сквозило отчаяние. – Поведение Любера сразу мне не понравилось – он словно замороженный был. Пока сообразили, нас уже стали окружать… Жак Вермон первым погиб. «А ты в это время с девчонкой развлекался», – мелькнула постыдная мысль. Впрочем, чем бы он помог? Несколько партизан отступали вдоль дороги, отстреливаясь. Одному не повезло, он упал, схватившись за живот, и тоскливо завыл. К нему кто-то бросился, опустился на колени, но случай, видимо, был безнадежный – боец не стал вытаскивать товарища и припустил дальше. Из десятка посланных в деревню остались человек пять. Рядом кряхтел Марсель, бил навскидку, совсем не целясь. Павел бросился за ближайшее дерево, сел на колени и стал выискивать мишени. Из серой хмари проявлялись очертания солдат СС. Они перебегали, прижимались к заборам. Заработал вражеский пулемет, но быстро заткнулся – видимо, боялись зацепить своих. Автоматчики наступали густо, строчили не переставая. Если это и был всего лишь взвод, то весьма усиленный. Павел стрелял, передергивал затвор, выбивал пулю за пулей. Он кричал Марселю, чтобы уходил, мол, нечего тут делать. Парнишка колебался, но потом подхватил карабин и побежал, пригибаясь к земле. Мимо, тяжело дыша, пробегали люди – Энди Грир, Джузеппе Манчини, кто-то еще… Где Генка с Брянцевым? Они, кажется, оставались в поле… Павел продолжал вести огонь, пока не опустел магазин. Он опомнился, побежал догонять своих. И снова отметил несуразность в поведении партизан: справа овраг, туда надо прыгать, а не выбегать в поле! Тучи заволокли небо, снова стало темно – спасибо природе. Трое или четверо добрались до края поля, попадали в траву. Стрельба за спиной усиливалась, эсэсовцы подбирались ближе. Они не лезли на рожон, действовали осторожно, но уверенно. Подтащили пулемет, ударила раскатистая очередь. На краю поля возились оставшиеся в запасе партизаны. В деревню на верную смерть они не пошли, решили прикрывать огнем товарищей, да так прикрывали, что Павел едва не получил от них пулю. Он катился по траве, ругаясь в полный голос. – Не стрелять! – закричал Генка Кривошеев. – Это наш, ослепли, черти?! Партизаны поднялись – так было сподручнее вести огонь. Кто-то упал, сдавленно вскрикнув, но остальные не обратили внимания и начали отстреливаться. Заработал пулемет, пули ураганом накрыли деревенскую улицу. Партизаны прокопались, и немцы такого не ожидали, залегли, прижались к заборам. Несколько тел остались на дороге. Вражескому пулеметчику стало неуютно на юру. Он отстрелял ленту, схватил пулемет за ствол и стал перетаскивать его в безопасное место. Ковальский не унимался, продолжал долбить. – Отходите к лесу! – кричал Павел. – Умереть хотите прямо здесь? Люди колебались, но вскоре стали пятиться. Ковальский ругался – заклинило затвор, вот же пся крев! И куда подевался весь приобретенный боезапас? За несколько минут израсходовали практически все! Бойцы вставляли последние магазины, откатывались. Нескольких человек потеряли уже за пределами деревни. Немцы снова настырно лезли. Ахнул Ковальский – вот так сюрприз! – и повалился с пулей в груди. Павел вставил в карабин последнюю обойму. В полный рост уже никто не стоял, люди прятались в траве от шквального огня. Раздалось надрывное дребезжание: по дороге со стороны деревни ехали мотоциклы. Это определенно не к добру! Началась паника, люди разбегались. – Павел, давай на холм! – орал Кривошеев. – Там до леса двести метров – уйдем! Ведь советовал же Вермону затаиться на том холме и выслать разведку в деревню! За высотой местность пересеченная, овраги – есть реальный шанс уйти! Уже никого не было видно, выжившие партизаны попрятались, отползали. Приближались два мотоцикла. Пулеметчики самозабвенно крошили стебли травы. Первый мотоцикл остановился за околицей, второй его обогнал, вылетел в поле и запрыгал по кочкам. Пули летели веером. Страшно взвыл смертельно раненный боец – кажется, Марсель. Павел приподнялся. Прямо на него летел мотоцикл с тремя солдатами. Ствол пулемета изрыгал вспышки пламени. Он рухнул обратно, жар ударил в голову. Пальцы машинально вырвали гранату из подсумка. Другого выхода не было, кроме как подорвать себя вместе с этими чертями. Он заблаговременно вырвал чеку и прижал рычаг к ребристому корпусу лимонки. Боеприпас не слабый, на всех хватит. Он ждал, затаив дыхание, пот катился по лбу… Но мотоциклист его не видел. Майор сел. Не пришел еще его час – мотоцикл внезапно сменил направление. Кто-то кинулся прочь – не выдержали нервы. Заулюлюкал пулеметчик, рассмеялся хриплым смехом мотоциклист. Нет большего удовольствия, чем преследовать беспомощных людей! Мотоцикл открылся правым боком, и Павел бросил гранату, да с такой силой, что чуть не вывернул конечность. Граната упала в нескольких метрах от переднего колеса. Мотоциклист что-то заметил, но успел лишь разразиться воплем. Все происходило как в замедленной съемке. Граната рванула в тот момент, когда на нее наехало колесо мотоцикла. Зрелище было эффектное. Заднюю часть мотоцикла подбросило в воздух, мотоциклиста вышвырнуло из седла. Взмыли в воздух оторванные элементы конструкции. Отвалилась люлька, пулеметчика придавило перевернувшейся коляской, и он свернул шею. Павел повалился в изнеможении. Выходит, поживем еще? Да и некомфортно как-то помирать на чужбине… Выжившие партизаны восторженно закричали, стали швырять гранаты куда попало – в отличие от патронов, этого добра хватало. Летели в воздух советские «РГД» и германские «колотушки» с удлиненными ручками. Часть поля, прилегающая к дороге, покрылась пеленой разрывов. Второй мотоциклист не рискнул уходить с дороги. Пулеметчик оборвал стрельбу, мотоцикл развернулся и подался в деревню – весьма вовремя, экипаж могло зацепить осколками. Проехав метров пятьдесят, он снова развернулся. Спрыгнул пехотинец, сидевший сзади, стал стрелять из автомата. Пулеметчик перезаряжал пулемет. Из деревни прибежали пехотинцы, залегли у края обрывающейся дороги. Партизаны продолжали швырять гранаты – сообразили, что только в этом их спасение. Над полем зависли клубы дыма. Павел кричал по-русски, потом повторял то же самое на французском: – Все к холму, там самая выгодная позиция! До леса рукой подать, а если полезет противник, можно закидать его гранатами! Еще не рассвело, черные тучи клубились над деревней. Смрадный дым забирался в горло. Несколько человек бежали к холму. Кричали немцы – боялись забираться в поле, ждали, пока дым рассеется, а чтобы без дела не сидеть, стреляли, причем наобум. Павел лез на холм, задыхался. Ноги подкашивались, часть пути пришлось ползти. На покатой вершине все было изрыто, валялись камни, торчал куцый кустарник. Он перевалился в канаву, минуту приходил в себя. Видел только небо, оно покачивалось, уплывало в неизвестном направлении. Неподалеку сверзился Брянцев, стал кашлять, схватившись за сердце. – Где Кривошеев? – выдавил Романов. – А хрен его знает, – простонал «сбитый летчик». – Вроде бежал… Подожди, дай отдышаться, потом разберемся. – Здесь я, мужики… – простонал из соседней канавы Генка. – Хреново мне, сейчас это небо нас раздавит… – Ты уж его придержи чем-нибудь. Павел опять повалился на спину. Кашель душил. Справа кто-то лез, но со стоном упал в расщелину и завозился. На поле стреляли, дым развеялся. Завелся, затарахтел мотоциклетный мотор. Кричали немцы, но голоса их отдалялись. Романов выполз на косогор, протер глаза. Их щипало от дыма, картинка расплывалась. Неподалеку возился Брянцев – тужился, словно на горшке. За ним возникла взъерошенная голова Генки, завертелась, забегали воспаленные глаза. – Головы уберите, а то отстрелят, – посоветовал Павел. Дым развеялся. По полю продвигалась цепь солдат. Иногда звучали выстрелы – добивали раненых и просто стреляли в мертвых для надежности. Подтянулись еще два мотоцикла, стали носиться кругами, расширяя радиус. Внезапно на другом конце поля разгорелась перестрелка – кто-то не добежал до леса и был обнаружен. Из ложбины несколько раз выстрелили, потом оттуда вылетела и разорвалась граната. Немцы открыли по ложбине шквальный огонь. Ближайший мотоцикл сменил направление, стал набирать скорость. Тарахтел пулемет, шлифуя косогор. Опять прогремел взрыв – видимо, загнанный смельчак себя подорвал. Немцы осторожно подошли, встали на краю ложбины, но потом потянулись обратно. Трое приблизились к опушке, но в лес войти не решались. – Пусть думают, что мы в лес убежали, – проворчал Брянцев. – Ей-богу, не осталось больше сил воевать. Да и нечем… Черт бы побрал этих французов – вроде храбрый народ, воюют как могут, но кто же так планирует операции? Дилетантство чистой воды. – Так они и есть дилетанты, – отозвался Генка. – Много навоюешь, если всю жизнь их карабинерами командовал? Вот демонстрацию трудящихся разогнать или смотр какой-нибудь устроить – это пожалуйста… А ты молодец, контрразведчик, – расщедрился на похвалу Генка. – Лихо тот мотоцикл завалил, у меня аж слюнки от зависти потекли. А танк так же сможешь? – Да хоть линкор. – Другой нынче СМЕРШ пошел, – усмехнулся Брянцев. – Не только дела фабриковать, но еще и воевать их учат. – Если выйдем отсюда, Николай, рассмотрю вопрос, не дать ли тебе в морду, – пообещал Павел. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но за все годы я ни разу не сфабриковал ни одного дела. Примитивно мыслишь. – Ладно, не обижайся, – поморщился Брянцев. – Просто судьба сводила с особистами, невеселые это были встречи. Мешаются, вредят, выискивают в тебе червоточину, а эта штука в любом человеке есть, только копни. В самих особистах ее тоже достаточно. Ладно, проехали, чего уж там. Давай думать, как из этого дерьма выбираться. Слева кто-то прятался. Справа тоже шевелилось двуногое существо – прямо за Генкой Кривошеевым. – Что у нас с патронами? – спросил Павел. – Ничего, – отозвался Брянцев. – Совсем. Лично у меня одна граната и нож, которым я первой же твари горло перережу. – А у меня две гранаты, – подал голос Генка. – Одну, если можно, себе оставлю, ладно? Защищаться было нечем. Оставалось молиться, чтобы их не обнаружили. Пехотинцы продолжали блуждать по полю, начали смещаться к холму. Возникла мысль бежать на другую сторону и катиться пулей вниз до леса – кто-нибудь да выживет. Но пришлось отказаться от этой затеи – один из мотоциклов двинулся в обход холма и через пару минут уже бороздил просторы за спиной. Брянцев глухо ругался, согнувшись в канаве. Пехотинцам было лень сюда идти, они закурили, внимательно разглядывая холм. Рычал мотоцикл, огибал возвышенность. Павел распростерся на дне расщелины и грыз сухую ветку. Русские парни себя не выдадут, но что у остальных на уме? Несколько человек рядом, нервы могут не выдержать… Но все было тихо. Ветер доносил смех солдат. Гибель товарищей их не шокировала – разве не счастье умереть за фюрера?! Наконец мотоциклетный треск затих. Появились основания для сдержанного оптимизма. Павел аккуратно высунулся. Солдаты уходили в деревню – тоже навоевались! Мертвых мотоциклистов накрыли брезентом, уносить не стали – их позднее заберут соответствующие службы. Три мотоцикла пылили к центру Соли. Павел облегченно вздохнул и повалился в канаву. – Вот и сходили за хлебушком, – прокомментировал ситуацию Генка. – Хорошо, хоть кто-то остался… Эй, народ, вылазь! Уже можно… Павел продублировал призыв на всех известных ему языках. Кашель мешал говорить. – Ну ты даешь, – присвистнул Генка. – И по-аглицки можешь, и по-французски… И по-немецки, поди, шпаришь, как по писаному. Ни в какой стране не пропадешь! – Главное, что по-русски пишу без ошибок, – пробурчал Романов. Из соседней канавы перебрался перепачканный черт с горящими глазами. Он сел на корточки, стал пытаться оттереть с головы липкую грязь, но только ее размазал. Вскоре черт превратился в британского майора Энди Грира.