ЛИЦО НА ФОТОГРАФИИ Ночь напролет лил дождь. Стояла глубокая осень, но до сих пор она не заявляла о себе по-настоящему. И вот сразу все переменилось. Отель, мрачно выглядевший в солнечные дни, теперь и вовсе навевал уныние. Лежа в постели, Тарас долго прислушивался к тягучему, надрывному посвисту ветра в печных трубах, к подрагиванию стекол. Слышался надоедливый дробный перестук капель. Дождь то затихал, то вновь с неистовой силой барабанил по набрякшей земле… Проснулся Тарас от непонятной тревоги. Будто что-то важное забыл сделать или не додумал до конца нужную мысль. События последних дней представлялись ему сейчас ничего не стоящей чепухой. Тем не менее они назойливо возникали перед глазами. Что же произошло с тех пор, как они поселились в отеле? В сущности, решительно ничего особенного. Он узнал о существовании контуженного Ганса Майера, ночного «мастерового», развлекающегося нелепыми занятиями. Фрау Ева Шлифке, хозяйка отеля, имела, оказывается, запасную фамилию, что вызывало у Гертруды недовольство. Богатая фрау и бедная племянница… Разрозненные, ничего не значащие фактики рассыпались, как патроны на ладони, и не было обоймы, куда бы можно было их загнать. Просто Тарас чувствовал: что-то есть… Фронтовая школа многому научила. И не мудрено, учителя были отменные. Только перенимай, греби обеими руками сложную разведывательную науку. И Горшков, и Фокин, каждый на свой лад, твердили: «Умей наблюдать и за внешними признаками видеть суть явления…» Тарас вздохнул. Конечно же, они правы, но где она тут — суть! Интуиция — вещь сама по себе неплохая. Но связывать воедино, казалось бы, несовместимые явления, делать выводы — для этого нужен жизненный опыт капитана Фокина. Тарас закрыл глаза, но сон не шел. Беспокойство нарастало. Хоть бы Рыжуха появилась, что ли. Если удастся вызвать девчонку на откровенность, хорошо бы выяснить подробности о ее взаимоотношениях с «любимой» тетушкой. Куда она запропастилась? Три дня не показывается. Может, из-за погоды? Дорога превратилась в месиво, лошаденка ее, наверное, обессилела… Но идти самому в деревню неудобно. Зачем наводить на мысль, что сын герр коменданта интересуется взаимоотношениями обитателей деревни с хозяйкой отеля. Так недолго всех врагов переполошить, если они, конечно, есть. А если нет, то и расспрашивать не имеет смысла. Куда ни кинь, сказал бы Фокин, всюду клин… Впрочем, про Майера спросить у Рыжухи безопасно. Наверное, она знает, действительно ли этот тип чокнулся после ранения и в каком чине служил… Постой! Тараса будто озарило. Как же он раньше не вспомнил? Вчера утром с колокольни, ставшей его излюбленным местом, Тарас увидел, как Майер вышел из сарая с ящиком на плечах. Сгибаясь под его тяжестью, контуженный проковылял к дому. По обыкновению осмотревшись, скрылся в подвале. Что в этом ящике? Уголь, цемент? Ящик длинный, неуклюжий… А вдруг что-то другое? Оружие, например, или взрывчатка. Правда, на диверсанта Ганс Майер походил мало. Двигался с трудом, приволакивая ногу. Рука тоже сгибалась плохо. И все же… Чем черт не шутит, когда привидения спят. Возвратившись в отель, Тарас дождался, когда кухарка позвала Майера обедать. Тот вышел из подвала и отправился в малый зал, где его обычно кормили. Тарас только этого и ждал. Он юркнул в подвал и, уверенно пройдя извилистым, уже знакомым коридором, очутился в просторном помещении. Свет с улицы проникал сюда через зарешеченное оконце, расположенное под потолком. На полу стояло множество бочек, бутылей, мешков. Тут же оказался ящик, с таким трудом принесенный Гансом Майером. Тарас бросился к нему, надеясь на необыкновенное открытие. Велико же было разочарование, когда он обнаружил на дне несколько свертков брезента да два мотка веревки. «Ерунда какая-то, — растерянно подумал Тарас, — такие бесполезные вещи…» Он побрел к выходу. Во дворе никого не было. На минуту показалась кухарка, вылила воду в выгребную яму и тут же скрылась. Пора было на обед, но Тарас медлил, сам не зная почему. Есть не хотелось, тем более в одиночку. Саня предупредил, что вернется лишь к вечеру. Он целыми днями пропадал на лесных участках и по окрестным деревням, присматривая за тем, как рубится и вывозится лес к местам погрузки. Из отеля вышел Ганс Майер, проковылял через двор и скрылся в сарае. «Взглянуть бы одним глазком, что он там делает», — подумал Тарас и с безразличным видом стал описывать вокруг сарая концентрические круги. Рядом с дверью было прорублено окошко размером с отдушину, затянутое сеткой. В него можно заглянуть… То, что увидел Тарас, позабавило. В углу сарая стояло старое-престарое бархатное кресло. В нем, закинув ногу на ногу, сидел Ганс Майер и курил. В воздухе стоял душистый аромат. Тарас чуть не расхохотался; предполагал бог знает что, а человек, оказывается, отдыхает после обеда. В тот момент парень не нашел ничего особенного в представившемся ему зрелище. Ну дымит контуженный Ганс, наслаждается — и пусть себе. А сейчас вдруг осенило. Сигара!.. Толстая длинная сигара с золотисто-красным ободком. Чертовски дорогая штука. Тарас видел сигары один раз. Это было в начале сорок пятого… В одной из вылазок на Дунае разведчики проникли в генеральский блиндаж и захватили его обитателя. На столе лежала большая красивая коробка. Она была открыта, и в ней лежали такие вот штуки. Капитан Фокин взял одну, понюхал, чиркнул зажигалкой и закурил. «Настоящая гавана!» — констатировал он. По блиндажу поплыл душистый аромат… Тарас откинулся на подушку. «Итак, подведем итоги, — сказал, подражая капитану Фокину. — Ганс Майер вчера курил гавану или сигару какой-то другой марки. Сигара — предмет роскоши. Откуда она могла взяться у солдата? Говорят, Майер служил в вермахте рядовым, да и теперь его положение не стало более аристократическим: живет в доме из милости, значит, собственных средств к существованию не имеет, почти нищий…» На улице продолжал свирепствовать ветер, по оконному стеклу бежали мутные струи, но Тарасу ничто теперь не мешало. Мысли приняли конкретное направление. «Немцы курят всякий суррогат, — размышлял он, опять-таки невольно копируя ротного. — Хороший табак — дефицит, стоит кучу денег, которых у контуженного, если он тот, за кого себя выдает, нет и быть не может. Привычка к послеобеденной сигаре типична только для богатых — так во всех книжках описывается. А у немцев что ни генерал, то фон-барон. Забавно…» С такими мыслями Тарас задремал. Шорох дождя отодвинулся куда-то вдаль и стал похож на всплески реки, когда она на повороте мягко накатывается на пологий берег. Течение, закругляясь, теряет силу, чтобы снова набрать ее чуть ниже и смыть с песчаного плеса кровь и гарь — страшные следы, оставленные войной. Тарасу никогда этого не забыть. Пройдут годы, десятилетия, а он в снах и наяву будет видеть кипящий в разрывах Дунай под Эстергомом и слышать истошный визг мин… Их оставалось двое, меньше половины группы, ушедшей накануне в разведку. А начиналось так хорошо… Горшков, возглавлявший разведчиков, рассчитал правильно: группа, чтобы не привлечь внимание противника, должна быть минимальной. Задание деликатное: добыть схему минирования реки, иначе Дунайской флотилии не пройти к Комарно. Путь в немецкий тыл был выбран тоже удачно. Горшков предложил воспользоваться городской канализацией. Ароматы там, конечно, не райские, идти придется чуть не по колено в грязи, согнувшись в три погибели, зато достаточно безопасно. Выход, разведанный заранее, намечался в глухом месте загородного парка, вдали от домов и улиц. Но никто не знал, что как раз накануне немцы поставят здесь зенитную батарею… Тарас с надеждой вглядывался в Горшкова. Уж кто другой, а дядя Коля непременно придумает самый лучший выход из положения. Они лежали на берегу у самой воды. Отходить некуда, разве что нырнуть в свинцовые волны Дуная. Но при минусовой температуре это все равно означало конец, воспользоваться же лодкой или плотом смысла не имело: река простреливалась. Горшков смотрел на Тараса с болью и раскаянием. Старший сержант клял себя за то, что взял парня в разведку вопреки желанию капитана Фокина. «Обойдетесь сами, — твердил тот сердито. — Незачем мальчишку таскать. Мал ведь…» Но Горшков, которого Тарас накануне умолял не уступать ротному, стоял на своем. Поскольку идти предстоит через канализацию, выходные люки, местами полуразрушенные, могут оказаться настолько узкими, что в них, кроме пацана, никто не пролезет. Да и не впервой такое Пояркову. Он — испытанный боец… Ротный в конце концов сдался. «Ладно, — махнул рукой, — отпущу. Но помни: под твою личную ответственность…» Немцы подползали справа и слева. Они уже не стреляли, намереваясь захватить русских разведчиков живыми. Горшков припечатал к земле троих короткой автоматной очередью, но остальные с величайшей осторожностью продолжали к ним подбираться. «Подавайся чуток вправо, Поярков. — Горшков указал на лежащую неподалеку от них посудину — не то мотобаржу, не то катерок. — Беги первым. Я прикрою!» Выждав момент, Тарас ужом скользнул по песку, потом вскочил и побежал. Запоздало простучала автоматная очередь, пули пропели над головой. Тарас успел засечь вспышки выстрелов, навел туда автомат и, крикнув: «Жми, дядя Коля! Я готов!» — нажал на спуск. Горшков тяжело плюхнулся рядом. «А не забраться ли нам в эту лохань? — прохрипел он, изучая подбитый катер. — Какое ни на есть, а прикрытие». Через минуту они были уже внутри суденышка, наполовину осевшего в воду. Огромные пробоины зияли в бортах, и волны, набегая на берег, осыпали разведчиков ледяными брызгами. На дне тоже плескалась вода. «Одно утешение — от жажды не помрем, — пошутил ни при каких обстоятельствах не унывающий Горшков. — Сколько у тебя патронов?» «Один диск. А что?» «Переставь автомат на одиночный огонь, стреляй экономно. Нужно продержаться хотя бы до темноты». Горшков подобрался к пробоине и швырнул гранату. Послышались крики раненых… Но тут рядом с Тарасом разорвался снаряд. На миг он потерял сознание. Очнулся: кто-то теребил его за плечо… — Вставай, дружище, пора! Парень не сразу перешел от сна к яви. Еще некоторое время казалось, что бой не стихает и ледяные волны Дуная вот-вот накроют его с головой. С усилием разлепив глаза, Тарас увидел улыбающееся усатое лицо, такое близкое и родное, понял, что перед ним Саня и они не на передовой, а в самой обыкновенной мирной командировке… Утро выдалось холодным и мглистым. В номере стоял полумрак — впору зажигать лампу. Пока Тарас плескался у рукомойника, Фокин навел глянец на сапоги. Ротный обладал способностью выглядеть подчеркнуто аккуратно даже в окопах. Когда грязь по колено, умудрялся ходить в начищенной обуви и с белоснежным подворотничком. — Тебе форель пока не надоела? — спросил Фокин. — А то я опять ее на завтрак заказал. — Нет, — соврал Тарас, хотя рыба, черт бы ее побрал, стояла поперек горла. После завтрака Фокин накинул плащ-палатку и извиняющимся тоном сказал: — Наверное, тебе неохота мокнуть под дождем, а? Вчера капитан обещал взять Тараса с собой в лес. Менять намерения, пусть и по объективным причинам, было совсем не в его правилах. Поэтому и чувствовал себя виноватым. — И то верно, — согласился Тарас, хоть перспектива торчать весь день в отеле была не из приятных. Фокин оценил деликатность парня и легонько потрепал его черные жесткие волосы: — Не скучай. По возможности. Я постараюсь поскорее вернуться. Выше нос, гвардия! Тарас в ответ улыбнулся, а на душе было просто паршиво. Он представил, как будет слоняться из угла в угол, не зная, куда себя деть. Единственную книжку, которую Тарас случайно нашел в полковой библиотеке и прихватил с собой — «Приключения Тома Сойера», он перечитал не менее пяти раз и знал почти наизусть. «Чем же заняться?» — думал, глядя в окно на двор и дорогу, ведущую в деревню. Ливень не унимался. По неровной брусчатке катились потоки воды. Они то сливались, образуя чуть ли не реку, то разбегались тонкими ручейками и прыгали по камням. Заглянув в зал, Тарас некоторое время наблюдал за работой бармена. Тот, изогнувшись, вытянув руки, наполнял пивом высокие стеклянные кружки. Вырываясь из крана упругой черно-коричневой струей, пиво пенилось. Надо было обладать обезьяньей ловкостью и сноровкой, чтобы его не пролить. Шурша юбкой и распространяя парикмахерский запах, в зал вплыла хозяйка. Она приветливо раскланивалась с посетителями бара. Увидев Тараса, растянула губы-бантики, спросила, не нужно ли чего сыну герр коменданта. Фрау Ева постоянно оказывала парню разные знаки внимания. Стоило им встретиться, как фрау непременно осведомлялась, нет ли какой-либо просьбы. Произносила слова с непременной милейшей улыбочкой, но выражение глаз оставалось холодным. Хозяйка скрылась на кухне. Посетители бара лениво потягивали пиво. В воздухе плавал сизый дымок, от дешевых сигарет стояла ужасная вонь. Тарас потолкался в зале, затем по скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Здесь он еще не был. Так же, как внизу, вдоль коридора шли номера. На каждой двери белела эмалированная табличка с цифрой, и лишь на двух крайних обозначений не было. Вероятно, тут находились апартаменты хозяйки. Последняя дверь была настежь распахнута. Тарас заглянул в комнату. Справа диван, обтянутый коричневым плюшем, у окна — массивное, с резьбой по дереву бюро, наклонная крышка испачкана чернилами. В углу — старинной работы книжный шкаф, на застекленных полках множество книг. Толстые, в разноцветных с золотым тиснением переплетах, они выстроились, как на смотре. Тараса неудержимо потянуло к шкафу. Читал он по-немецки, правда, не так хорошо, как говорил. Болтать выучиться легче, а прочесть написанное, да еще витулистым готическим шрифтом, удавалось с трудом. «На худой конец хоть картинки погляжу», — решил. Взгляд упал на валявшийся в кресле толстенный в сафьяновом переплете альбом. Очевидно, кто-то недавно его рассматривал, потом заторопился, даже металлические замочки позабыл защелкнуть. С пожелтевших фотографий глядели чужие физиономии. Снимки были портретные и групповые, сделанные, как правило, на фоне холстов, разрисованных аляповатыми пейзажами, старинными замками. Люди были сфотографированы в нарядной одежде: мужчины в тройках, сытые и довольные, с усердно выпученными глазами; женщины в кружевах, оборках, с толстыми детьми на коленях. Усевшись поудобнее в кресле, Тарас с любопытством листал картонные страницы. Интересно, как жили буржуи при Гитлере. Небось купались в роскоши. Всю Европу ограбили, из Советского Союза сколько добра повывезли!.. На одном снимке Тарас узнал хозяйку, совсем молоденькую фройляйн с косичками. Потом ее фотографии стали попадаться чаще, и на каждой она становилась старше, пока не приобрела теперешний вид. Уголки карточек были аккуратно заправлены в полукруглые вырезы. Снимки подогнаны точно по размеру, под ними проставлены даты — все выполнено с немецкой педантичностью. Вдруг на одной из страниц Тарас обнаружил два пустых места. Фотографии еще недавно были: на бумаге остались два темных, не успевших выцвести прямоугольника. Через страницу снова не хватало двух фотокарточек, затем еще трех. «Похоже, нарочно вынули», — подумал Тарас и удивился: зачем? Что заставило владелицу альбома бросить его в кресле, а не положить с присущей ей аккуратностью на место? Для какой цели изъяты хранившиеся годами снимки? Возможно, какие-то лица не предназначались для посторонних глаз, компрометировали ее?.. Задумавшись, Тарас машинально перекинул еще несколько листов. На глаза попалось мужское лицо, показавшееся очень знакомым. Сказать, кто это, он сразу не смог и мучительно задумался: «Где я его видел? Такие характерные черты…» Вытащив снимок, Тарас перевернул его и прочитал сделанную на обороте четким каллиграфическим почерком надпись: «Милой Еве от любящего Курта. Год 1933». Выходит, фотография подарена хозяйке близким человеком, не исключено, что женихом или мужем. Но где… где он мог видеть этот нос с горбинкой, высокий покатый лоб, тяжелый подбородок? Тарас вставил снимок на место. Разглаживая фотографию, он прикрыл ладонью половину лица. И вдруг!.. Что же получается?! Не успел Тарас захлопнуть альбом, как за спиной раздался гневный окрик: — Ты что тут делаешь, негодный мальчишка? На пороге стояла фрау Ева. На щеках пятнами горел румянец. От привычной заученной любезности не осталось и следа. — Кто, черт побери, разрешил заходить в мои комнаты? Кто позволил по-свински рыться в семейных реликвиях? — вопрошала хозяйка сдавленным от ярости голосом, наступая на Тараса. Губы ее побелели, руки тряслись. Тарас торопливо вскочил, уронив альбом на пол. Показалось, разгневанная женщина вот-вот его ударит. Допустить этого парень не мог. В душе все возмутилось. Чтоб его, солдата, ударила какая-то фрицевская фрау!.. — Ничего с вашими паршивыми реликвиями не сделалось! — выкрикнул Тарас. Наверное, то, что он в запальчивости сказал это по-русски, отрезвило фрау Еву больше всего. Она вздрогнула, отшатнулась. Метнула в него ненавидящий взгляд и, отступив на шаг, глухо произнесла: