— Так я снова виновник всех бед? — усмехается скот. — А твоя мама считает иначе… — Чтобы она не сказала, дели на два. Ее материнские чувства не дают здраво оценить ситуацию. — "Только не жалей меня, только не жалей" — в душе умоляю его. — То есть тебя не бросал какой-то придурок за неделю до свадьбы, без объяснения причин, выставив при этом из совместно снимаемой квартиры? — загибает он свою бровь. Опять эта бровь! — Окей, все так и было. Но я НЕ страдала неделями, НЕ рыдала в подушку и уж точно НЕ считаю, что моя жизнь кончена! Как наверняка думает моя мама… А платье я просто уничтожила за ненадобностью! — Да я и не сомневался… — снова усмехается он. — Такие как ты скорее отрежут обидчику достоинство и сожгут его с ритуальными танцами! А страдать и заниматься самобичеванием — это не удел Мандаринок, да? — Да что ты знаешь, — тихо произношу я. Поднятая тема мне совсем не нравится, она рождает во мне эмоции, которые я давно закопала под слоем "все у меня ещё будет". Но сейчас смотрю в насмешливое лицо блондина и понимаю, какая я жалкая. Отворачиваюсь к окну, пытаясь отвлечься пейзажем за окном от отвратительных мыслей: я совершенно никчемна, привязываюсь к мужчинам, которым не нужна после первой же случайной ночи, не привлекаю сексуально и вызываю только желание насмехаться. Здравствуйте, я — клоун Инка-Мандаринка, всегда рядом, как шут при королевском дворе, всегда готова потешить ваши животы очередной несусветной глупостью… Молчание в машине затягивается. Хромов, очевидно, тоже замечает тягучее напряжение между нами, поэтому решает прервать его первым. — Знаешь, у меня замечательная мама, — говорит спокойно, задумчиво. — И батя классный, и даже младший брат-балбес очень ничего! Глядя на них, я всегда радовался, что мне так повезло с родителями. Они почти никогда не ссорились, сколько их помню, всегда ходят за ручку, даже спустя тридцать с лишним лет! Воспитывали нас в абсолютной любви и поддерживали во всем. Для меня нет другой модели семьи, я даже не представляю, как можно отказаться от своего ребенка или бросить девушку за неделю до свадьбы. Я считаю, если ты принял решение, то должен быть в нем уверен до конца своих дней. А если не уверен — не давай обещаний. Может, поэтому я до сих пор один… Хотя очень хочу семьи. — Или потому что трахаешь всех подряд, не запоминая лиц. — Что? — его лицо резко меняется с задумчивого на недоуменное. — Приехали, — говорю. — Спасибо, что подвез. — Вылезаю из машины. — Надеюсь, хрупкое перемирие, которое установилось между нами, положит конец твоим дурацким выходкам? — И не надейся, Мандаринка, — улыбается он, и понизив голос до хриплого шепота произносит: — Осталось два дня. С душой хлопаю дверцей его ненаглядной Тойоты и бегу к башне. И, чтоб его треснуло, вижу в холле Живило с дурацкой улыбочкой на лице и розами в руках. Только этого мне сейчас не хватало! — Андрей, какого черта ты приперся? — устало произношу я. Неужели на что-то надеется? — Это тебе, — протягивает букет и смотрит щенячьими глазами, так и не запомнил, что розы я не люблю. Тяжело вздыхаю, подбирая слова, способные донести до него, наконец, правду: я не вернусь. — О, какие люди! — раздается сбоку от меня и я вздрагиваю. — Мало получил в прошлый раз? — Смеётся над Андреем Хромов. Живило не остается в долгу и смело выпаливает: — Еще раз тронешь меня и пойду в ментуру. А со своей невестой я разберусь сам, можешь идти куда шел! — вижу, как Андрей тяжело дышит. Для него такое проявление эмоций не свойственно и даже противоестественно, но твердые нотки в голосе не оставляют сомнений — это не пустая бравада, он зол и будет обороняться. Смотрю на него изучающе, пытаюсь понять, он действительно так изменился, или это так… показуха? — Аха-ха, напугал, задрот, — смеется Хромов, приобнимая меня за плечи. — А невеста-то уже не твоя. Просрал, так просрал, гоблин, — и обращается уже ко мне. — Пошли, Мандаринка, мы опаздываем. Самоуверенность Хромова просто вымораживает, и во мне просыпается дух протеста. Я выскальзываю из объятий Ильи и громко заявляю: — Иди, я опоздаю. Он таранит меня гневным взглядом, а затем разворачивается и быстрым шагом, не скрывающим его раздражение, идет к лифту. Спустя пару минут он скрывается за закрывшейся дверью. Тоже мне герой! Возомнил себя Дон Кихотом! Решил спасать девицу от злого дракона, только вот принцесса и сама может все решить и за себя постоять, и совсем не хочется быть обязанной принцу! — Что это значит, Пышка? — просыпается дракон. — Не называй меня так. — Прости, — тут же вся бравада с Живило спадает, и он тихо спрашивает. — Ты что, с ним? — Я — сама по себе, — гордо отвечаю. — Но это не отменяет того факта, что у нас с тобой все кончено. Ты прости, Живило, что заявилась к тебе тогда и что дала ложную надежду. Но я тебя больше не люблю. И в этом только твоя вина. Держи, — протягиваю ему розы назад. — Нет, оставь себе, — зло произносит он, а затем буквально вылетает из здания, цепляя по пути входящий поток людей. Могла, наверно, помягче, но, если честно, я хотела причинить ему боль. Причем в большинстве своих фантазий — физическую. Но пусть все закончится так. Он моих чувств не жалел, и я не должна. Прощай, Живило, надеюсь больше никогда в жизни тебя не увидеть. Поднимаюсь на родной двадцатый с улыбкой на губах. С сердца будто сняли груз, словно в конце длинного грустного письма, наконец, поставлена точка. Так вот ты какой — закрытый гештальт. Вдохновляющий! Прохожу к своему столу, здороваясь по пути с девчонками, и располагаю цветы в дежурной вазе на своем столе. Пускай я не люблю эти банальные красные бутоны, но вполне принимаю их как знак завершения тяжелого периода в своей жизни. Я улыбаюсь, смотря на них, ровно до того момента, как вижу в дверях пышущее гневом лицо. Ой, кажется, он по мою душу! Глава 26. Если друг оказался вдруг Илья. Это. Чистый. Кайф. Полночи сражался с диким желание развернуть Мандаринку из кокона одеяла и воплотить все свои фантазии в реальность. Преследуемый грязными мыслями о ее безупречной коже и мягких изгибах, что я лицезрел, пока раздевал ее, даже начал прокладывать путь к ее телу сквозь толщу ткани. Поглаживал ее плечи, спину, вдыхал нереальный сладкий запах ее волос, в какой-то момент даже разделся, прижимаясь к ее теплому телу своим. Так и заснул, раздираемый адским желанием и муками сознания, ведь знал, уступи я сейчас — не видать мне Мандаринки: надумает себе, оттолкнет, возненавидит. А она нужна мне вся, без остатка. Со своими закидонами, не затыкающимся ртом, убийственным телом и дурацкими коалами. Смутно помню, как звенел будильник, и Мандаринка пыталась вырваться из моих объятий. Потом сладкое тепло и мягкое тело в моих руках снова затянули меня в сон. Просыпаюсь неожиданно, как по щелчку. Рыжая сопит под боком, волосы разметались по лицу и подушке, рот приоткрыт, грудь плавно вздымается. Залипаю на нее на долгие минуты, прежде чем решаюсь встать. Удивительное чувство счастья затапливает все нутро. Это кайф. Чистый кайф, просыпаться рядом с ней. Прижиматься к ней во сне, видеть ее первой, открыв глаза, и знать, что скрыто под этой нелепой пижамой. Сажусь на кровати и оглядываю комнату. Совсем маленькая, заполненная кучей вещей, этакий хаос на грани бардака. Очень похожа на свою хозяйку. Кроме огромной кровати — и зачем Мандаринке такая — присутствует стеллаж с книгами, стол с ноутом, шкаф и огромный постер с чуваком из группы "30 Seconds to Mars". Так вот какие у тебя вкусы, рыжая! Но самое нелепое в этом скромном уголке, конечно, коалы. Они везде. Несколько плюшевых уселись на столе, парочка на подоконнике, наклейки с этими нелепыми животными украшают шкаф и даже дверь. Но самое грандиозное, это, конечно, постельное белье — мягкое, хлопковое, с огромными коалами по всему периметру. Поворачиваю голову на подушку и вздрагиваю от смотрящих на меня гигантских глаз-бусинок. Думал, это самое странное, что мне приходилось видеть, пока не бросаю взгляд на стеллаж. Да ладно! Быть такого не может!!! Принимаю душ, воспользовавшись гелем Мандаринки, и сдерживаю возбуждение от одного лишь ощущения ее запаха на себе. На кухне уже ждет ее мама, и мне становится по-настоящему неловко от того, что вчера ей нагородил. Рассказываю ей всю правду до последнего слова и она, прикрыв дверь, делится со мной ответным: это очень похоже на ее дочь. Ужасно эмоциональная и совсем не отходчивая. В пылу гнева может такого натворить… но только, если человек ей не безразличен. — Знаете, Илья, что она со свадебным платьем сделала? — я качаю головой, естественно, даже не догадываясь. — Мы подобрали все: туфли, фату, белую шубку, ведь осень была в разгаре. А платье, какое красивое купили! Она просто куколка в нем была. А после… достала ножницы и… Дверь резко открывается, прерывая эмоциональный рассказ на середине. В проходе стоит Мандаринка, потрясающе красивая в простом черном платье и с распущенными волосами, которые огненным каскадом спускаются по плечам. Ее взгляд сначала буравит дыру в собственной матери, а затем переключается на меня. Улыбаюсь, как дурак, от вида бешеной фурии, вскакиваю на ноги и быстро переключаю внимание на себя, пока утро не превратилось в разбор полетов. — Поехали, Мандаринка, на работу, — подмигиваю и увожу ее в сторону коридора. Пока едем на работу, я поднимаю тему ее неудавшегося замужества, и она расстраивается. Хочу объяснить ей, что нормальный мужчина никогда бы так с ней не поступил, и что дело вовсе не в ней, ведь она явно так считает. Но, видимо, выбираю неправильную тактику и слышу громоподобное: — Или потому что трахаешь всех подряд, не запоминая лиц. Может, ослышался? Или она реально так считает? Да это было-то всего раз, так чтоб вообще не знаешь с кем и на утро из воспоминаний лишь жаркие позы. Какие слухи обо мне ходят? Она поэтому так себя ведёт? Считает, что я и с ней так поступлю? Хочется вытрясти все эти ответы из ее головы, но, Мандаринка, как всегда — неуловима. Уже выскочила из машины и со всей силой приложилась дверцей. "Прости, девочка, она не хотела" — поглаживаю панель своей драгоценной Тойоты. Машина-то тут причем? Когда догоняю рыжую в холле, наблюдаю занятную картину: мелкий гоблин протягивает ей свой веник. Несусь спасать ее от этого недо-женишка, но это неразумное создание, как всегда, меня удивляет, отсылая прочь. Вот дура! Неужели поведется на идиотские ухаживания и слёзные мольбы этого задрота?! В который уже раз за последние недели нахожусь на грани бешенства. Какого черта она себя так ведёт? Бросаю вещи на стол, включаю ноут и зарываюсь руками в волосы. Что Мандаринка делает сейчас? Прощает упыря? Целует его? Соглашается все начать заново? Нет, не может, не позволю! Срываюсь с места и несусь в кабинет маркетинга, если ее до сих пор нет на месте, спущусь вниз, убью задрота и утащу строптивую рыжую девчонку в пещеру, в смысле, в кабинет, насильно! Она моя, только моя! Мандаринка уже сидит на месте, идиотские розы стоят в вазе, а рыжая пялится на них с блаженным видом. Вот что тебе надо? Примитивные цветочки и встретить у работы? А я, идиот, тут выпендриваюсь… — Инна…э… — начинаю я, не в силах вспомнить ее отчество. — Как Вас по батюшке? — Александровна, — слегка улыбается она. — Инна Александровна, нужно кое-что обсудить, зайдите ко мне в кабинет, — едва сдерживаю ярость, произнося каждое слово сквозь зубы. — Конечно, Илья Геннадьевич, как только закончу с делами, уделю Вам время, — высокомерно говорит рыжая и демонстративно открывает календарь задач на компьютере. — Вот, есть окно между пятью и пятью ноль пятью. Устроит? — хлопает глазами, изображая отсутствие интеллекта. — Нет, — рычу я. — Дело не терпит отлагательств! — Хватаю ее за руку и резко ставлю на ноги. — Пошли! Все обитатели клоаки смотрят на нас квадратными глазами, клянусь, они бы не отказались сейчас от попкорна, чтобы зрелище дополнилось хлебом. Мандаринка тащится за мной с присущим ей достоинством и даже не пытается вырвать свою руку, что меня настораживает. Заталкиваю ее в кабинет и закрываю его на замок. Плевать на Штерна с его правилами, сейчас я буду убивать рыжую и без криков тут не обойтись! — У вас такой большой… кабинет, — говорит чертовка, соблазнительно проходя к столу. Садится на него, закидывая ногу на ногу, отчего мне открывается вид на полоску обнаженной кожи между чулками и подолом платья. Чулки навевают воспоминания о влажных фантазиях, которые я частенько прокручиваю в своей голове. — Скажи честно, — подхожу к ней вплотную. — Дьявол подослал свою дочь, чтобы заполучить мою душу? — Хриплю, не отрывая взгляда от молочной кожи, что манит коснуться ее. — Что Вы, Илья Геннадьевич, я сущий ангел… — шепчет, выгибаясь в пояснице, отчего ее грудь упирается в меня. — Знаешь ли ты, Мандаринка, как сводишь меня с ума? — голос дрожит, когда я касаюсь пальцами ее колена и веду ладонь выше. — Клянусь, если увижу тебя рядом с ним еще раз, из Москва-реки выловят еще один труп. Скажи, что ты не поверила ему, — второй рукой обхватываю ее лицо, провожу большим пальцем по приоткрытым губам. — Скажи, что не вернёшься к нему. — Какая Вам разница, Илья Геннадьевич? — тихо спрашивает она. Раздвигаю ее колени, прижимаю плотно к себе и слышу сдавленный стон. Да, дорогая, почувствуй, какое мне дело. Подтягиваю ее к самому краю стола, чтобы усилить трение. — О! — восклицает она. — Ещё какое… — веду пальцами по ее шее и ключице, выглядывающей из разреза на платье. Снять бы его сейчас! Обхватываю ее шею ладонью, широко разведя пальцы, она вся в моей власти, как тогда, в лифте. Одно сильное движение и не летать больше птичке, но это слишком просто. Хочу покорить ее, приручить хищную птицу.