— И еще, — она резко останавливается на пути ко мне, — постарайся проявлять больше эмоций по отношению к инфицированным людям. Эмоции — неотъемлемая часть жизни зараженного. Я тут же послушно киваю. — Сейчас тебя доставят в сектор десять. Удачи, номер семь. *** Она резко хватает меня за руку, потягивая вперед. Мой слух улавливает ее тоненький детский голосок, она что-то говорит, ее маленькие алые губки постоянно дрожат и шевелятся, но я не понимаю, не понимаю, не понимаю, что она говорит. Мы бесконечно долго бежим, перепрыгивая через городские препятствия. В глухом городе господствует непроглядная тьма. Вокруг раздаются какие-то прерывистые опасные шипения. В груди разрастается неизвестное, незнакомое чувство, которое заставляет сердце биться в конвульсиях, а руки нервно дрожать. Я улавливаю перед собой светлые длинные косы, прыгающие из стороны в сторону. Через каждую секунду девочка нервно озирается назад, пытаясь удостовериться в том, что опасность остается на безопасном расстоянии. Кто-то резко зажимает мой рот, другой рукой грубо стискивает плечо. Чувствую противный запах, исходящий от светлой тряпки, приложенной к моему лицу. С каждым вдохом я теряю чувствительность ног, они медленно подкашиваются. Чьи-то руки умело подхватывают мое безжизненное тело… *** — Сектор десять, — объявляет суровый мужской голос, вырывая меня из сна. Сон — всего лишь один из побочных эффектов оздоровления. В оздоровленном организме не должно быть никаких снов. Человеческий организм после процедуры оздоровления не должен чувствовать ничего кроме боли. Ничего кроме боли, ничего кроме боли, ничего… — Солдат номер семь, приступай к выполнению своего приказа, — вновь командует мужчина в белой кепке с эмблемой корпорации, вперив в меня стальной взгляд. Я мельком киваю, выбираясь из белоснежного фургона в открытое солнечное пространство. Как только дверь машины захлопывается — фургон моментально трогается с места. Я остаюсь одна в глухом прозрачном пространстве, оглядывая окружающие средневековые лондонские постройки. Мне положено отыскать их базу. После подробного инструктажа я тщательно изучила биографии каждого инфицированного из группы «Торнадо». Даже если фотографическая память подведет меня, и я не признаю лица некоторых членов группы — мне по силам исследовать привычки, поведение и повадки членов группы с полученными данными их анкет и мысленно сопоставить факты. Но прежде всего, надобно помнить: они — простые инфицированные мятежники, противящиеся обязательному закону об оздоровлении. Они — повстанцы, угрожающие будущему идеального поколения. Однако у меня есть некоторые преимущества перед ними: они угроза — я спасение, они предатели оздоровления — я предана оздоровлению, их генофонд опасен для будущих поколений — мои гены идеальны для продолжения рода. Они не знают обо мне ничего — я знаю о них все. И моя основная задача состоит в том, чтобы уравнять наш счет в пользу корпорации «Нью сентори» и, прежде всего, будущих поколений. Мой слух улавливает целенаправленное шипение за спиной, приближающееся с определенной траекторией скорости. Мгновение и шипение раздается уже в области моего затылка. Медленно разворачиваюсь на пятках и обнаруживаю перед собой некую субстанцию — точную копию человеческой самки. Зрачки у особи какого-то блеклого, тусклого, безжизненного оттенка. Волосатость на теле практически отсутствует, если не брать во внимание тот факт, что на голове у нее покоятся мертвые, безжизненные волосы, которые с каждым дуновением ветра колышутся в разные стороны. Кожа окончательно потеряла свой цвет, нет, ее нельзя назвать просто бледной, она прозрачная. Я наблюдаю каждую ее вену на лбу, быстро бьющуюся в конвульсиях, каждую прозрачную гематому, превратившуюся из темно-синего в бледно-зеленый. Перевожу взгляд на потрескавшиеся, искусанные до крови губы, открывающие простор к покрошенным желтоватого оттенка зубам или тому, что от них осталось. Она больше похожа на ходячий труп, сбежавший из морга, чем на полноценную женщину. — Кто ты? — слышу я собственный хриплый голос, продолжая рассматривать костлявое туловище несостоявшейся самки. Она все еще продолжает шипеть, внимательно рассматривая меня, и издавать другие подобные звуки, сопровождаемые отвратным запахом изо рта. Один миг. Один вздох. Один выстрел. И тощее тело мгновенно рушится на старинную каменную укладку, головой приземляясь на мой белоснежный кроссовок. Несколько секунд я внимательно всматриваюсь в труп, медленно освобождая ногу. Можно ли убить того, кто и так уже мертв? Считается ли это убийством? — Руки, — отчеканивает голос с легкой хрипотой позади и спустя мгновение в мой затылок упирается твердый холодный ствол оружия. Я продолжаю спокойно стоять на месте, выжидая немного времени, чтобы проанализировать поведение повстанца. Быть может, я стану его жертвой. Быть может, в таком случае кто-нибудь из «Торнадо» заметит меня и спасет из рук сумасшедшего убийцы. Быть может, именно этот человек поможет мне подойти ближе к моей цели, сам того не подозревая. — Оглохла? — вновь раздается суровый голос позади. Его рука усерднее сжимает оружие, прикованное к моему затылку. Мои руки несколько секунд парят в воздухе, сгибаясь в локтях, а его напряженный выдох заставляет меня развернуться. Повстанец немного выше, чем я предполагала: мой лоб находится наравне с его подбородком. Продолжая осматривать меня сомнительным взглядом, полным презрения, быстрыми движениями рук он начинает грубо ощупывать мой комбинезон на наличие оружия или других колющих и режущих предметов. — Раздевайся, — вновь проговаривают его напряженные губы. Теперь оружие направлено в сторону моего лба. Мне не приходится повторять дважды. Я не задаю лишних вопросов, как это сделал бы инфицированный человек. В этом и заключается их проблема — они задают слишком много глупых и бессмысленных вопросов. Моя рука направляется к потайному серому замку на груди белоснежного комбинезона с термо-контролем, пока его глаза задерживаются на серебряной эмблеме корпорации «Нью сентори». Моя кисть со схваченным замком спускается ниже живота, расстегивая часть комбинезона. Парень грубо хватает меня за запястье, останавливая ход, и я ощущаю теплое прикосновение в области пальцев. — Достаточно, — без лишних эмоций проговаривает он, резко одергивая руку от моей кисти, словно прикоснулся к раскаленному железу. — Я убедился, что тебя не искусали. Нет, я ошиблась. Я не стану использовать его, чтобы достигнуть цели. Он и есть моя цель. Глава 2 — Почему эта тварь не загрызла тебя? — с сомнением спрашивает он, оглядывая меня с ног до головы. Я наблюдаю, как напряженно вздымается его грудная клетка, а непроницаемый взгляд серых стеклянных глаз продолжает блуждать по моему белоснежному комбинезону. Темные волосы по бокам, на затылке и висках подстрижены немного короче, напоминая стрижку «канадку» и самые длинные пряди продолжают плавно колыхаться от прохладного лондонского ветра. Мой взгляд направляется в сторону его отличительного знака, тому, благодаря которому я осознала, что он — моя цель. Небольшая татуировка скорпиона на правой стороне шеи. И хотя он тщательно старается скрыть ее, намертво застолбив высокий воротник черной рубашки поло, я улавливаю большие остроконечные клешни. Он полностью облачен, по мнению «Нью сентори», в предательский черный цвет. Цвет изменника. Цвет врага. Мой взгляд блуждает по его черным байкерским перчаткам без пальцев, защищающие костяшки, плотному черному бронежилету, черным брюкам карго со спущенными подтяжками в V-образной форме и плавно опускается к старым пыльным берцам. Диана была права. Облачение настоящей машины для убийств. — Такие сложные вопросы? — его бровь вопросительно изгибается, а дуло пистолета возле моего лба слегка дергается. Он заметно нервничает, его непроницаемый и равнодушный взгляд с некой тревогой скользит по моему лицу. Это еще одна проблема инфицированных — они не в состоянии сохранять хладнокровие, им свойственно бояться. Он боится меня. — Почему она должна меня грызть? — без интонации в голосе проговариваю я. Рука с оружием невольно вздрагивает. По его лицу на мгновение проскальзывает тень отчаяния с малой толикой боли, но в ту же секунду он пытается натянуть непроницаемую маску безразличия. — С того, что эти твари насмерть загрызают любое живое существо, — произносит он бесцветным голосом. — Это невозможно, — говорю я. — Эти безобидные существа способны только издавать странные шипящие звуки, потому как… Мои слова перебивают многочисленные свисты пуль, пролетающие мимо нас. Некоторые из них рикошетят стены средневековых построек, и парень резко приседает на асфальт, хватает меня за руку и тянет вниз. Я падаю на каменную укладку улицы, заглатывая пыль, застревающую в горле. — Рейдеры, — сквозь стиснутые зубы проговаривает он. Его взгляд моментально направляется в мою сторону, отрываясь от наблюдения за людьми с оружием в руках. — Твои дружки, — с презрением произносит он, бросая взгляд на серебряный треугольник, вышитый на моей груди. — Несколько раз в день по заданному маршруту они совершают очередной рейд, чтобы насильно запихнуть людей в черные фургоны и сделать из них таких же зомби, — он кивает в сторону особи, которую застрелил три минуты назад. Я отрицательно качаю головой. — Исключено, — отвечаю я. — Рейдеры ловят лишь инфицированных людей, которые противостоят процедуре оздоровления. Эти люди не причинят мне никакого вреда. Он ухмыляется, искоса поглядывая в мою сторону. — Поразительно, до какой степени они промыли тебе мозги, — несколько секунд он наблюдает за людьми в белых комбинезонах с термо-контролем, разгуливающих по улице с оружием в руках. — Как ты можешь так говорить, когда по тебе открыли огонь?! — Очевидно, это какая-то ошибка, — недоумеваю я. — Нормальные люди для них ошибка, — хмуро проговаривает он, хватая меня за локоть. — Нужно валить отсюда. *** Несколько минут мы бежим по глухим лондонским улицам, страдающим от недостатка человеческого внимания. Я наблюдаю, как бесконечные разноцветные листовки парят по воздуху с очередным дуновением ветра; пустующие автомобили с распахнутыми дверьми наводят жуткую атмосферу; под ногами шуршат и трескаются грязные стекла и различные пластмассовые предметы. Рон продолжает вести меня вперед, уверенно удерживая пистолет перед собой. Он больше не оглядывает меня странным, сомнительным взглядом, напротив, теперь он избегает любого контакта со мной. — Куда мы идем? — спрашиваю я, перешагивая через огромные грязные лужи. Несколько минут он не реагирует на мой вопрос, продолжая с предельной осторожностью оглядывать впередилежащие улицы.