Катюша покосилась на него, испуганно и виновато хлопая растерянными глазками, и вдруг бухнулась носом в подушку. Эйгелис сначала хотел было со всей строгостью пресечь бредовую затею малышки, вбившей себе в голову откровенную чепуху. Однако, не выдержав внезапных слез, обнял любимое, корчившееся в рыданиях тело и крепко прижал его к себе. А Катя все всхлипывала, теперь уже у него на плече, и все говорила про то, что тоже очень-очень любит его, но немного не так. Она может просто быть его дочкой, и они могут иногда встречаться, но тот, другой, предназначен ей судьбой, и они с ним поженятся и заведут много детей. И так далее, и так далее… Чтобы его несравненная, единственная девочка досталась какому-то сосунку, который и оценить-то ее демоническую прелесть никогда не сможет? Да ни за что! Эйгелис долго боролся с этой «дурью». Не выпускал никуда из своего дома, заставляя часами делать уроки, так что даже в тетрадках по ненавистной химии не оставалось ни одной неисправленной ошибки. Запрещал ходить даже к подружкам, шантажировал, обещая, что расскажет отцу про ее подростковые шалости. И получал в ответ какой-то странный замкнутый и виноватый взгляд. Тогда он пробовал воздействовать нежностью и лаской. Однако выражение ее глаз оставалось прежним. Артурас понимал, что только чувство вины за, как она, вероятно, считала, предательство заставляет девочку приходить к нему снова и безмолвно сносить все его глупости, которыми он пытался удержать любовь, уже давно принадлежавшую не ему. И тогда он сам решил прервать уже не приносившую никакой радости связь. Эйгелис взял в свой отпуск путевку на море. Он очень надеялся, что в гостеприимной Юрмале ему удастся забыть свою пагубную страсть и, кто знает, возможно, ему наконец удастся завести роман с женщиной, более соответствующей по возрасту. Кто виноват, что так трагично закончилась эта его поездка? Артурас не мог понять, за что же в конце концов так наказывает его судьба, каждый раз расставляя ловушки на его и так изломанном жизненном пути… * * * Тихий, но настойчивый стук в дверь прервал воспоминания прибалта, возвращая его из далекой сумасшедшей ночи в серую реальность гостиничного номера. — Войдите, — устало сказал Артурас, невольно выпрямляясь в своем кресле. — Здорово, — в дверном проеме показалась вихрастая голова сутенера Сереги, и Эйгелис окончательно вспомнил, чего же он ждал перед тем, как с головой погрузиться в воспоминания. «Старею, что ли?» — безразлично подумал он. — Че, старик, совсем заждался? Что, взгрустнулось да взбляднулось? — сально похохатывая и пытаясь похлопать его по плечу, спросил Сергей. Парень подошел к сидевшему в кресле Артурасу своей разболтанной, полутанцующей походкой. — Ниче, не дрейфь, щас все исправим. Товар — пальчики оближешь! Эйгелис недовольно поморщился. Надо признать, что культура обслуживания у питерских сутенеров до сих пор была не на высоте. Зато достать они могли что угодно по желанию заказчика. Так что приходилось терпеть. В меру, конечно. — Где они? — прерывая сомнительные шуточки Сергея, спросил прибалт, хотя и чувствовал, что от былого желания мало уже что осталось. — Да здесь, смотри, — Сергей широким движением открыл дверь и скомандовал: — Девочки, на выход. И они вошли. Маленькие худенькие вьетнамочки, все по виду не старше двенадцати-тринадцати лет. Однако по плавности и раскованности движений чувствовалось, что прошли они уже большую школу обольщения сильного пола и не первый день занимаются своим «бизнесом». При ходьбе их узкие бедра, затянутые в черную синтетику мини-юбок, слегка виляли с какой-то заторможенной сексуальностью, присущей большинству уроженок знойного Юга, а раскосые со стрелками до ушей глазки улыбались с профессиональной зазывностью. И все-таки это были совсем девчонки — ночная жизнь еще не слишком потрепала их, демоническая привлекательность, заложенная самой природой, еще не стерлась во время изматывающей ежедневной работы и проступала даже сквозь слой яркой краски, нанесенной на нежные девчоночьи мордашки. — Добрый вечер, девочки, — улыбнулся Эйгелис выстроившейся в рядок компании девиц и, приблизившись к крайней проститутке, спросил у нее: — Тебя как зовут? — Ле-на, — по слогам произнесла девочка непривычное русское имя. — А тебя? — чуть нахмурившись, перешел бизнесмен к следующей. — Ма-ша… — Да брось ты, — махнул рукой Сергей, видя легкое недоумение прибалта, — они здесь все Маши да Наташи. А тебе на фига их имена? Все равно не выговоришь. Я и сам не знаю, как их родители звали. И не интересуюсь, между прочим. — Ну хорошо, — коротко кивнул прибалт, — тогда сейчас все сударыни, все Лены, Тани и так далее быстренько прошли в ванную и смыли эту ужасную, дешевую косметику, — распорядился он. Девчонки остались стоять, недоуменно поглядывая на сутенера. — Да ты что! — возмутился Серега. — Им же еще работать после тебя. Или, может, всех возьмешь, поразвлечешься, а? Он снова начал свои мерзкие пошлости, злившие Артураса до мурашек в ступнях. — Ничего, еще раз раскрасятся, — от неприязни тон Эйгелиса всегда становился спокойнее, и это почему-то действовало на людей как ушат холодной воды, и они становились послушными и исполнительными. — Ладно, — проворчал Сергей, соглашаясь. — Ну, чего замерли, как испуганные курицы? — закричал он на девчонок. — А ну марш умываться! Умывание и впрямь пошло им на пользу. За слоем косметической штукатурки оказались милые детские личики, совсем не похожие друг на друга, как казалось первоначально. Внимание Артураса остановилось на одном, казавшемся живее и естественнее остальных. — Эта, — коротко бросил он Сергею, ткнув пальцем в выбранную проститутку. — А тебя не проведешь, — сально усмехнулся продавец живого товара, подмигивая покупателю. — Новенькая, всего две недели у нас. — Отлично, — сказал прибалт, небрежно бросая уже посчитанные бумажки на стол. Сутенер убрал деньги себе в карман и вместе с отвергнутыми вьетнамочками ушел, недовольный недружелюбностью и холодностью прибалта. Но настроение клиента его не касалось. Главное — ему удалось выгодно для себя продать товар. Эйгелис и малолетняя вьетнамка остались вдвоем. И девчонка сразу же потянулась к замку, держащему юбку. — Подожди, — остановил ее Эйгелис. Артурасу всегда требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к объекту, прежде чем лечь с ним в постель. Иначе близость не приносила такого удовольствия, как тогда, когда он чувствовал женщину не только телом, но и немного душой. Даже проститутку. — Не надо, — поэтому остановил он девочку. — Но Сер-гей сказал, — объяснила она с улыбкой. — Не торопись, — продолжал он. — Садись. Тебя как зовут? — Ка-ть-а, — все с той же заученной улыбкой произнесла вьетнамка. — Нет, я спрашиваю твое настоящее, вьетнамское имя, как тебя в семье звали? — Мунь, — наконец после паузы очень тихо произнесла она. — Вот видишь, совсем другое дело, — обрадовался Артурас. Ему казалось, что смешное, неблагозвучное на его слух имя очень много говорит о девушке и стране, откуда она приехала. Сам Эйгелис там не был ни разу, и ему вдруг стало интересно. — Расскажи мне, как там во Вьетнаме? — попросил он. — Плохо тебе без дома? — Да, да, — закивала девушка головой. — Вьет-нам — плохо, дома — плохо. Россия — хорошо. Сер-гей — хорошо, дает еда, одежда… — Ах да, еда! — спохватился бизнесмен, направляясь к телефону. И уже через десять минут стол в номере был уставлен разными яствами, доставленными официантом гостиничного ресторана. Глаза Мунь засверкали, и улыбка ее перестала быть отрепетированной, а превратилась в естественную и даже наивную, как у ребенка, получившего любимую игрушку. Однако чего-то еще стесняясь, она не сдвинулась с места, оставаясь на огромном диване в углу комнаты. — Ну, что ты? — кивнул на столик Артурас. — Иди садись, ешь. Упрашивать девочку долго не пришлось. Глядя на то, с какой быстротой исчезает еда с ее тарелки, с какой непосредственностью и одновременно кошачьей грациозностью слизывает она остатки пищи с вилки, Артурас наконец-то и сам почувствовал сильный голод. Тот голод, который могла бы удовлетворить вовсе не еда, а только юное гибкое девичье тело. Он задумался. Обычно в такие моменты он всегда просил портье, чтобы его не беспокоили ни под каким предлогом, и, естественно, отключал телефон. Однако сейчас, подойдя к аппарату, имевшему обыкновение трезвонить в самые неподходящие моменты, он вспомнил о Вите. Еще утром он отправил ей сообщение с просьбой срочно позвонить ему, в любое время. И теперь, возможно, дочь могла бы сделать это даже сейчас. Бизнесмен оглянулся. Пользуясь его отсутствием, вьетнамочка забралась на стул и тянулась к чему-то на другом краю стола. Ее коротенькая юбочка задралась, и из-под нее скромно выглянули белые кружевные трусики. Артурас уже было потянулся к телефонному шнуру, но тут аппарат сам ожил. Не отрывая глаз от девчоночьей попки, покачивавшейся в такт музыке, доносившейся из соседнего номера, Артурас машинально поднял трубку и услышал взволнованный голос секретарши своего московского офиса Анны Стевайтис. Он долго не мог разобрать, что она сквозь слезы бормочет про только что позвонивших московских милиционеров, про земную несправедливость и необходимость смириться с божьим промыслом. А когда понял, опустил рыдающую трубку на рычаг, не считая, сунул ничего не понимающей проститутке несколько зеленых бумажек и жестом приказал уйти. Закрыв дверь номера на ключ, он опустился на стул и всю ночь просидел, не включая света и бессмысленно глядя в окошко, не видя ничего за ним и все еще не осознавая страшного значения услышанного… Глава 4 Конвоиры-милиционеры были вежливы с подозреваемой в убийстве Котовой. Наверное, вид Ларисы не наводил хмурых людей в форме на мысли о сопротивлении или попытке побега, да и сама задержанная до конца не могла поверить, что скоро она окажется в камере. Пусть даже и предварительного заключения. Когда-то она уже побывала в качестве подозреваемой в убийстве. Но там, в Тарасове, был ее любимый Олежек Карташов — майор милиции, — и именно он тогда спас ее от заключения под стражу и помог ей найти истинного убийцу. Сейчас Олега рядом не было. Уже садясь в машину, Котова вдруг уперлась руками в крышу и дверцу спецавтомобиля и вскрикнула: — Нилов! Для Ларисы в ее теперешнем положении этот возглас был аналогичен «Эврике!» Архимеда. На стражей порядка реакция женщины оказала странное, по мнению Ларисы, действие. Ее ударили по рукам — не очень сильно, но достаточно чувствительно, и, дружно навалившись, затолкали ее в машину. — Нилов! — неистово кричала Котова. — Я вспомнила! Нилов! Валерий Васильевич, следователь с Петровки! Позвоните ему немедленно! Он сможет за меня поручиться и подтвердить, кто я такая! Я не хочу в тюрьму! — Измотанные за последние сутки нервы женщины сдали окончательно, и Лариса разрыдалась. На милиционеров из районного отделения имя Нилова никакого впечатления не произвело, и на просьбу Ларисы они никак не отреагировали. В конце концов Котова оказалась там, куда ее и планировали поместить. В камере, куда втолкнули присмиревшую и совершенно обессилевшую Ларису, находились еще пять женщин. Большая часть из них не обратила на новенькую ни малейшего внимания. Большая часть, но не все. — Первый раз, что ли? — Ларису окликнуло явно многократно битое жизнью и многочисленными мужиками существо женского пола, одетое в кричаще яркие и не по сезону открытые одежки и с лицом, скрытым килограммами косметики. — Да, — кратко ответила Котова, не желая втягиваться в разговор. — Мордашка твоя мне что-то не знакома — из валютных-гостиничных, крутых-неприступных, что ли? Этот вопрос Лариса вообще проигнорировала. Вместо этого она принялась трясти прутья решетки и звать охрану. — Ты чего орешь? — грубо прикрикнул на нее подошедший на шум охранник. — Мне срочно надо позвонить!