– Позвольте пригласить вас на прогулку, Михаил. Чудесная погода, надо больше дышать воздухом. За окнами громыхнуло. – Как угодно, Денис, – согласился кваzи. – Вы что-то хотели спросить? – Да-да-да, – ускоряя шаг и заставляя Михаила поторопиться, пробормотал я. – Скажи мне, напарник, любимец богов… Как ты врать научился? – Я не врал. – Хо-хо-хо! – голосом пьяного Санта-Клауса воскликнул я. – Ну да! – Дверь участка хлопнула за нами, и я продолжил, хотя и тише: – Ты не проводил досмотр. Я не проводил досмотр. Ты соврал! – Осмотр должен был провести ты, – ответил Михаил. – Моя вина в том, что я недоглядел за тобой. – Но ты соврал! А кваzи не врут! – Это кто вам сказал? Кваzи? Я остановился, в упор глядя на напарника. Михаил вздохнул. Я уже понял, что это у него был отработанный приём невербального общения. – Да, мы не врём. Но я и не соврал. Я сказал то, что царица хотела услышать… – Это нам она царица! – Я сказал подполковнику, что осмотрел Викторию. Я и осмотрел её, очень внимательно. Но осмотр не равен досмотру. – Ты лжец! Ты формалист и крючкотвор! – воскликнул я в полном восхищении. – Ты настоящий полицейский старой школы! И вот тут он неожиданно улыбнулся. Наверняка так же искусственно и рассудочно, как и вздыхал. Но улыбнулся. – Куда уж старее. Я при Сталине родился, при Хрущёве в школу пошёл, при Брежневе работал, при Путине на пенсию вышел. И я прекрасно понимаю, что нашей вины в случившемся нет. Виктория не отмычкой наручники открыла, она сломала себе руки и ноги и вытащила из браслетов. Если и есть вина, то моя – надо было предупредить тех ребят. – Но зачем ей сбегать? – спросил я. – По всей вашей логике: совершил преступление – прими наказание. Верно? – Если на почве любви, то да, – согласился кваzи. – Значит, тут не любовь. – Или не та любовь. Или не только любовь. Будем объезжать старичков? – Поедем ещё раз на место преступления. Михаил посмотрел на часы – старомодные, стрелочные, в позолоченном корпусе. – Я должен был выписаться из гостиницы и переехать. – Тогда иди, я сам. Михаил покачал головой: – Нет, неправильно. Я заберу вещи и сына. Покатается с нами. – Тоже неправильно. – Выбор невелик. Я за руль, надо привыкать к вашему движению. – Ну рискни, – сказал я. – Только учти, это тебе не велосипед. Я посмотрел на Ольгу и покачал головой: – Не верю! Ты водишь машину. Ты плаваешь как рыба. Ты умеешь стрелять. Ты на гитаре лучше меня играешь! – А на велосипеде ездить не умею, – сказала жена. Всегда есть шанс узнать о близком человеке что-то неожиданное. Даже после двух лет семейной жизни. Мы стояли посреди спортивного магазина. Тут было чисто, его никто не громил. Казалось, что продавцы и покупатели просто куда-то вышли на минутку. Два собранных горных велосипеда стояли посреди зала, притягивая взгляд. – На велосипеде можно проехать по просёлку, – сказал я. – Мы к вечеру будем в Москве. – Мы не знаем, что там сейчас, в Москве, – устало ответила Ольга. – И я никогда не ездила на велосипеде. Упала в детстве, напоролась на железку… помнишь, ты спрашивал про шрам на плече? И больше никогда не садилась. – Я тебя научу, – сказал я. – С младенцем на велосипеде? – Ольга рассмеялась, и я понял, что спор окончен. – Нет, нет и нет. Давай попробуем по дороге на машине. Будем объезжать заторы по обочине. – Ага, тут к нам и набегут, – сказал я. Развёл руками: – Хорошо. Давай попробуем. Но велосипед… – Тут не о чем говорить. Пусть на нём мертвяки ездят, – отрезала Ольга. – Возьми бейсбольную биту… может, тут ножи есть… Сын захныкал во сне. – Какая же я дура, что перестала кормить грудью. – Ольга принялась укачивать сына. – Еда всегда с собой, чистая и подогретая… – И тут тоже не о чем говорить, – вздохнул я. – Я поищу, может, есть туристическая плитка. Подогреем воду, разведём смесь. Ольга кивнула, глядя сквозь стеклянную дверь на улицу. Там было пустынно. Пока пустынно – мы уже убедились, что восставшие мертвецы чуют живых. – Соберу всё, что может пригодиться, – сказал я. Вещей у них было не много. Большой чемодан и сумка с ноутбуком у Михаила, маленький чемодан у его сына. Они погрузили вещи в багажник – я попытался помочь мальчику, но тот помотал головой и с натугой забросил чемодан в багажник сам. – Мы вчера так толком и не познакомились, – сказал я. – Меня зовут Денис. – Знаю, папа сказал, – ответил живой мальчик. – Меня зовут Найд. – Найд? Венгерское какое-то имя? – предположил я. – Нет, это домашнее. Прозвище такое. Папа у меня кваzи, мамы нет. С чего имени быть обычным? На это я не нашёлся что ответить. Сел вперёд, Михаил за руль, мальчишка со странным именем Найд забрался назад. Повозился там и спросил: – У вас есть совместные школы? – Совместные? А… да. Есть. Конечно. – Найд, – негромко сказал Михаил. – Три правила. – Никуда не забегаю, смотрю внимательно, вопросы задаю потом, – с шумным вздохом сказал Найд, и я понял, откуда Михаил перенял свою манеру имитировать эмоции. Мы поехали обратно к участку и Последнему переулку, Михаил вёл неторопливо, очень аккуратно, но как-то ухитряясь ни разу не встать на светофоре. – Будем исходить из того, что у Виктории имеется какая-то неизвестная нам страсть, – сказал он. – Страсть в смысле «цель». В эту цель входило возвышение её мужа… – Она могла планировать только то, что он восстанет, – заметил я. – Как скоро он возвысится – вопрос спорный. По Земле до сих пор шесть миллиардов восставших ходят, а возвысившихся – сотня миллионов. – Сто четыре миллиона шестьсот тысяч, – поправил Михаил. – Давай всё-таки исходить из того, что она хотела иметь рядом кваzи, а не восставшего. – Это логично, – согласился я. – И эта неизвестная нам страсть не связана напрямую с личностью Виктора, – продолжал Михаил. – Иначе после его смерти она покорно приняла бы задержание и наказание. Но Виктор безвозвратно умер, а страсть осталась. – Другой мужчина? – предположил я. – Лучше будем говорить «цель», иначе ты сбиваешься, – решил Михаил. – Нет, не думаю. – Нам бы очень, очень сильно помогло, если бы мы оба знали то, что знаешь ты, – невинно заметил я. – А именно? – Почему ты прибыл на место преступления?