Тед огляделся, не нашел ни поддержки, ни сочувствия и заткнулся. Глаза его почернели от ненависти. Я порадовался, что его и стол миссис Андервуд разделяло приличное расстояние. Если б пришлось, я бы успел прострелить ему ногу. — Готовы, девушки? Грейс Станнер широко мне улыбнулась: — Готовы. Ирма кивнула. Девушка крупная, она расставила ноги, чуть наклонила голову. Круглые кудряшки ее грязно-желтых волос чем-то напоминали рулоны туалетной бумаги. Я бросил бандану. Время пошло. Грейс глубоко задумалась. Я буквально читал ее мысли: она понимала, сколь далеко все может зайти, и задавалась вопросом, а не потеряет ли она головы. В этот момент я любил ее. Нет… я любил их обеих. — Жирная болтливая сволочь, — начала Грейс, глядя Ирме в глаза. — Ты воняешь. Это я серьезно. Твое тело смердит. Ты говнюшка. — Хорошо, — кивнул я. — А теперь врежь ей. Грейс размахнулась и ударила Ирму по щеке. Как договаривались, открытой ладонью. Словно щелкнул кнут. Свитер вздернулся, открыв полоску тела над юбкой. — Однако! — выдохнул Корки Геролд. Ирма хрюкнула. Голову отбросило назад, лицо скривилось. На левой щеке загорелось красное пятно. Грейс шумно выдохнула, приготовилась к ответному удару. Волосы падали ей на плечи, прекрасные волосы. Она ждала. — Ирма у нас прокурор. Приступай, Ирма. Ирма тяжело дышала. Она сверкнула глазами, ощерилась. Стала просто страшной. — Шлюха, — наконец вырвалось из нее. — Она, похоже, решила не менять тактику. — Грязная трахальщица. Я кивнул. Ирма ухмыльнулась. Крупная деваха, очень крупная. Рука, словно дубина, обрушилась на щеку Грейс. Что-то хряпнуло. — Ох! — вырвалось у кого-то. Грейс не упала. Половина ее лица покраснела, но она не упала. Наоборот, улыбнулась Ирме. И Ирма запаниковала. Я это видел и не мог поверить своим глазам: у Дракулы оказались глиняные ноги. Я окинул взглядом класс. Поединок загипнотизировал их. Они забыли о Томе Денвере, мистере Грейсе, Чарлзе Эверетте Декере. Они не могли оторвать глаз от Ирмы и Грейс и, возможно, видели в них отражение какой-то части своих душ, как в осколке зеркала. Меня это только радовало. Поднимало настроение, словно молодая весенняя травка. — Повторим, Грейс? Верхняя губа поднялась, обнажив маленькие белоснежные зубки. — Тебя никогда не приглашали на свидание, в этом все и дело. Ты уродина. От тебя дурно пахнет. Ты можешь только думать о том, что делают другие люди, отсюда и твои грязные мыслишки. Ты вонючая поганка. Я кивнул. Грейс размахнулась, и Ирма отпрянула. Рука Грейс едва коснулась Ирмы, но та разревелась, словно маленький ребенок. — Отпусти меня, — простонала она. — Я больше не могу, Чарли. Отпусти меня. — Возьми назад сказанное о моей матери, — прорычала Грейс. — Твоя мать берет в рот! — выкрикнула Ирма. Лицо ее перекосилось, кудряшки замотало из стороны в сторону. — Хорошо, — кивнул я. — Продолжай, Ирма. Но Ирма истерично рыдала. — Г-Г-Г-господи! — Руки ее медленно поднялись, закрыли лицо. — Боже, как я хочу у-у-умереть… — Скажи, что извиняешься, — настаивала Грейс. — Возьми свои слова назад. — Ты берешь в рот! — выкрикнула Ирма, не отрывая рук от лица. — Давай, Ирма, — обратился я к ней. — Твой последний шанс. На этот раз Ирма била со всего маху. Я увидел, как глаза Грейс превратились в щелочки, как напряглись мышцы шеи. Но удар пришелся в челюсть, так что голова едва дернулась. Однако щека стала ярко-красной, как от солнечного ожога. Все тело Ирмы сотрясалось от рвущихся из груди рыданий. — У тебя никогда никого не будет, — бросила Грейс. — Ты так и останешься жирной, вонючей свиньей. — Ну-ка врежь ей как следует! — заорал Билли Сэйер, молотя кулаками по столу. — Чтоб мало не показалось! — У тебя даже нет подруг. — Грейс тяжело дышала. — Зачем ты вообще живешь?! Ирма издала пронзительный вопль. — Я высказалась. — Грейс повернулась ко мне. — Хорошо. Приступай. Грейс размахнулась, но Ирма с криком рухнула на колени: — Не б-бей меня. Пожалуйста, больше не бей! Не бей меня… — Говори, что извиняешься. — Я не могу. — Сквозь рыдания. — Разве ты не видишь, что не могу? — Можешь. Лучше извинись. На мгновение повисла тишина, нарушаемая только жужжанием часов. Потом Ирма подняла голову, рука Грейс тут же опустилась, оставив красную отметину на щеке Ирмы. Словно грохнул выстрел из мелкокалиберного пистолета. Ирма упала на одну руку, кудряшки свалились на лицо. Она шумно вздохнула: — Хорошо! Хорошо! Я извиняюсь! Грейс отступила на шаг, ее рот приоткрылся, дышала она часто-часто. Она подняла руки, откинула волосы со щек. Ирма смотрела на нее снизу вверх. Вновь поднялась на колени. Я даже подумал, что она начнет молиться. Но она еще громче зарыдала. Грейс посмотрела на класс, на меня. Ее полные груди так и рвались из облегающего их свитера. — Моя мать трахается, и я ее люблю. В задних рядах захлопали, то ли Майк Гейвин, то ли Нэнси Каскин. А потом захлопали все, кроме Теда Джонса и Сюзан Брукс. Сюзан просто не могла хлопать. Она с восхищением смотрела на Грейс Станнер. Ирма все еще стояла на коленях, закрыв лицо руками. Когда аплодисменты смолкли (я смотрел на Сандру Кросс: ее ладоши едва соприкасались), я повернулся к ней: — Поднимайся, Ирма. Она вытаращилась на меня, вся в слезах, ничего не понимая, словно происходило все это не наяву, а во сне, да еще не с ней. — Оставь ее в покое. — Тед чеканил каждое слово. — Заткнись, — осадил его Хэрмон Джексон. — Чарли все делает правильно. Тед повернулся к нему. Но Хэрмон не отвел глаз, как мог бы в другое время, в другом месте. Они оба входили в совет учащихся, где Тед, естественно, играл первую скрипку. — Поднимайся, Ирма, — мягко повторил я. — Ты собираешься застрелить меня? — прошептала она. — Ты же сказала, что извиняешься. — Она заставила меня это сказать. — Но я уверен, что ты действительно извиняешься. Ирма тупо смотрела на меня из-под этих идиотских кудряшек. — Мне всегда приходится извиняться. Вот почему мне так трудно э-это сказать. — Ты ее прощаешь? — спросил я Грейс. — Что? — Грейс словно не понимала, о чем речь. — А. Да. Конечно. — Она направилась к своему месту, села, уставилась на свои руки.