Дверь захлопывается с глухим щелчком, и я вновь откидываюсь на спинку кресла. В очередной раз берусь за телефон. Никаких сообщений. Вот и сиди тут, гадай, что там с этой несносной девчонкой. С утра выглядела, вроде, бодро. Только глаза на пол-лица и бледная, как смерть. Но хотя бы в сознании. Даже подумать страшно, что было бы, не позвони ее соседка мне. Видать, действительно, в отчаянии была. О чем их родители думают: отпустить двух девиц жить одних в огромной Москве в ужасающих условиях — уму непостижимо! Как вспомню облезлые стены подъезда старой сталинки, на ладан дышащую деревянную дверь и квартиру, увешанную коврами… Выносить у них, конечно, нечего, но жить там просто не безопасно. Я бы эту дверь плечом на раз снёс. А потом закинул строптивую голубоволосую девчонку на плечо и… О чем ты только думаешь, Горький? Акстись. Разблокирую экран и быстро набираю сообщения подружке Майи. "Как?" "38" Снова повышается, значит. "Таблетки выпила?" "Ещё рано" Что значит рано? Опять до бессознанки довести хочет? Лезу в Гугл справиться о лечении при высоких температурах. Ни черта в этом не понимаю, сам почти не болел, а Оксана сама о себе была способна позаботится. А тут… Ввязался, на свою голову. Остаток дня провожу то здесь, разгребая завалы документации, то там, мысленно возле скрипучей кровати. Вечером заезжаю домой переодеться, а после в ресторан за живительным бульоном. Голова полна стереотипов, и я прихватывают еще и килограмм апельсинов возле дома Шипучки. Чувствую себя ужасно нелепо. И это чувство только обостряется, стоит войти в квартиру времен моей бабушки. Узкий коридор словно давит на плечи, заставляя сжаться и продвигаться полубоком. Запах старья забивается в нос и смешивается там с запахом макарон. Переваренных. Тут я эксперт. Агния встречает меня с благодарной улыбкой и тут же стреляет глазами на пакеты в моих руках. — Тут… суп. И апельсины. У нее аллергии нет? — Не. Как и у меня, — кокетливо улыбается подруга Шипучки. Я вручаю ей пакет, и она тут же ретируется на кухню. Я остаюсь в прихожей, снимать ботинки. — Май, — кричит девчонка с кухни. — У нас появился свой фей-крестный! Я ухмыляюсь. С чего это вдруг? Просто небольшой ужин на троих. И апельсины, да. Агния проходит мимо меня в комнату с какой-то булкой в руках и, жуя, тараторит: — Май, если ты за него замуж не выйдешь, я заберу его себе, серьезно. Охомутаю, пока ты тут при смерти валяешься и все, будет мне ужины таскать! Я захожу в комнату как раз, чтобы услышать привычное шипение: — Гуся, шла бы ты… работать. Зеленоволосая подружка пожимает плечами и, круто обернувшись, выдает мне ослепительную улыбку. "Не за что" — беззвучно выводит она губами и скрывается в коридоре. Из кухни доносятся звуки раздираемого пакета и коробок с едой. Я просто стою и смотрю на Шипучку. Выглядит лучше. Хотя все лучше, чем то, какой я застал ее вчера в агонии. Сейчас она выглядит почти нормально: на голове замысловатый крендель из волос, на теле новая футболка не та смешная и ужасно короткая, что вчера. Ту я запомнил, когда держал Майю в руках, пока ее подружка пыталась заставить ее проглотить таблетки и пальцы ненароком касались раскаленного голого живота. С пирсингом. Взглядом скольжу по одеялу, туда, где скрыта сейчас та серебряная сережка, а ведь той ночью я до неё так и не дошел. Майя ловит мой взгляд и смущённо натягивает одеяло повыше. — Как самочувствие? — наконец, выдаю я. Складываю руки на груди и опираюсь о деревянный комод сбоку. — Лучше. Спасибо… за все, — тихо произносит она. Ее взгляд проделывает почти тоже самое, что мой минутой ранее: скользит по моему телу, исследуя, словно что-то представляя. От этого взгляда зажимает затылок, и горячая волна проходится по позвонкам. — Все, я пошла, дверь закрою, не шалите тут! Или шалите, даю свое благословение! Только я вернусь через два часа, чтоб все тихо было, понятно? — прерывает наши переглядки активная подружка. — Гу-ся, — снова шипит Майя. — Вали! — Ушла, ушла, — многозначительно улыбается та. — Опять свино-стриптиз? — ищу тему для разговора. — Не, сегодня быко-стриптиз. Просто Пашка, который в этом костюме скачет, тоже свалился, видимо, грипп какой-то. А Гуся… ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Добрая душа? — Скорее коммерческая. Платят вечерники хорошо. Выдвигаю себе облезлую табуретку и сажусь ближе к кровати. — Вечерники? — Ага, те, кто вечернюю развлекательную программу заказывает. — И много заказов? — Ну, если вы взглянете, как мы живем… — она обводит руками пространство. — Станет очевидно, что не особо. — Суп будешь? — переключаю ее внимание. Сейчас не время читать лекции, что есть и нормальная работа, в тепле и без ростовых кукол. — Вы привезли мне суп? — И апельсины, — многозначительно приподнимаю брови. — Боже, какое благородство, — закатывает она глаза, а на губах расцветает маленькая улыбка. Мы сидим друг напротив друга и едим на весу. Тарелки поставить некуда, а гнать девчонку на кухню не захотелось. Вдвоем на тех пяти метрах мы точно не развернемся. Майя работает пластиковой ложкой со скоростью света и становится очевидным, что она сегодня не ела. Потом тянется к рису с овощами, которые ждут своей очереди на полу, и поглядывает на меня, словно ища одобрения своим действиям. Я делаю тоже самое: тянусь ко второму контейнеру и раскрываю его. Майя кидает прищуренный взгляд на картошку со стейком в моих руках и прикусывает губу. — Поменяемся? — предлагаю я. И, клянусь, лучезарнее улыбки я ещё не видел. — Ах! А! А-а-а! — раздается прямо над нами. Я в ужасе задираю голову, чтобы проверить, не почудилось ли. Словно мне в ответ раздается стук кровати о стенку. — Что это? — У нас очень активные пенсионеры сверху, — хихикает Шипучка. — Пенсионеры? Да не могут они… — Вам лучше знать, — беззаботно пожимает плечами голубоволосое чудо. — Ах ты, козявка! — выбрасываю свободную руку и хватаю голую щиколотку, выглядывающую из-под одеяла. Пальцы сжимают горячую кожу кольцом, вызывая будоражащие фантазии. Отставляю в сторону контейнер с едой и медленно, осторожно стягиваю девчонку с кровати прямо на пол. Она визжит, старается сохранить баланс и не уронить то, что держит. Я забираю из ее рук контейнер и нависаю сверху. Мои руки сжимают тонкую талию, пальцы оглаживают выступающие ребра, а пульс стучит в висках. — Рано записала меня в пенсионеры, — хрипло выдаю я. — Я болею, — выгибается в ответ на мои поглаживания. — Я как раз собираюсь измерить тебе температуру, — наклоняюсь ближе к карим глазам, почти чувствую жар, исходящий от нее. Конечно, ничего сейчас не будет, но отказать себе в кратком удовольствии и не коснуться ее губ — не могу. Глава 16. На смертном одре Майя