— Помнишь, ты говорил о Петрове? — Олег сделал вид, что запамятовал о договоренности написать о нем статью, да еще и о том, что уже получил за нее часть аванса. — Я тут узнал о нем кое-что сногсшибательное. Он, оказывается, и в самом деле был не так прост. Говорили, старлей, молодой, что он там мог знать… Олег увидел на дорожке камень и вдруг по-мальчишески стал его гонять, словно футбольный мяч. Дал пас Морану, тот азартно, царапая и пачкая свои красивые недешевые ботинки, пнул камень в ответ и снова отбил посланный ему камешек. Они оба посмеялись. — Будешь писать продолжение статьи? — вернулся к разговору Майкл. — Мы же хотели делать это вместе. Или ты передумал? — он деликатно молчал о деньгах. Пока. — Я вот прикинул, а нужна ли она вообще? Ты понимаешь… — Ермилов помялся, поглядел на небо, словно ожидал что вот-вот там прогремит гром и не позволит ему договорить. — Ту информацию, что я получил… Как бы тебе сказать? Ты же не из болтливых? — Как у вас, русских, говорят? Я — могила. Они оба поулыбались, понимая, что разговор принимает какой-то не совсем ординарный оборот. — Так вот, та информация, какой я владею, она не для широкого круга читателей, а, скажем так, для профессионального сообщества, если ты понимаешь, о чем я. — Убедившись, что Моран кивнул, Олег продолжил: — Более того, можно получить информацию и по другим вопросам, если они у кого-то возникнут. Он помолчал, не наблюдая на розовощеком лице американца хоть какую-нибудь реакцию. — Буду, наверное, разводиться. Надоело, — Ермилов почувствовал, что пока лучше отступить. — Денег нет. Жена достала звонками, просьбами. Пусть лучше получает копеечные алименты с моей зарплатки и оставит меня в покое. Наташка мне всю душу выгрызла. Сердцеедка, зараза! Со школы с ней то сходились, то расходились. Потом меня услали в дивизионку, а Наташка своей дорогой пошла. Это ведь она меня сюда вытащила, я там, в Мурманске, на себя руки бы наложил. Честное слово! Хочешь посмотреть? — Олег вынул из кармана бумажник, достал с трепетом ее фотографию. — Вот она. — В форме? — чуть удивился Моран. Хотя знал, что пассия Гаврилова — майор ФСБ. — И что же она делает там, в вашем КГБ? Секретарша небось какая-нибудь? Красивая девушка. — Бери выше, — Ермилов раздраженно отобрал у журналиста фотографию. — Только я тебе не скажу. Это секрет. — Ну если предположить, что это она тебя снабжает информацией по Петрову, то она либо архивист, либо сотрудница военной контрразведки. Ермилов опустил голову, надеясь, что ему удалось покраснеть при словах «военная контрразведка». — В точку? — оживился Майкл. — Любопытно. Да это же клондайк для пишущего человека. Она может тебе давать хоть по чуть-чуть сведения… — Сведения, составляющие государственную тайну? — подхватил Олег с иронией и долей испуга оттого, что разговор заходит в опасное русло. — Еще чего! — Но она же дает тебе эти сведения? — мягко спросил Моран. — А если это станет известно компетентным органам? — А ты докажи! — обозлился Олег, чувствуя, как его почти приперли к стенке, и радуясь этому несказанно. — Расслабься! — Майкл хлопнул его по плечу. — Мне больше делать нечего, что ли?! Я же заинтересованное лицо. Мне нужен жареный материал про Петрова, чтобы заработать. Вот и все. Но ты, кажется, готов пойти чуть дальше? А что, если я сведу тебя с кем-то, кто готов платить на регулярной основе за все, что тебе наболтает эта твоя курочка Наташа? — С кем? — Ну не будь ребенком! Ты же хочешь заработать? — Допустим. А ты будешь посредником? — Ермилов старался казаться жадным и этим вопросом намекал, что отстегивать Майклу процент от гонораров не намерен. — Да нет. Вы станете сотрудничать один на один. Это ведь процесс почти интимный. Он очень серьезный человек. Ты догадываешься, что его вымыслами кормить не удастся? Что ты готов ему передать? Олег почувствовал, как пот стекает по лбу, словно он и в самом деле сейчас, вот в этом весеннем парке, в центре Москвы, почти по-дружески беседуя с приятелем, американским коллегой-журналистом, собирается продать Родину. — А что, если я скажу, что собственными ушами слышал записанные на кассету показания одного болгарина из их еще тогдашнего советского Комитета? Он работал в наружке и следил за Петровым. И события те, о которых рассказывает болгарин, происходили за несколько недель до отъезда Петрова в Москву. Петрова выслали домой. И причиной стало не только его аморальное поведение и пьянство. — У тебя есть дубликат той записи? — Допустим. У меня много чего есть. Наташка не боится мне давать эти сведения, потому что я — майор, у меня тоже есть допуск. И она уверена во мне. Да и у нас в газете цензура сомнительные вещи не пропустит. Но мне всегда легче писать, зная подоплеку дела. Я не подведу Наташку. Сам заинтересован, чтобы она продолжала там служить. Да и люблю ее, она мне всю душу вымотала. Так, глядишь, я капитал сколочу. Она уволится, и уедем с ней лет через пять отсюда, когда истечет срок секретности. А там уже можно будет многое говорить свободно, особенно если дадут гражданство. Вы ведь за это даете гражданство? — Resident card[21]? Почему бы и нет? Но все зависит от того, как ты проявишь себя здесь. Ты понимаешь, что тот человек, который будет с тобой встречаться, он должен соблюдать осторожность. — Да все я понимаю! Конспирация и все дела. Смотрели фильмы про шпионов. Майкл оглянулся, нет ли кого поблизости, и выглядел испуганным. — Ты в своем уме? Я тебе про конспирацию, а ты орешь как ишак. Это не шутки. Если ты будешь относиться к этому несерьезно, то не стоит и начинать… — Майкл, да я пошутил, — теперь напугался Олег и пошел на попятную. — Что я, не понимаю, что ли? Все я понимаю. Думаешь, когда это состоится? — Не знаю. Если ты хочешь серьезного к себе отношения, я тебе рекомендую, настоятельно рекомендую, взять с собой копию записи показаний того болгарина. Как ты сказал его фамилия? — Я ничего не сказал, — насупился Олег. — Знаешь, как у нас говорят: дружба дружбой, а табачок врозь. Мне деньги нужны, Майкл. И более ничего. Я слишком долго жил в долгах, в нищете. В девяностые годы нам месяцами зарплату не платили. — Как же ты жил? — И детей кормил, и жену, которой тоже ничего не платили. Лучше не спрашивай. Спину сорвал — грузчиком подрабатывал. Ночами асфальт клал, на машине приятеля бомбил, писал статьи в коммерческие издания. А главное, все это как военнослужащий, по сути, не имел права делать. Вот так. Не жили, а выживали. Жена вся за эти годы измоталась. Она шила игрушки какие-то на продажу, вязала. В общем, семейный подряд. Но она уже для меня перестала быть женщиной. Так, партнер по выживанию, братуха, а не жена. И она это понимает. И вроде бесится, однако уже давно смирилась. Пока сидел в редакции, Олег успел перекинуться парой слов с сотрудниками газеты. Даже сходил покурить вместе с ними, хотя и не любил курильщиков и кашлял потом полдня. Зато почерпнул истории из жизни военных журналистов образца девяностых. — Безрадостно, — покачал головой Майкл. Опустил на нос солнцезащитные очки, как обычно, лежавшие поверх его кока. Ермилов видел, что Майкл загрустил и расслабился. Он вряд ли сочувствовал выпивохе и разгильдяю Гаврилову, запутавшемуся с любовницами. Но ему стала понятна мотивация майора, решившего предоставить свои услуги иностранной разведке. * * * По дороге на кладбище «тойоту» Богданова обгоняли грузовики, заполненные грязным, слежавшимся за зиму снегом. За городом его еще хватало. Олег сидел рядом со Славкой и пялился отрешенно в окно, пребывая мыслями где-то далеко. Полковник Богданов, здоровенный, едва умещавшийся на водительском месте, обнимал руль огромными лапами и напоминал одного из бандитов в мультике о капитане Врунгеле. Ермилов так подумал о Славке, но даже не улыбнулся. Слишком тягостно на душе было. — Снег везут, — заметил Олег, чтобы хоть что-то сказать. — Прошлогодний снег… — А Витьку не вернешь, — как будто бы невпопад ответил Богданов. — После поминок поедем в отряд. Там еще посидим. — Без меня. Мне на службу. Подбросишь потом до метро? Богданов, привыкший к работе Олега в Генпрокуратуре, считал по инерции, что друг и теперь работает по принципу — солдат спит, а служба идет. Хотя и тогда Ермилов не работал спустя рукава, просто у Славки существовало стойкое предубеждение о работе прокурорских. Проще говоря, бездельниками он их считал. Славка не был пофигистом. Но любил посидеть с друзьями и полагал, что дела всегда можно отодвинуть на второй план. Слава даже переступил через свое военное десантное прошлое с битьем кирпичей о голову ради дружбы с Ермиловым и стал ходить с ним на большой теннис. Играл он так, словно дрова рубил, но Олегу приходилось попотеть, чтобы отражать его пушечные удары. — Чего ты снисходительно улыбаешься? — сердито заметил Олег. — Говорю тебе, на службу мне надо. — Мы теперь важные, мы теперь зазнались, — нагло прокомментировал Славка. Ермилов промолчал. Он думал, как быстро объявится Майкл? Каким образом организует встречу с цэрэушником и кто придет на контакт? Стив Ривера? Плотников получил разрешение на спецмероприятие и, возможно, задержание сотрудника ЦРУ. Петр Анатольевич выглядел вчера несколько взъерошенным после того, как Ермилов вернулся со встречи с журналистом. — Нам нечем с ними торговать, — сказал Плотников. — Синица в руке лучше, чем журавль в небе. Так считает руководство. А я бы поиграл, — Петр Анатольевич вздохнул. — Хотя, конечно, есть риск. В случае разоблачения они свернут контакты с тобой. Да, у нас будут записи — аудио и видео, твоих встреч и с Майклом, и с тем, с кем он собирается тебя свести. Мы можем им предъявить обвинения и выдворить из страны. Но тогда не состоится позорное для американцев задержание сотрудника ЦРУ с поличным. Дилемма. — Я бы потянул время, может, они меня снабдят шпионским снаряжением. — Заманчиво. Но у тебя нет опыта оперативной работы. — Так это и хорошо. У майора Гаврилова и не может его быть, — оживился Олег. — А то, что Майкл просил тебя принести запись показаний болгарина на первую же встречу и фамилию болгарина пытался выведать — с этим как быть? Нет, братец, их на мякине не проведешь. Это американцы. Товар — деньги, деньги — товар. К тому же зачем они будут передавать тебе дорогостоящее шпионское спецснаряжение? У тебя твой источник под боком. — Не смешно, товарищ полковник. Я ведь могу, например, подарить Наталье особую ручку. Она будет носить ее на работу, писать, читать секретные документы с ней в руках. Или какую-нибудь пудреницу со встроенным в нее оборудованием. Ну что я вам рассказываю! Вы лучше меня все эти трюки знаете. Что, уже не так смешно? А потом могу поменять пленку в ручке и кассету в пудренице, когда буду встречаться с Натальей у нее дома. В мою общагу она, конечно, приходить не станет. — А кто тебе сказал, что у Натальи нет мужа? Встречаться вы будете в гостинице. Это я так тебе говорю, на всякий случай. Нам нет резона светить какую-то квартиру. Они могут спросить у тебя адрес Натальи. Так вот к вопросу об их требовании принести запись разговора. Мы же решили не выдавать им то, как Петров резвился в Конго и Болгарии. Поэтому, если контактер начнет прослушивать запись при тебе, он ее может и не забирать, они и так будут вести свою запись. Затем вычислят нашего болгарина, ему не поздоровится. Нет, мы не можем рисковать. А вот если задержим разведчика, изымем все, что при нем будет (а при нем стопроцентно будет оборудование), мы таким образом обезопасим болгарина, продлим жизнь Петрову. Его карту мы всегда успеем разыграть. — А Майкл? Я так и не понял его роль. — Он не разведчик, — покачал головой Плотников. — Его используют в подготовительной работе. Он, несомненно, имеет отношение к ЦРУ, но не кадровый разведчик. Он обхаживал Меркулову так же, как тебя. Готовил почву. Но переключились на Гаврилова, когда мы перекрыли ей канал получения информации. Этим каналом ты, по сути, и являлся. Мысль о Меркуловой беспокоила Олега все это время. Она обратилась к нему за помощью, и стал раскручиваться маховик дела Петрова двадцатилетней давности, высверкивая из темноты небытия, казалось бы, сокрытые навсегда временем, все новые и новые обстоятельства предательства старлея, спаивая их накрепко причудливым узором с современностью. «Как-то нехорошо с ней вышло, — думал Олег. — Я ее практически отшил. А почему, собственно, должен был с ней церемониться? И кстати, отшил для ее же блага. Вот парадокс — благодаря ей мы раскручиваем уже второе дело». …Богданов повернул к церкви с основной дороги, и они поехали вдоль леса, в котором плотными рядам между деревьев стояли оградки и кресты. Олег уже видел впереди машины собровцев, приехавших на поминки, и думал: «Вот Виктор погиб, исполняя служебный долг, голову сложил. Он не получал большой зарплаты, не жил в прекрасных условиях. По три месяца торчал в командировках на войне, чтобы получать хоть какие-то деньги — боевые, чтобы кормить и одевать восьмилетнего сына, которого воспитывал один. Теперь сын живет у бабушки… Пришло бы Виктору когда-нибудь в голову предать Родину? — у Ермилова даже мурашки побежали по коже от такой кощунственной мысли. Получивший звание Герой России посмертно, майор до последнего был настоящим офицером и человеком. — И сколько таких… В Великую Отечественную надрывались солдаты и офицеры, в голоде, в холоде, по пояс в ледяной воде, в грязи, в мерзлых окопах. А Петров тоже надрывался, здоровье попортил, рекорды ставил по предательству. И к сожалению, не он один такой». Молча Славка собрал с заднего сиденья рассыпавшиеся гвоздики. Целую охапку, красных, восковых, ломких, пахучих. Разделили по-братски. Разложили их веером поверх осевшего за год могильного холма, будто земля тут вздохнула, принимая своего героя… Стояли рядом, плечом к плечу, офицеры СОБРа, молчаливые, хмурые. Каждый вспоминал Виктора, но и думал о себе. Для них и жизнь продолжается, и участие в боевых действиях… Кого какая судьба ждет? А они стояли плечом к плечу… Ермилов всегда чувствовал себя среди этих парней спокойно. Эта уверенность осталась с тех времен, когда в 96-м они его охраняли в Грозном, а Славка и вовсе жизнь ему спас. После поминок Олег с недоумением вдруг почувствовал, что с трех рюмок водки сильно опьянел. Он даже растерялся. Сказалось нервное напряжение последних дней. Богданов выпил четыре и преспокойно сел за руль. А Ермилов просто-напросто задремал на заднем сиденье. Проснулся только когда машина остановилась около ворот отряда под Долгопрудным. Олег выругался так, что Богданов, ожидавший, когда железные ворота откроются, обернулся ошалело.