Первое время они и в самом деле были в дурмане. Никого не видели и не замечали вокруг, даже когда выходили в город или забирались в горы. Словно их окутал туман, сползший с горы Витоша. Ни о ком она не могла больше думать и говорить. Но проходили дни, недели, и Александр становился все более отстраненным. Она списывала это на его напряженную работу. И жена его бомбардировала письмами, в которых перемежались угрозы и мольбы опомниться. Ей, конечно, уже донесли жёны сотрудников посольства. В таком деле доброхоты всегда находились. Богна старалась его развлечь. Водила по местным ресторанам, в кино и все время ненавязчиво предлагала остаться в Болгарии. Ее дед сможет организовать все так, что у Александра не будет проблем. Это же не эмиграция на Запад. Это ведь дружественная советская Болгария. Но он уходил от разговора. По субботам они завтракали вместе на круглой террасе с клетчатыми рыже-белыми шторками на окнах. Варили кофе, ели блинчики с джемом из лепестков розы. Болтали обо всем. Он очень хорошо говорил по-болгарски. И вот в один из дней они пошли гулять. Прошли по проселочной дороге до начала горной тропы и углубились в лес. Изнуряющая жара уже с раннего утра стиснула город. София варилась в собственном соку из бензинового духа, дыма от пекарен и запаха раскаленного асфальта. В лесу были и ручьи, и родники, из которых они пили ледяную воду. Доходили до высокого водопада, а оттуда по каменистой тропе шли еще выше, к горной хижине, а оттуда к ресторанчику. Как раз успевали к обеду. Так они делали всегда, а в тот день Александр почему-то поторапливал, забегал вперед, хотя Богне хотелось идти рядом. Это стало, в конце концов, ее раздражать, у нее испортилось настроение, и она начала нарочно притормаживать. Богна не выносила, когда кто-то пытался ей указывать. Это стало их первой серьезной размолвкой. Он и вовсе ее оставил на тропе, устремившись вперед. Она остановилась, прикидывая, идти вперед и устроить ему разнос или спуститься с горы. Богна потопталась на тропе, сорвала травинку в раздумьях. Но решила, что оставаться голодной из-за этого болвана не будет. Надо передохнуть и перекусить. Поднявшись к ресторану, она не увидела Александра в пестрой толпе туристов с рюкзаками и в парусиновых оранжевых и красных кепках с синими и зелеными козырьками из пластика. Зеленые и синие тени лежали на лицах людей, и Богна со смехом подумала, что эта группа с Марса. Настроение чуть улучшилось. Тем более ей вдруг пришла в голову вполне здравая мысль, что у Петрова заболел живот, а он просто постеснялся сказать и припустил к ресторану. Однако когда она зашла в зал, то увидела, что Александр сидит за самым дальним столиком у окна с незнакомым очень молодым мужчиной в толстой шерстяной английской темно-синей кофте на пуговицах. Она видела его в пол-оборота. Отметила женским взглядом, что незнакомец красавчик, с правильными чертами лица, светлыми волосами, аккуратно причесанными. Богна подумала сперва, что он немец. Замерла в нерешительности. Из-за него, что ли, Петров бежал так, что пятки сверкали? Богна заметила, что Александр напряжен. На столе между собеседниками лежала газета. Приближаясь, девушка услышала, что они говорят по-английски. У красавчика произношение было великолепным, классическим. — Встретил знакомого, — Александр вскочил так резко, что едва не опрокинул пластиковый стул на металлических ножках, пронзительно заскрежетавший по кафельному полу. Англичанин привстал и кивнул Богне, взглянув на нее холодными голубыми глазами. Он, в отличие от Александра, нисколько не взволновался. Спокойно подвинул в сторону Петрова газету. Богна заметила перстень на его длинных цепких пальцах. Камень, вправленный в перстень, вызывал странные ассоциации — абсолютно белый, непрозрачный. Словно глаз без радужки. Александр крепко схватил Богну за локоть и потащил от стола. В эту же минуту он сгреб газету другой рукой, царапнув ногтями по столешнице. Смущаясь, он признался, что и в самом деле у него прихватило живот. А когда он вышел из туалета, то увидел знакомого. Подсел к нему, пока дожидался Богну. Александр сказал, что знает его шапочно, видел пару раз в посольстве на приеме. Через несколько дней Александр, чтобы загладить свою вину перед Богной, подарил ей браслет с рубинами. Она все еще дулась на него за то бегство по лесу. Этот браслет единственное, что осталось от Александра на память. Через две недели после той истории он скоропостижно уехал, даже не попрощался. Были еще кое-какие подарки-мелочи, но во время переезда они затерялись. Только браслет уцелел. Слишком дорогая вещь, старинная работа. Во все детали своего романа она не стала посвящать Руденко и Ермилова. Только о той встрече с англичанином и рассказала. Эти двое русских вызвали у нее доверие. Ей хотелось расспросить их об Александре. Как сложилась его жизнь без нее, каким образом он попал в Штаты. Но она так и не решилась. Она почувствовала, что с дальнейшей судьбой Александра связана какая-то тайна, и ей не хотелось те свои воспоминания, незамутненные, приятные и волнительные, смешивать с чем-то, возможно, неприятным, воспринятым с чужих слов. Во время их пути по канатной дороге туман то рассеивался и становились видны с пугающей высоты склоны с клочками осевшего снега, то снова кабинка вплывала в мутное облако и туман облеплял окна, оставляя влагу на стеклах. Когда Богна замолчала, Ермилов никак не мог собраться с мыслями. Неужели такое совпадение может быть? Или все сотрудники MI6 снабжены такими дурацкими перстнями с белым камнем? У Олега мороз пробежал по коже. Он повыше застегнул куртку. «Наверное, в горах слишком холодно, — попытался унять здравыми мыслями дрожь Ермилов. — Этот Линли просто-таки преследует меня. Сколько же ему лет, если это в самом деле был он? В принципе, это возможно. Лавренев ведь до сих пор служит». Едва кабина остановилась и служитель открыл дверь снаружи, Богна молча вышла, будто они не знакомы. Ермилов с Руденко шагнули на платформу следом и направились к выходу, чуть поотстав. Выйдя из здания, они увидели, как Богна устремилась к автобусной остановке. Сюда, наверх, ходил и автобус. — Нам придется ждать следующего. Этот прибудет минут через пятнадцать. А следующий… Может, и больше часа надо ждать. Зимой они тут ходят редко. Пойдем в ресторанчик, перекусим и согреемся. Там и обсудим. Руденко тоже выглядел озадаченным. Он работал на Кипре до недавнего времени, знал Ричарда Линли. И помнил, что английский разведчик носит перстень с белым камнем. Но им не удалось спокойно поесть: позвонил Лавренев и предупредил, что цэрэушники, ходившие за Богной и упустившие ее из виду ненадолго, все же напали на ее след. И сейчас едут по канатной дороге следом за Богной. — А я за ними, — добавил Лавренев. — Вижу две их макушки в кабинке впереди. Туман рассеялся. — Ну и че? — раздраженно и, как показалось Олегу, обреченно сказал Руденко. За хамством он прятал озабоченность. — Мы уже расстались с нашей девушкой. Почему нам не вернуться сейчас по канатке или, на худой конец, на автобусе? — Я видел, как они разговаривали с кассиршей и с парнем на платформе. Короче, с кем она ехала наверх, они знают. Поймут, что вы русские, сопоставят с тем, что я сегодня ушел от наблюдения, а это уже попахивает масштабной… Ну ты понял. Лавренев имел в виду масштабную спецоперацию по выходу на связь с агентом. Цэрэушники могли так подумать. Руденко и сам пришел бы к такому же выводу, будь он на их месте. И подобные выводы ему не нравились. Он понимал, что внизу, в Симеоново, их будут ждать и на автобусной остановке, и около здания администрации канатной дороги. — Они пребудут в Алеко минут через десять, — сказал Лавренев. — Я слегка загримировался, меня они не узнают. Да и не эти за мной ходят. Так что у вас фора минут десять — пятнадцать. Не исключаю, что сейчас наверх их архаровцы еще и на машине едут. Руденко спрятал мобильный. — Не суетимся, не привлекаем к себя внимание. Идем вон туда, — он указал на домик на краю площадки. — За ним есть тропа вниз, если я не ошибаюсь. Идем порознь. Я тебя там подожду. Туман и здесь почти рассеялся. Даже солнце осуществило попытку просочиться сквозь плотную облачность. Начало припекать, хотя было все так же пасмурно. Пахло сырым снегом и мокрой хвоей. Пробираясь за угол домика, на который указал Алексей, Ермилов набрал воды в ботинки и к тому же задетая плечом еловая ветка устроила ему холодный душ из подтаявшего снега. — А сейчас, Олег, быстренько ретируемся. — Руденко припустился вниз по тропе едва ли не бегом. Ермилов хоть и играл в теннис и считал себя довольно спортивным, с трудом поспевал за Алексеем, поджарым, подсушенным сначала кипрским, а теперь и греческим солнцем. — «Почто отступаем?» — цитатой из знаменитого фильма огласил окрестности Олег, еле удерживая баланс на скользкой тропе. — Я в Болгарии никто. Скажут, к примеру, что я очень похож на серийного убийцу, находящегося в розыске. Под этим соусом задержат, а в камере будут с нетерпением ждать вовсе не полицейские, как ты понимаешь. А еще, не дай бог, спец по спецпрепаратам. Бр-р! — У Руденко от болтовни на бегу даже не сбилось дыхание. — Ты меня уже не первый раз втягиваешь в занятные истории. — Руденко едва не упал и выругался по-гречески. — Опять этот твой Линли! И уже совсем не смешно, — он увидел, что Олег улыбается. — Это нервный смех. Все-таки по дороге они по паре раз упали, замерзли, промокли, перемазались. Руденко, как оказалось, неплохо ориентировался на склоне Витоши, и это здорово облегчило им жизнь. Во всяком случае, они не плутали. Вышли в один из пригородных районов уже после обеда. Ермилов хотел побыстрее добраться до их временного жилища, потому что его знобило и разболелась голова. Однако им пришлось пешком пройти через поселок и двадцать минут простоять на автобусной остановке, прежде чем они смогли хоть чуть согреться в салоне автобуса. В Софию нахлынуло уже весеннее солнце. Город стоял в пробках, но это не мешало ему быть оживленным. Нисколько не статичным. И местные, и туристы, не столь многочисленные в это время года, сновали по улицам. Когда Олег и Алексей добрались до квартиры, совершенно вымотанные, Руденко отправил Олега под горячий душ, а сам принялся готовить поздний обед. Жарил здоровенный кусок мяса, который они купили по дороге, проголодавшись от бега по горам. Но из ванной Ермилов вышел совсем квелый, есть не стал, а улегся на тахту, укрывшись одеялом и покрывалом. Потрогав его лоб, как заботливая мать, Алексей побежал в ближайшую аптеку за градусником и жаропонижающими таблетками. Намеряв температуру под сорок, Руденко заметил выглядывающему из-под одеяла Ермилову: — Хилый ты, однако. По-моему, новость о Линли тебя подкосила. — Да пропади он пропадом! — севшим голосом пожелал англичанину Олег. — Я скоро смогу написать о нем книгу-биографию, начиная с его юных лет и вербовки Петрова. Кто, думаешь, выступил инициатором? Ты — профессионал, как оцениваешь их встречу в горном ресторанчике? Говорит она о чем-то конкретном? — Пей аспирин и спи. Потом обсудим. — И все-таки, — Олег высвободил руку из-под одеяла и протянул ее за стаканом с растворенной в нем таблеткой аспирина, ежась от противного озноба. — Это была не первая их встреча. Обычно во время первого контакта не дают деньги и не получают материалы от завербованного агента. Подготовительная работа проводилась. Почему встреча была такая сумбурная? Почему не побоялись присутствия Богны и тех, кто за ней ходил? А они не могли этого не замечать. — Слушай, ну Петров не разведчик… — Ага! — Руденко сбегал на кухню, притащил тарелку с мясом. Сказал извиняющимся тоном: — Я же не больной. — Лопай, — разрешил Олег. Он и смотреть на еду сейчас не мог. Голова кружилась и плохо соображала, однако он пытался удержать себя на плаву сознания. Но туман, который уже рассеялся на горе Витоша, словно преследовал его и заполз в голову. — Он не разведчик, — вернулся к разговору Руденко. — Но парень ушлый. За ним и наши приглядывали, Лавренев ведь говорил. Что же выходит, дед все прохлопал? Да и цэрэушники тоже? — А болгарские контрразведчики? — История умалчивает. У деда есть старые знакомые, но те наверняка будут избегать общения. Боятся. Их и так преследовали, как и ребят из Штази. Меня сейчас больше волнует, как ты будешь домой добираться в таком состоянии. — Собьем температуру, — был настроен оптимистично Олег. — Рассказ Богны хорошо записался? Может, еще раз прослушаем? — Спи! — велел Руденко. — Я съезжу в посольство. Дам прослушать запись деду. Он уехал. А Ермилов, пытаясь уснуть, ворочался, сопел, одолеваемый видениями в полусне. По канатной дороге в каждой кабинке ехало по шесть мужчин в плащах и шляпах, надвинутых на глаза. Олег пытался рассмотреть их лица, но туман застилал глаза, едва ему казалось, что вот сейчас, еще мгновение, и он увидит их. Наплывал туман, серый, липкий, как сгустки паутины. А значит, есть где-то паук, который ее плетет… Понимая, что это бред, Олег пытался мыслить здраво, но и здравые мысли приводили его своей логикой, подогретой температурой, только к странному выводу, что таких больших пауков не существует в природе, а уж продуцировать столько паутины живое существо и вовсе не смогло бы. Он запутался в своей же «логике» и провалился еще глубже. Ему чудилось что кто-то огромный и белый с распростертыми руками повалился на него и давил всем своим чудовищным весом. Как статуя Иисуса из Бразилии. Слепили вспышки, словно его кто-то фотографировал. Возникали обрывки мыслей, становившихся навязчивыми и густыми. Сумасшедший Петров, мечущийся по комнате с мягкими стенами, коварный фотограф, нанятый цэрэушником, Линли, не стареющий, как неумолимый механизм, машина Ее Величества. Его перстень, как маяк, светил из темноты, в которой брел Олег. И свет становился все ярче и, в конце концов, превратился в ослепительный. Ермилов поморщился и открыл глаза. Вокруг него хлопотала пухлощекая Нина Михайловна. Она, как многорукий Шива, только в женском обличье, трогала его лоб, уксусом терла ему виски, на грудь укладывала горчичники, мерила температуру, поила каким-то отваром… — Я тебе реанимацию привез, — подал из комнаты громобойный голос Лавренев. — А то Лешка панику поднял. Помирает, говорит, полковник. Нет уж, извините, не в мое дежурство! А Нина если не залечит насмерть, то на ноги поднимет. У тебя же билет на завтрашний день. Так что полетишь, а там уже хворай у жены на руках. «У Люськи похвораешь», — с тоской подумал Олег. Пользуясь его беспомощностью, она начинает читать нотации: как ему продвинуться по службе, как, в конце концов, покрасить их финский домик на даче, как его достроить, чтобы не было так тесно, как воспитывать Петьку с Васькой… Лучше бы о вкусной и полезной пище… Хотя кое-какие здравые зерна в болтовне Люськи пускали ростки в слабом и податливом сознании Ермилова. Уже через час после манипуляций Нины Михайловны больной смог сидеть и даже изъявил желание отведать чего-нибудь посущественнее отваров и таблеток. Однако ему прописали диету и сунули в руки чашку с горячим чаем и плошку с малиновым вареньем. Когда Лавренев и Нина Михайловна, оставив рекомендации, удалились, Руденко, заметив, что взгляд Олега стал ясным и осознанным, поделился тем, что узнал от Ильи Николаевича. — Когда Илья прослушал запись, он вспомнил, что перед отсылкой Петрова в Союз старлей довольно долго встречался с Богной. И никто не препятствовал. Наши остерегались ее высокопоставленного деда, а дед Богны, по-видимому, не хотел травмировать чувства внучки. И все ждали, когда попритухнут чувства. И вдруг как гром среди ясного неба явление деда Богны в посольство. Он пошел прямиком к послу, а тот вызвал атташе. Как рассказывает Илья, атташе вернулся малиновый. Пришлось даже звать медсестру, чтобы сделала укол от подскочившего давления. Руденко прошелся вдоль окон на лоджии и задернул шторы. — Так вот и я, и Лавренев, мы полагаем, что дед Богны испугался связи Петрова с англичанами. И поэтому ситуация именно так разрешилась.