Паскантонио пожал плечами. На уроке физики все это вполне уместно. Почему это вызывает у вас возражения? Я возражаю, потому как вы используете детей, чтобы удовлетворить собственные интересы. В борьбе против насилия? Против зла, которое человек причиняет человеку? — Паскантонио фыркнул. — Вы говорите так, будто мы насильно даем им наркотики и готовим бандитов. Мы помогаем им оправиться, доктор Айлз, — проговорила Лили. — Мы знаем, что такое пострадать от преступления. Мы помогаем им найти смысл в боли. Такой же, какой находим сами. «Мы знаем, что это такое», — сказала она. Да, Лили Соул действительно знает: всех ее родных убили. И Сансоне тоже потерял отца в результате убийства. Глядя на лица всех шестерых собравшихся здесь людей, Маура ощутила холодную волну догадки. Каждый из вас потерял кого-то, — поняла она. Готфрид печально кивнул. Жену, — пояснил он. — Вооруженное ограбление в Берлине. Сестру, — подхватила госпожа Дюплесси. — Ее изнасиловали и задушили в Детройте. Мужа, — склонив голову, тихо произнесла доктор Уэлливер. — Его похитили и убили в Буэнос-Айресе. Маура повернулась к Паскантонио, но тот молча смотрел в стол. Он не ответил на вопрос, но в этом не было необходимости. Ответ был написан у него на лице. Внезапно Маура вспомнила о своей сестре-близняшке, убитой всего несколько лет назад. И вдруг поняла: «Я ведь тоже принадлежу к их кругу. Оплакиваю родственницу, погибшую насильственной смертью». Мы понимаем этих детей, — продолжила доктор Уэлливер. — Именно поэтому «Вечерня» — лучшее место для них. А может быть, единственное. Все мы похожи. Мы одна семья. Пострадавших. Не пострадавших. Мы смогли выжить. Пусть ваши студенты сумели выжить, — ответила Маура. — Однако прежде всего — они просто дети. И не способны сделать самостоятельный выбор. Не способны возразить. Возразить — против чего? — удивилась доктор Уэлливер. Против вступления в вашу армию. Вы ведь так о себе думаете — как об армии праведников. Собираете травмированных и превращаете их в воинов. Мы воспитываем детей. Учим, как отвести от себя беды. Нет, вы держите их там, где они никогда не смогут забыть о своих бедах. Окружая их другими пострадавшими, вы отбираете у них возможность увидеть мир таким, каким его видят обычные дети. Вместо света они видят тьму. Они видят зло. Потому что оно существует. Зло, — прошептал Паскантонио. Он сидел на своем стуле, сгорбившись и по-прежнему не поднимая головы. — Доказательства они получают из собственного опыта. Они просто видят то, что, как им уже известно, существует. — Медленно подняв голову, профессор посмотрел на Мауру очень светлыми влажными глазами. — Точно так же, как и вы. Нет, — возразила она. — То, что я вижу по работе, — результат насилия. А то, что вы называете злом, — всего-навсего философский термин. Называйте, как хотите. Эти дети знают правду. Она прожгла след в их памяти. Мы обеспечиваем их знаниями и навыками, с помощью которых можно изменить этот мир, — разумно проговорил Готфрид. — Мы вдохновляем их на действия, точно так же, как другие частные школы. В военных академиях обучают дисциплине. В религиозных школах — набожности. В колледжах делают упор на науку. А в «Вечерне»? Мы учим сопротивляемости, доктор Айлз, — ответил Готфрид. Маура обвела взглядом стол, всех этих миссионеров. А завербованы ими травмированные и уязвимые, дети, у которых не было выбора. Она поднялась с места. Джулиану это не подходит, Я найду для него другую школу. Боюсь, вы не можете принимать такие решения, — возразила доктор Уэлливер. — У вас нет официального опекунства над мальчиком. Я буду ходатайствовать перед властями штата Вайоминг. Насколько я понимаю, вы имели такую возможность полгода назад. И отказались от нее. Потому как считала, что эта школа подходит для него. Это место действительно подходит ему, Маура, — вмешался Сансоне. — Будет ошибкой забрать его из «Вечерни». И вы об этом пожалеете. Неужели в его голосе послышалось предостережение? Маура попыталась догадаться по лицу Энтони, но, как и прежде, не сумела. Это зависит от Джулиана, вы так не думаете? — проговорила доктор Уэлливер. Да, разумеется, — согласилась Маура. — Но я обязательно расскажу ему, что именно думаю обо всем этом. Тогда я посоветовала бы вам немного подождать, чтобы понять, чем мы здесь все-таки занимаемся. Я уже понимаю. Вы только вчера приехали сюда, доктор Айлз, — возразила Лили. — Вы не видели того, что мы можем предложить детям. Вы не гуляли в нашем лесу, не осматривали конюшню и ферму, не наблюдали за тем, каким навыкам здесь обучаются. От стрельбы из лука и выращивания собственной еды до выживания в условиях дикой природы. Я знаю, вы ученая. А раз так, разве вы не должны в своих суждениях основываться на фактах, а не на эмоциях? Этот вопрос остановил Мауру, потому что Лили сказала правду. Она еще не изучила «Вечерню». Она понятия не имела, найдется ли для Джулиана заведение лучше этого. Дайте нам шанс, — попросила Лили. — Не торопитесь, познакомьтесь с нашими студентами, и вы поймете, почему «Вечерня» — то самое место, где им могут помочь. Для примера — мы только что приняли двух новеньких. Оба выжили в двух разных массовых убийствах. Сначала умертвили их настоящих родителей, а затем — приемных. Можете представить, насколько глубоки их травмы, если они дважды осиротели и дважды выжили во время убийств? — Лили покачала головой. — Я не знаю школу, в которой их боль поняли бы так же хорошо, как у нас. «Дважды осиротели. Дважды выжили», — мысленно повторила Маура. А эти дети, — тихо спросила Маура, — кто они? Имена не имеют значения, — ответила доктор Уэлливер. — Значение имеет лишь то, что им необходима «Вечерня». Я хочу знать, кто они. Настойчивое требование Мауры, похоже, очень удивило преподавателей. Ненадолго в зале повисло молчание, а затем Лили спросила: Почему их имена имеют для вас значение? Вы сказали, их двое. Девочка и мальчик. И их дела связаны? Нет, Уилл приехал из Нью-Гэмпшира. А Клэр — из Итаки, штат Нью-Йорк. Почему вы спрашиваете? Потому что совсем недавно я провела вскрытия членов одной семьи из Бостона, убитых в результате вторжения в их дом. Выжил всего лишь один человек — приемный сын. Мальчик четырнадцати лет. Мальчик, осиротевший два года назад, когда убили всю его семью. — Доктор Айлз окинула взглядом потрясенные лица людей, сидевших за столом. — Он точно такой же, как двое ваших студентов. Дважды осиротел. Дважды выжил. 10 Для встречи заведение было весьма странным. Джейн остановилась на тротуаре, разглядывая затемненные окна; на них, поверх изображения пышногрудой женщины в шароварах, по трафарету золотыми, как бы рваными буквами было выведено: «Арабские ночи». Дверь внезапно открылась, и из нее, споткнувшись, вышел мужчина. Он немножко покачался, щурясь на дневном свете, затем нетвердым шагом двинулся по улице, распространяя позади себя кисловатый запах выпивки. Когда Джейн вошла в заведение, ей в нос ударил еще более сильный спиртной дух. Внутри царила полутьма, так что Риццоли едва различила силуэты двух сгорбившихся у барной стойки мужчин, потягивавших свои напитки. Обитые бархатом диванчики возле столов украшали безвкусные разноцветные подушки и верблюжьи колокольчики, и Джейн уже ожидала увидеть позвякивающую девушку, исполняющую танец живота, с коктейлями на подносе. Налить вам что-нибудь, мисс? — выкрикнул ей бармен, и двое посетителей, резко обернувшись, уставились на Риццоли. Я пришла на встречу, — ответила она. Думаю, вам нужен вон тот парень, за дальним столиком. Я здесь, Джейн! — крикнул чей-то голос. Она кивнула бармену и отправилась к дальнему столику, за которым, утопая в пухлых бархатных подушках, сидел ее отец. Перед ним на столе стоял бокал с жидкостью, напоминавшей виски. Еще и пяти- то не было, а он уже пил. Такого Джейн раньше не видела. Впрочем, последнее время Фрэнк Риццоли делал много такого, на что, как полагала Джейн, до этого он не был способен. Например, ушел от жены. Джейн скользнула на диванчик напротив отца и чихнула, устраиваясь на пыльном бархате. Какого черта мы встречаемся здесь, пап? — поинтересовалась она. Здесь тихо. Удобно разговаривать.