— Умеете вы успокоить, Григорий Степанович, ничего не скажешь. — Косноязычие — мой недостаток, поэтому в свое время я и не пошел в адвокаты, а то сейчас бы нормально зарабатывал, — почесал затылок следователь. — Значит, вы здесь в командировке? — вытерла Надя выступившие от избытка чувств слезы. — Да уж не в отпуске. Ознакомился с делом Владимира, вот уж изощренный маньяк! Ты была права, когда говорила, что твоя подруга в опасности. — Ладно, забыли! Кто старое помянет…. — миролюбиво сказала Надя, пытаясь расчесать копну спутанных рыжих волос расческой, схваченной с тумбочки, так как ее вдруг озаботило, как она выглядит. — У меня осталось много вопросов, и, мне кажется, я имею право получить на них ответы от вас. — То есть ты не угомонилась даже после того, как побывала в руках маньяка, — усмехнулся Григорий. — Ну что же, спрашивай, поделюсь с тобой информацией. — Спасибо. Известно, что Владимир что-то вкалывал девушкам и брал у них кровь. Что это было и зачем он брал анализы? Вы же приехали по этому делу и следовательно, все знаете. — Вот именно анализы. Официальной версии нет, так как в огне все сгорело. Даже если у него и была лаборатория с препаратами, он уничтожил все следы. В твоей крови ничего не было обнаружено. Я думаю, тебе он вколол большую дозу наркотиков, быстро распадающихся в крови на составляющие… А вот в крови твоей подруги Милы были обнаружены следы каких-то психотропных лекарств и антидепрессантов, которые так быстро не уходят из организма, но в целом ничего особенного. — Зачем ему это нужно было? Он держал нас как лабораторных мышей. — У меня, Ситцева, на это есть свои мысли, — сказал следователь и положил на тумбочку пакет с апельсинами, что выглядело очень трогательно. — Поделитесь, пожалуйста, своими профессиональными мыслями, — улыбнулась Надя. — У Владимира, насколько мне известно, была больная сестра, сам он был психиатр и явно с отклонениями в психике. Я думаю, что этот маньяк пытался сделать лекарство, чтобы вылечить свою сестру. Такая вот идея фикс! — сказал Григорий, глядя на свою собеседницу добрыми и усталыми глазами. На Надежду этот взгляд производил гипнотическое действие. Ей почему-то захотелось обласкать, накормить этого мужчину, погладить его мятую одежду… — Ты гений, Гриша! — перешла она на «ты». — Точно! Он и держал нас за подопытных мышей, и кровь у девчонок брал… Владимир что-то химичил, изобретал. Теперь все становится ясно… Молодые женщины попадались ему в сети через Интернет, возраст у них примерно был такой же, как у его больной сестры, все сходится… Я-то к нему сама напросилась, он меня явно не любил… Григорий Степанович рассмеялся. — Ты расстроена? — Он любовался ее огненными волосами, блестящими на солнце. — Я серьезно! Я немного не так выразилась…. — Ты, Ситцева, даже маньяку-убийце не нужна была! Вероятно, он предчувствовал, что с твоим появлением его ждет погибель. — Я серьезно, — повторила Надя. — И я серьезно! Ты и меня в Москве достала! Ну а если честно, то ему, наверное, больше никто не нужен был… Милу он недавно захватил. Знаешь, лишний рот, лишние хлопоты и все такое… — сказал следователь. — Я бы хотела поговорить с Кирой. — Надя задумалась. — Итальянские блюстители закона уже говорили с ней, и совершенно безрезультатно. Правда, я бы тоже хотел увидеть ее, — сказал Григорий, — хочешь, возьму тебя с собой? — Конечно! Еще как хочу! — Кстати, вены у Киры все в следах от инъекций, так что наша теория о том, что ненормальный братец пытался вылечить свою сестру, полностью находит свое подтверждение. — Как хорошо, что вы приехали! — Надя вздохнула. — От местных, я чувствую, никакого толка не будет! — Держи себя в руках, Ситцева! — погрозил ей пальцем Григорий Степанович. — Да чего уж тут! Вместе с вами, Гриша, мы — сила! — добила она его окончательно. — А сколько раз он тебе что-то вкалывал? — осторожно поинтересовался следователь. — Да всего один раз! Второй раз я уже не позволила, со мной не так-то просто справиться, вы не смотрите на мою комплекцию, — похвасталась она. — Владимир хотел напугать меня, вколов какие-то галлюциногены. Кстати, Гриша, вы мелькнули в моем кошмаре тоже. — Даже не знаю, что и сказать, — развел он руками с широкими ладонями. — А что тут скажешь? Что называется, без комментариев. Но ловлю вас на слове, что вы пообещали взять меня в лечебницу к Кире, — погрозила она ему пальцем, — я тоже хочу посмотреть на нее. — Кстати, вспомнил! — вдруг хлопнул себя по лбу Григорий Степанович. — Я не знаю, кому ты дала мои координаты, но мне в Москве звонила какая-то женщина и просила связаться с тобой. Ей срочно нужно было что-то тебе рассказать, а телефон твой не отвечал. Вот ее номер, — вытащил он из своего бумажника маленький листок бумаги, сложенный вдвое. Надя развернула его и увидела знакомый набор цифр. — Так вы тоже должны ее знать! Это же Алевтина Юрьевна, мама Милы. Боже мой, у нее же моя дочь! Что-то случилось! А может быть, она еще не знает, что Мила жива? — Нет, ей об этом сообщили, когда я еще был в Москве, — уверенно ответил Гриша. — Мне нужно ей срочно позвонить! — От тревоги за свою дочь у Надежды даже потемнели глаза. — Звонить никуда не надо, — раздался за их спинами слабый женский голос. Надежда и Григорий Степанович синхронно оглянулись и увидели высокую девушку с грустными светлыми глазами и в светлой одежде, обритую наголо. — Милка, как я рада тебя видеть! — кинулась к ней подруга и обняла. — Как ты себя чувствуешь? — Очень хорошо, и это благодаря тебе. Я тогда в той камере наговорила тебе много лишнего, я была не в себе. Мне кажется, что я была в плену целую вечность. Надя взяла в руки ее лицо и сказала твердым голосом: — Теперь все позади! Все хорошо! Мы вместе забудем это, как кошмарный сон. — Да, конечно… — совсем без энтузиазма ответила Мила и отстранилась от подруги, — я звонила маме. Она безумно рада, что я жива. Страшными подробностями я не стала травмировать ее психику. — Это правильно, — похвалила ее Надя, — не знаешь, с Настей все в порядке? — С твоей дочкой тоже все хорошо, у нее даже появились новые друзья. — Друзья? — не поняла Надя. — Дело в том, что к моей маме нагрянул мой бывший любовник и поведал ей страшную историю. — Это Женя, что ли? — уточнила Надя. — Ну а кто же еще? Дело в том, что его жена погибла, и он остался с двумя детьми в совершенно беспомощном состоянии. Он впал в депрессию, начал пить… Дети голодали, и, чтобы спасти их и самому пережить кризис и встать на ноги, он притащил своих детей ко мне. Вспомнил все-таки! Меня не было, так он скинул их моей матери! Она сначала думала, что справится, а потом ей стало тяжело с тремя-то детьми, и вот моя мама, женщина все-таки немолодая, стала просить помощи… — Вон оно что… — поняла Надежда, — надеюсь, что мы скоро окажемся дома и поможем разрешить эту ситуацию. Но твой-то хорош… детей скинул, гусь! Когда-то ты хотела, чтобы он был свободен, — намекнула Надя, прощупывая настроение подруги. — Я люблю Марко! — жестко оборвала ее Мила, поджимая губы. — Конечно-конечно, только не волнуйся, — стала ее успокаивать Надя, думая о том, какое разочарование ждет подругу. — А что случилось с женой Евгения? Такая молодая женщина… Жуткая трагедия, — протянула Надежда, уходя от скользкой темы. — Откуда я знаю? Погибла, и все! Вроде дорожная авария, — безучастно пожала плечами Камилла. — И вообще, надоело мне здесь находиться! Я сегодня же ухожу из больницы, силой меня никто тут удерживать не будет. — Не рановато ли? Надо пройти полное обследование, сдать все анализы, — возразил Григорий Степанович. — Вы не доктор, чтобы мне указывать! — вдруг громко и пронзительно закричала Мила. — Мне просто необходима психоэмоциональная разрядка, а здесь я снова как в тюрьме! Одну клетку поменяла на другую, и опять уколы, анализы. Все, не могу больше! Я хочу выйти отсюда! Надя, спаси меня!! Ты не видишь? Стены сужаются! Помогите! — Она начала метаться по палате и биться головой о стены. Надя, первая вышедшая из оцепенения, крикнула Григорию: — Держи ее! Не дай покалечиться! Сама же она выбежала в коридор за медицинской помощью. — У нее острое посттравматическое состояние, — объяснил лечащий врач Камиллы, — ей надо обязательно принимать успокаивающие средства, делать уколы со специальными препаратами, ей нельзя раздражаться, вспоминать о перенесенном кошмаре и в последующем пройти курс психокоррекции личности, подвергшейся насилию, унижению и запугиванию. — Бедная, бедная Мила… — плакала на плече у Григория Степановича Надежда. — Не волнуйтесь, сейчас она спит, постепенно эти приступы пройдут, — успокаивал их врач. — Мила хочет уйти, то есть сменить обстановку, — подняла на него заплаканное лицо Надежда, — и этому есть свое объяснение. — Мы с врачами-коллегами уже обсуждали это. Дело в том, что Камилла не является психически больной, и силой ее никто удерживать не будет. Марко Тозини предложил свои услуги, свой дом, деньги медработникам, которые будут наблюдать за Милой у него в доме, но… — Что? — Я бы оставил вашу подругу у нас в больнице еще хотя бы на несколько дней из-за боязни, что она может нанести вред себе, поэтому я прошу вашей помощи, чтобы вы убедили ее остаться здесь, — пояснил врач. — Хорошо, я уговорю ее, — кивнула Надя. — А вот вы можете нас покинуть, женщина с железными нервами. У нас в отделении вас прозвали «Огненной амазонкой», — засмеялся доктор, — отклонений у вас нет, даже тахикардии от испуга. — Тахи…чего? — переспросила она. — Учащения сердечных сокращений. Вам это знакомо? — спросил врач, теребя дужки очков.