При сличении на компьютере «пальчиков» используется та же лексика, что и на политических выборах. Лица из базы данных, для которых вероятность идентичности их отпечатков и отпечатков, найденных на месте преступления, весьма велика, называются кандидатами, их классифицируют по количеству совпадений в рисунках папиллярных линий: каждое совпадение — это «голос». В нашем случае оказался только один «кандидат», он набрал более тысячи «голосов». Попался, голубчик. У Вандера от возбуждения случился приступ красноречия. — Мы сделали это! Мы его вычислили! Ай да мы! — кричал он. Победитель носил ничего нам не говоривший номер NIC112. Често говоря, я не ожидала, что мы так быстро его идентифицируем. — Выходит, отпечатки, оставленные на теле жертвы, уже есть в базе данных? — Именно так, — ответил Вандер. — Значит, у этого типа криминальное прошлое? — Не исключено, но это совсем не обязательно, — сказал Вандер, начиная проверку данных. Несколько секунд он смотрел на монитор, потом добавил: — Возможно, у него взяли отпечатки, когда он оформлял лицензию на вождение такси. Вандер задал программу поиска. На экране появилась таблица с указанием пола кандидата, его расовой принадлежности, даты рождения и прочих данных. — На. — Вандер протянул мне распечатку. Я уставилась в таблицу. Перечитала ее несколько раз. Жаль, что с нами не было Марино. Если верить компьютеру — а он не ошибается, — отпечатки пальцев на плече Лори Петерсен принадлежали Мэтту Петерсену, ее мужу. 4 В том, что Мэтт Петерсен прикасался к телу жены, ничего удивительного я не видела — вполне естественно, что человек, найдя возлюбленную мертвой, отказывается верить своим глазам, трясет ее, словно пытаясь разбудить. Странно было другое. Во-первых, отпечатки удалось выявить, потому что на пальцах того, кто прикасался к миссис Петерсен, оказались «блестки». Во-вторых, образцы отпечатков Мэтта Петерсена еще не доставили в лабораторию. Следовательно, они уже имелись в базе данных, раз компьютер их идентифицировал. Не успела я попросить Вандера посмотреть, в какое время и при каких обстоятельствах у Петерсена брали отпечатки пальцев, как ввалился Марино. — Ваша секретарша сказала, что вы наверху, — буркнул детектив вместо «здрасте» — он, как всегда, был весьма любезен. Доблестный сержант жевал глазированный пончик, явно прихваченный у Розы — та всегда по понедельникам приносила целую упаковку. Марино оглядел компьютеры и всучил мне конверт из грубой коричневой бумаги: — Извини, Нейлз, но доктор Скарпетта первая их попросила. Вандер с интересом наблюдал, как я открываю конверт. Внутри оказался пластиковый пакет с образцами отпечатков Мэтта Петерсена. Образцы следовало отправить в лабораторию, а не отдавать мне лично в руки — теперь Вандер мог подумать, что я его подсиживаю. Марино не прочь втянуть меня в интригу — что ж, прекрасно. Ничего, я ему это припомню. Я сразу придумала, что сказать Вандеру: — Просто я не хотела, чтобы конверт валялся у тебя на столе без присмотра. Петерсен предположительно пользовался в тот вечер театральным гримом. Если у него на руках были остатки грима, они, возможно, окажутся и на карточке с отпечатками. У Вандера округлились глаза. До него дошло. — Мы сейчас же включим лазер. Марино стал мрачнее тучи. — А что у нас с походным ножом? — спросила я нежнейшим голоском. Марино извлек из-за пазухи еще один конверт — у него их была целая пачка, судя по оттопыренной куртке. — Вот. Как раз нес его Фрэнку. — Давайте с ножа и начнем, — предложил Вандер. Он сделал еще одну распечатку характеристик кандидата номер NIC112 и вручил ее Марино. Тот аж присвистнул: дескать, а я что говорил! И смерил меня торжествующим взглядом. Я, впрочем, этого ожидала. В тусклых глазках Марино ясно читалось: «Ну что, госпожа начальница, съели? Я, может, университетов и не кончал, зато в таких делах смыслю побольше вашего». Над Мэттом Петерсеном явно сгущались тучи, а ведь было ясно как день, что он не убивал ни своей жены, ни остальных женщин. Их убил некто, пока нам неизвестный. Пятнадцать минут спустя Вандер, Марино и я сидели в темной комнате, смежной с лабораторией, и пытались найти следы грима или «блесток» на отпечатках пальцев Петерсена и на его ноже. Было темно, хоть глаз выколи, да еще Марино терся своим пузом о мой локоть. Действительно, на «пальчиках» Мэтта оказались «блестки». Они обнаружились и на рукоятке ножа, сделанной из каучука, — слишком грубого материала, чтобы на нем оставались отпечатки. На широком, идеально гладком лезвии ножа тоже оказалось несколько еле различимых, смазанных «пальчиков». Вандер посыпал их магнитным порошком, направил на них луч лазера, а потом посмотрел на отпечатки на карточке. Вандер — профессионал, ему одного взгляда было достаточно, чтобы сличить что угодно с чем угодно. — Несомненно, отпечатки на ноже принадлежат Петерсену, — провозгласил он. Вандер выключил лазер, и на мгновение мы оказались в полной темноте. Зажегся верхний свет, и нас ослепили ярко-белые пластиковые панели. Я надела защитные очки и попыталась урезонить Марино, пока Вандер возился с лазером. — Поймите, отпечатки на ноже ничего не доказывают. Нож принадлежит Петерсену — ясно, что он время от времени берет его в руки. А насчет «блесток» — да, очевидно, что у Петерсена в ту ночь руки были в каком-то веществе, но мы пока не можем с уверенностью сказать, что именно это вещество находили на телах остальных жертв, да и на теле Лори Петерсен в других местах. Нам еще нужно рассмотреть образцы «блесток» и вещества с пальцев Петерсена под инфракрасным излучением и под микроскопом. — Да ладно, — не поверил Марино. — Вы хотите сказать, что у Петерсена и маньяка руки были в разной дряни, а под лазером эта дрянь выглядит одинаково? — Под лазером, к вашему сведению, почти все вещества выглядят очень похоже. Если вещество вообще реагирует на лазерный луч, оно наверняка будет светиться, как белые неоновые огни. — Я сдерживалась, как могла. — Очень может быть. Но согласитесь, далеко не у всех руки намазаны черт-те чем. Я согласилась. — По-вашему выходит, что у Мэтта случайно оказались на руках «блестки». — Вы ведь сами говорили, что он вернулся с генеральной репетиции. — Я только повторил его слова. — Нужно взять пробы грима, которым Мэтт пользовался в пятницу. Марино одарил взглядом, полным презрения. Компьютеры у нас стояли на втором этаже, один из них — в моем кабинете. Он был подсоединен к главному компьютеру в холле, но на нем можно было работать, по крайней мере в «Ворде», даже если главный компьютер «зависал». Марино принес две дискеты, обнаруженные в спальне Петерсенов. Сейчас мы с ним пытались их открыть. На одной оказалась диссертация Мэтта Петерсена на тему «Теннесси Уильямс: секрет успеха пьес, в которых за показным аристократизмом и благородством героев скрывается их стремление к доминированию над другими посредством насилия, агрессии и грубого секса». Довольный Марино, заглядывая мне через плечо, выдал: — Что и требовалось доказать. Теперь понятно, почему он аж позеленел, когда я сказал, что забираю дискеты. Да сами посмотрите. Я стала быстро «листать» страницы. Замелькали слова «гомосексуальность», «каннибализм», обрывки спорных трактовок этих явлений в интерпретации Уильямса. Бросились в глаза ссылка на Стэнли Ковальски[2] и упоминание жиголо-кастрата из «Сладкоголосой птицы юности».[3] Не нужно было быть телепатом, чтобы прочитать мысли Марино, примитивные, как первая страница бульварной газеты. Он считал все эти «высокие» отношения не более чем сюжетом для порнофильма, учебным пособием для психопатов, вызывающим у них новые извращенные фантазии. Для Марино не существовало никакой разницы между улицей и сценой, каждый спектакль он воспринимал как очередное дело. Ведь ясно же, что люди вроде Петерсена или самого Уильямса, интересующиеся грязными сторонами жизни, сами никогда ничего подобного не делают. Я смерила Марино уничтожающим взглядом. — А что бы вы сказали, если бы выяснилось, что Петерсен посещает воскресные службы? Марино пожал плечами и посмотрел, по своему обыкновению, сквозь меня. — Вряд ли в церкви читают проповеди о сексуальных извращениях. — Об изнасилованиях, расчлененке и проституции там тоже не говорят. А что касается литературы… Даже Трумен Капоте[4] не был серийным убийцей. Не так ли, сержант? Марино отвернулся от экрана и уселся на стул позади меня. Я крутанулась на компьютерном кресле, чтобы посмотреть на него. Обычно Марино, когда заходил ко мне в кабинет, ни за что не хотел садиться — ему больше нравилось стоять у меня над душой. Но теперь он почему-то сел, и мы могли беседовать, глядя друг другу в глаза. Наверное, Марино решил у меня задержаться. — Давайте-ка распечатаем петерсеновскую диссертацию — будет что почитать на сон грядущий. — Марино натянуто улыбнулся: — А вдруг там есть выдержки из маркиза де Сада? — Маркиз де Сад был француз. — Какая разница? Бывают же такие тупицы! Интересно, что бы сделал Марино, если бы убили жену какого-нибудь судмедэксперта? Полез бы шарить по книжным полкам, забитым томами по истории криминалистики? Уж там он бы нашел более чем достаточно доказательств вины мужа. Согласно его теории, конечно. Не спуская с меня прищурившихся глаз, Марино зажег сигарету и затянулся. Он держал паузу, выпуская в потолок длинную струйку дыма.