Мой отец сидел в постели и смотрел на меня, а я рассказывала, как прошел день в школе. Лицо у папы было пепельно-серое. Он смотрел, не мигая, а я не слышала собственного голоса. Папа не реагировал на мои слова, но не отрывал от меня взгляда. В мое сердце прокрался страх. Лицо у отца было белое. Он смотрел на меня пустыми глазами. Отец был мертв. — Па-а-а-а-па! Я прижалась лицом к его шее, и в ноздри мне ударил тошнотворный запах пота… В голове помутилось. Сознание возвращалось медленно — так из глубины всплывает на поверхность пузырек воздуха. Я очнулась. Сердце бешено колотилось. Запах. Он мне приснился? Или он был здесь, в моей комнате? Мерзкий запах гнили! Он мне приснился? Я уже знала, что происходит, — чувствовала подкоркой. Сердце билось о ребра. Кто-то был рядом со мной, на кровати. Колыхнулась волна зловония. 16 Между моей правой рукой и револьвером было не более тридцати сантиметров. Никогда в жизни ничто не находилось от меня дальше, чем мой револьвер, ничто не казалось настолько недосягаемым. Казалось, я тянула руку бесконечно. Я ни о чем не думала, только ощущала беспредельность, и сердце мое бешено колотилось о прутья грудной клетки. Кровь бросилась в голову и невыносимо давила на уши. Каждый мускул, каждое сухожилие тела напряглись, застыли, замерли от ужаса. В комнате было темно, хоть глаз выколи. В ушах зазвенел металлический голос, тяжелая рука надавила на губы. Я закивала. Я закивала, чтобы он понял — я не буду кричать. Нож у горла казался огромным, как мачете. Кровать накренилась вправо, и я на мгновение ослепла. Когда мои глаза привыкли к свету лампы, я взглянула на него — и у меня перехватило дыхание. Я не могла ни вздохнуть, ни пошевельнуться. Тело ощупывало холодное, ледяное лезвие ножа. Лицо убийцы было белым, приплюснутым из-за натянутого на голову светлого чулка. Глаза смотрели в узкие прорези. Из этих щелей сочилась леденящая душу ненависть. Он тяжело дышал, и на месте рта при каждом вдохе появлялся темный провал, а на выдохе нейлоновая пленка пульсировала. Ужасное, нечеловеческое лицо отделяли от меня считаные сантиметры. — Только пикни — горло перережу. Мысли рассыпались, разлетелись, как пыльца под ветром. Люси. Губы мои онемели под тяжелой ладонью и начали кровоточить. Люси, только не просыпайся. Рука, прижатая к моему рту, выкачивала из меня энергию. Мне недолго осталось жить. Нет. Ты не хочешь этого делать. Ты не должен этого делать. Я человек, как твоя мать, как твоя сестра. Ты этого не сделаешь. Я человек, как и ты. Я могу тебе кое о чем рассказать. Например, о ходе следствия. О том, что известно полиции. Тебе будет интересно. Нет. Я человек. Человек! Я могу с тобой поговорить. Позволь мне поговорить с тобой! Обрывки несказанных, бесполезных фраз. Молчание опустило решетку, задвинуло засов. Пожалуйста, не трогай меня. Ради бога, не причиняй мне вреда. Мне необходимо было заставить его убрать руку, сделать так, чтобы он поговорил со мной. Я попыталась расслабиться. Отчасти у меня это получилось: тело стало более податливым, и убийца это почувствовал. Он убрал руку с моего рта, и я осторожно сглотнула. Темно-синий комбинезон. Воротник потемнел от пота, под мышками тоже наметились полукруглые разводы. Рука, в которой маньяк держал прижатый к моему горлу нож, была в прозрачной хирургической перчатке. Запах резины бил в ноздри. Запах убийцы — тоже. Этот комбинезон я видела в лаборатории у Бетти. Этот приторный аромат ударил мне в мозг, когда Марино открыл пластиковый пакет… «Этот запах Петерсен почувствовал тогда в спальне?» — В голове крутилась старая пленка. Марино наставил на меня указательный палец и подмигнул: «Да, черт меня подери!» Распростертый на лабораторном столе комбинезон примерно пятьдесят шестого размера с вырезанными из штанин кусками ткани, пропитанной кровью… Убийца тяжело дышал. — Умоляю вас! — едва слышно произнесла я. — Заткнись! — Я могу вам рассказать… — Заткнись! — Его лапа стиснула мне челюсти, давая понять, что в состоянии раздавить их, как яичную скорлупу. Убийца шарил глазами по комнате. Его взгляд остановился на жалюзи, точнее, на шнурах. Я смотрела, как он прикидывает, подойдут ли они. Я знала, для чего они ему нужны. Через несколько секунд убийца перевел взгляд на провод от настольной лампы. Жестом фокусника он извлек из кармана что-то белое и заткнул мне рот, убрав нож от горла. Шея горела и не поворачивалась. Лицевые мышцы окаменели. Я пыталась выплюнуть кляп, пихала его языком, следя, чтобы убийца не заметил моих поползновений, и рискуя захлебнуться собственной слюной. В доме стояла мертвая тишина. В ушах гудела клокочущая кровь. Господи, сделай так, чтобы Люси не проснулась. Предыдущие жертвы подчинялись приказам маньяка. Перед моими глазами стояли их багровые мертвые лица… Я попыталась вспомнить все, что знала о преступнике, и извлечь какую-то пользу из этих сведений. Нож лежал в нескольких сантиметрах от меня, поблескивая в свете лампы. Что, если толкнуть лампу? Она упадет, разобьется… Я была по шею накрыта одеялом и не могла дотянуться до лампы ни рукой, ни ногой. Я вообще не могла пошевелиться. Если бы удалось свалить лампу, комната погрузилась бы во мрак… Но тогда я ничего не увижу. А у маньяка нож. Я могла бы попытаться заговорить ему зубы. Если бы я могла произнести хоть слово, я бы урезонила маньяка. У них были багровые лица, шнуры врезались им в шеи… Всего тридцать сантиметров. Никогда ничто не находилось от меня дальше, чем мой револьвер. Преступник не знал об оружии. Он нервничал, дергался. Похоже, он пришел в замешательство. Шея у него побагровела и взмокла, он тяжело дышал. Маньяк не смотрел на мою подушку. Он оглядывал комнату, но на подушку не смотрел. — Только дернись! — предупредил он, тронув мое горло острием ножа. Я уставилась на него широко открытыми глазами. — Тебе понравится, сучка. — Ледяной шепот, казалось, шел из преисподней. — Я кое-что приберег на десерт. — Белая пленка на месте рта прерывисто пульсировала. — Ты хотела знать, как я это делаю? Специально для тебя я устрою реалити-шоу. Я явно уже слышала этот голос. Моя правая рука осторожно продвигалась в сторону подушки. Где же револьвер? Правее или левее? А может, прямо под моим затылком? Я не могла вспомнить. Я не могла думать! Он сейчас срежет шнуры с жалюзи. Лампу он не тронет: лампа — единственный источник света. Выключатель для люстры находится у двери. Убийца смотрел на выключатель, не задействованный в его жутком спектакле. Я продвинула правую руку еще на два сантиметра. Маньяк бросил на меня быстрый взгляд, затем снова перевел глаза на жалюзи. Моя правая рука была у меня на груди, почти у правого плеча, под одеялом. Край матраса спружинил — это маньяк поднялся с кровати. Пятна у него под мышками стали еще больше — выродок взмок, как мышь. Он смотрел то на выключатель у двери, то на жалюзи и раздумывал, что предпринять. Все случилось очень быстро. Я коснулась холодной рукояти, схватила револьвер и скатилась на пол вместе с одеялом. Я взвела курок и резко выпрямилась. Ноги запутались в одеяле. Мне показалось, что все эти действия произошли одновременно. Я не могла вспомнить, что делала. Я не могла вспомнить, как я это делала. Возможно, я лишь подчинялась инстинкту. Палец был на спусковом крючке. Руки тряслись так, что я едва удерживала револьвер. Я не помню, как выстрелила. Я только слышала собственный голос. Я кричала на убийцу: — Ты, козел! Козел вонючий!!! Я не могла остановиться. Револьвер в моих трясущихся руках подпрыгивал. Весь мой страх, вся моя ярость выплескивались в ругательствах, которые, казалось, извергал кто-то другой. Я кричала, чтобы маньяк снял маску. Он застыл на кровати. Я все поняла. Убийца был вооружен всего-навсего перочинным ножичком.