Этого Фортосис мог бы мне и не говорить. «У преступника нет никаких умственных отклонений…» Да, я тоже думала, что у маньяка с головой все в порядке. Но вдруг я ошибалась? У него вполне могли быть отклонения. «…он прекрасно умеет притворяться и создавать о себе впечатление как об обычном гражданине…» Преступник может быть достаточно умен и образован, чтобы занимать практически любую должность. Почему бы ему не работать с компьютером? Почему бы не иметь компьютер дома? Он хотел стать моей навязчивой идеей. Он старался понять ход моих рассуждений — так же, как я старалась проникнуть в его мысли. Я была единственной ниточкой, связывавшей преступника с его жертвами, единственным живым свидетелем. Я изучала кровоподтеки, переломы, глубокие резаные раны — следовательно, я одна понимала, какую силу он применял, чтобы нанести эти ужасные повреждения. У молодых здоровых людей ребра гибкие, прочные — поэтому, чтобы сломать ребра Лори Петерсен, преступник становился коленями на ее грудную клетку и давил всем своим весом. Она лежала на спине. Маньяк переломал ей ребра после того, как сорвал со стены телефонный провод. Пальцы Лори оказались не просто сломаны, но предварительно вывихнуты. Убийца заткнул ей рот, связал ее, а потом по очереди переломал пальцы на обеих руках. Цель у него была только одна — причинить жертве невыносимую боль и дать ей понять, что это еще цветочки. Лори мучилась не только от физической боли — она страдала от нехватки кислорода. Ужас не отпускал ее — ведь провод стягивал шею, кровеносные сосуды наливались, разбухали, а голова, казалось, вот-вот разорвется. А потом выродок проник в каждое отверстие в теле женщины. Чем отчаяннее она сопротивлялась, тем плотнее затягивалась петля на ее шее — пока не был сделан последний рывок, пока Лори не умерла. И я в процессе вскрытия восстановила цепь событий. Я шаг за шагом проследила за тем, как убийца надругался над каждой из своих жертв. Конечно, он хотел выяснить, что мне известно, а что нет. Он был самонадеян, и все же у него постепенно развилась паранойя. Информация о том, что убийца сделал с Пэтти, Брендой и Сесиль, хранилась в компьютере. Там были описания каждого кровоподтека, каждого перелома, каждого вещественного доказательства, которое нам удалось найти, каждого лабораторного анализа, который я провела. Читал ли преступник то, что я надиктовала? Проник ли он в мои мысли? Стуча низкими каблуками, я побежала в свой кабинет. Как сумасшедшая, вывернула бумажник и стала судорожно шарить в куче визиток, пока не нашла единственно нужную — молочно-белого цвета, с рельефной надписью «Таймс», выполненной по центру шрифтом Gothic. На обратной стороне Эбби Тернбулл изобразила свои каракули. Я набрала номер пейджера. Встречу я назначила на послеобеденное время, потому что, когда я говорила с журналисткой, труп Хенны еще не был отправлен в похоронное бюро. Я не хотела, чтобы Эбби находилась в одном здании с телом своей сестры. Тернбулл приехала точно в назначенное время. Роза, стараясь не стучать каблуками и даже не дышать, провела ее в мой кабинет, я так же тихо закрыла обе двери. Выглядела Эбби кошмарно — морщин прибавилось, лицо стало серым. Волосы она не заколола и даже не расчесала — седеющие патлы свисали до плеч. Белая хлопчатобумажная блузка помялась, не лучше была и юбка цвета хаки. Когда Эбби закуривала, я заметила, что ее трясет. На дне опустошенных скорбью глаз сверкала ярость. Я начала с обычных слов утешения, которые всегда говорю родным и близким погибших, а затем произнесла: — Смерть вашей сестры, Эбби, наступила в результате прекращения доступа кислорода из-за сдавливания горла. — Сколько времени… — Эбби выпустила густую струю дыма, — сколько времени она прожила с того момента, как… как он напал на нее? — Точно сказать не могу. Однако результаты исследований позволяют предположить, что смерть была быстрой. Недостаточно быстрой. Но этого я говорить не стала. Во рту Хенны обнаружились волокна — значит, маньяк использовал кляп. Выродок хотел, чтобы жертва умерла не сразу и чтобы не поднимала шума. Основываясь на количестве крови, которое потеряла погибшая, можно было сделать вывод, что ножевые раны были нанесены Хенне до того, как она испустила последний вздох. Я могла утверждать только одно: преступник вонзил в Хенну нож незадолго до ее смерти. Возможно, она потеряла сознание. Наверняка все было гораздо хуже. Я подозревала, что шнур от жалюзи туго стянул шею жертвы, когда ее организм среагировал на нечеловеческую боль и она рефлекторно вытянула ноги. — На теле вашей сестры обнаружены кровоизлияния в конъюнктивах, на лице и шее, — сказала я. — Иными словами, повреждения мелких поверхностных кровеносных сосудов глаз и лица. Такое бывает при надавливании на затылочную часть головы, при закупорке яремной вены, то есть при удушении. — Сколько времени она оставалась жива? — снова мрачно спросила Эбби. — Несколько минут. Больше я ей ничего не хотела говорить. Эбби, кажется, вздохнула с облегчением. Сообщение о том, что сестра почти не мучилась, успокоило бедную женщину. Потом, и это произойдет нескоро — когда дело будет закрыто, когда Эбби придет в себя, смирится со смертью Хенны, — она узнает правду. Она узнает о ноже, помоги ей Господь. — Это все? — с сомнением спросила Эбби. — Да, пока все. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль Хенну. Эбби еще какое-то время курила, затягиваясь нервно и коротко, точно забыла, как это делается. Она кусала нижнюю губу, стараясь унять дрожь. Наконец она решительно посмотрела на меня. Ее глаза беспокойно бегали. Эбби знала, что я позвала ее не только для того, чтобы сообщить о повреждениях на теле сестры. — Вы ведь не для этого мне позвонили? — Не только для этого, — прямо ответила я. Мы помолчали. В кабинете сгущалась атмосфера негодования и гнева, исходящих от Эбби. — Что вам от меня нужно? — Я хочу знать, что вы собираетесь делать. Глаза Эбби сверкнули. — А, понятно. Вас беспокоит собственная шкура. Господи боже! Вы такая же, как все! — Моя шкура как раз меня не волнует, — мягко произнесла я. — Я выше этого, Эбби. В ваших силах устроить мне веселую жизнь. Если хотите стереть меня вместе с моим офисом в порошок — вперед! Ваше право. Мои слова повергли Эбби в замешательство, глаза ее снова забегали. — Я понимаю, почему вы так разгневаны. — Ничего вы не понимаете! — Понимаю, и лучше, чем вы можете себе это представить. — Перед глазами у меня возникло лицо Билла. Я, как никто, могла разделить чувства Эбби. — Нет, вам меня не понять! Меня никто не способен понять! — воскликнула журналистка. — Он лишил меня сестры! Он украл у меня часть жизни! Как же я устала от людей, которые по частям растаскивают мою жизнь! Да что же это за мир такой! Куда мы катимся?! Господи, не представляю, что я буду делать… — Эбби, я знаю, что вы хотите лично искать убийцу вашей сестры, — уверенно произнесла я. — Не делайте этого. — Кто-то же должен этим заняться! — закричала Эбби. — По-вашему, я должна утешаться, глядя на работу этих сраных копов? — Есть вещи, с которыми лучше справятся полицейские. Но вы можете им помочь. Если, конечно, действительно этого хотите. — Не надо меня поучать! — Да кто вас поучает? — Я поступлю так, как сочту нужным… — Нет, Эбби, так нельзя. Подумайте о вашей сестре. Сделайте это для нее. Эбби уставилась на меня пустыми от боли и красными от слез глазами. — Я обратилась к вам, потому что я затеяла опасное дело. Мне нужна ваша помощь. — Чу́дно! И лучше всего я вам помогу, если уберусь из Ричмонда к чертям и буду помалкивать… Я медленно покачала головой. Эбби, кажется, удивилась. — Вы знаете Бентона Уэсли? — Ответственного за работу с подозреваемыми? — поколебавшись, ответила Эбби. — Да, я знаю, кто это. Я взглянула на настенные часы. — Он будет здесь через десять минут. Эбби посмотрела на меня долгим взглядом. — Скажите, что конкретно я должна делать. — Используйте все ваши профессиональные связи, чтобы помочь нам найти его. — Его? — Глаза Эбби округлились. Я поднялась и пошла посмотреть, не осталось ли у нас хоть немного кофе.