Люси зажмурилась и отвернулась к стене. Я осеклась. Где найти слова, которые могли бы утешить Люси? Я села на край кровати и некоторое время беспомощно смотрела на девочку. Потом осторожно придвинулась и начала гладить ее по спине. Кажется, подействовало — постепенно дыхание Люси стало ровным, как у спящей. Я поцеловала девочку в макушку и тихо закрыла дверь. Входя в кухню, я увидела у дома машину Билла. Я успела открыть дверь прежде, чем он позвонил. — Люси спит, — прошептала я. — Какая жалость, — игриво прошептал он в ответ. — Действительно, кто такой дядя Билл, чтобы его дожидаться? Он внезапно замолчал, поймав мой испуганный взгляд. Я смотрела на дорогу. Фары выхватили из мрака поворот и тут же погасли, а невидимая машина внезапно остановилась. Потом дала задний ход. Громко работал двигатель. Автомобиль развернулся — из-под колес полетели камешки и гравий — и на полной скорости скрылся. — Ты кого-то ждешь? — спросил Билл, вглядываясь в темноту. Я отрицательно покачала головой. Билл украдкой бросил взгляд на часы и подтолкнул меня в дом. Марино никогда не упускал случая подразнить Винго, моего лучшего помощника в анатомичке. К сожалению, при этом Винго отличался гиперчувствительностью. Марино, не успев ввалиться в главный офис отдела судмедэкспертизы, тут же выдал: — О да, это она и была — «встреча, которая перевернет всю вашу жизнь»! Роковой поцелуй с «фордом»! Ввалившийся вместе с Марино патрульный полицейский заржал. Винго побагровел. Он тыкал вилкой в розетку, пытаясь включить пилу «страйкер». Желтый провод свешивался со стального стола. — Не обращай внимания, Винго, — шепнула я. Мои руки были в крови. Марино, прищурившись, посмотрел на патрульного; я ждала продолжения хохмы. Нельзя быть таким ранимым, особенно если работаешь в анатомичке. Я всерьез беспокоилась за Винго. Он принимал чужие страдания настолько близко к сердцу, что нередко плакал над покойниками, погибшими особенно мучительной смертью. В то утро мы стали свидетелями очередной злой шутки, которые любит разыгрывать судьба. Накануне вечером молодая женщина засиделась в придорожном баре. В два часа ночи она пешком отправилась домой, и на шоссе ее сбила машина, причем водитель скрылся с места происшествия. Патрульный в поисках документов полез в бумажник женщины и обнаружил там клочок бумаги с предсказанием судьбы — в такие заворачивают печенье. Предсказание гласило: «В скором времени вас ожидает встреча, которая перевернет всю вашу жизнь». — Может, она искала своего принца… Я уже открыла рот, чтобы как следует отбрить Марино, но тут Винго включил пилу «страйкер», и ее визг заглушил реготанье доблестного сержанта. Пила завывала не хуже бормашины. Винго начал распиливать череп погибшей. Костные опилки полетели во все стороны, и Марино с патрульным вынуждены были ретироваться в дальний угол анатомички, где происходило вскрытие жертвы последнего убийства — в беднягу выпустили целую обойму. Винго вскрыл черепную коробку и выключил пилу. Я оставила «свой» труп и подошла взглянуть на мозг погибшей в аварии женщины. Никаких кровоизлияний — ни в подкорку, ни в подпаутинное пространство мозга. — Что тут смешного? — по своему обыкновению, возмущался Винго. — Что смешного в том, что человек погиб? Как можно острить на такие темы?! Вскрытие черепной коробки показало, что смерть наступила не в результате удара по голове. Женщина умерла от множественных переломов костей таза. Удар по ягодицам был так силен, что на теле остался отпечаток решетки радиатора. Несчастную явно сбила не легковая машина, а грузовик, раз удар пришелся не по ногам, а по тазу. — Эта женщина сохранила бумажку с предсказанием, потому что ей хотелось в него верить. Для нее это предсказание было важно. Может, бедняжка и в бар пошла из-за него — искала человека, о котором мечтала много лет, человека, способного перевернуть всю ее жизнь. А это оказался пьяный водила, который свалил ее в кювет. — Винго, — устало произнесла я, доставая фотоаппарат, — тебе не следует представлять все в таких душераздирающих подробностях. — Они сами так и лезут в голову… — Учись беречь от них свою голову. Винго бросил в сторону Марино взгляд, исполненный боли. Сержант никогда не успокаивался, пока не доводил моего незадачливого ассистента. Коллеги-криминалисты тоже без конца его дразнили. Они были слишком шумные для Винго, слишком грубые. Он не понимал черного юмора полицейских и санитаров морга, не любил смаковать подробности убийств. Он вообще был не от мира сего. Высокий и узкокостный, Винго много внимания уделял своей прическе: коротко стриг черные волосы на висках, на макушке взбивал пышный кок, а на затылке оставлял жиденький кудрявый хвостик. Винго был женственно красив, а в несколько великоватой, но всегда очень модной одежде и туфлях из мягкой кожи (непременно сделанных в Европе) выглядел как фотомодель. Даже темно-синие халаты, которые Винго и покупал, и стирал сам, выглядели на нем очень стильными. Он со мной не заигрывал, не возмущался, когда я, женщина, говорила ему, что делать и чего не делать. Его, кажется, никогда не интересовало, что у меня под халатом, равно как и под деловым костюмом. Я настолько привыкла к Винго, что, если он случайно заглядывал в подсобку, когда я меняла жакет на халат, совсем не стеснялась. Думаю, если бы несколько месяцев назад, проводя с Винго собеседование, я поинтересовалась его наклонностями, у меня пропало бы желание принимать его на работу. Я всегда с большой неохотой признаю, что недолюбливаю геев. Правда, с моей работой сложно относиться к ним лояльно. Чего только я не насмотрелась! Попадались трансвеститы с накладной грудью и подкладками на бедрах; «голубые», убивавшие своих любовников из ревности; любители мальчиков, рыскавшие в парках развлечений — на них охотились люмпены-гомофобы. Были и заключенные с похабными татуировками и рассказами о том, как они насиловали в тюрьме все, что шевелится, и алчные сутенеры, «работавшие» в саунах и барах, которых не волновало, что одним носителем ВИЧ станет больше. Впрочем, все это не имело отношения к симпатяге Винго. — Сможете выключить? — Винго с остервенением мыл руки в окровавленных перчатках. — Я закончу сама, — сказала я рассеянно, продолжая измерять огромное отверстие в груди. По дороге к двери Винго собирал пузырьки с дезинфектором и грязные тряпки. Он включил плеер, отгородившись таким образом от окружающего мира. Пятнадцать минут спустя Винго уже убирал в маленьком морозильнике, в котором мы на выходные оставляли образцы тканей, мазки и тому подобное. Краем глаза я видела, как Винго долго что-то рассматривал. Он приблизился к моему столу. Наушники плеера Винго снял — они висели на нем как ошейник. Лицо у моего ассистента было озадаченное, даже взволнованное. В руке он держал небольшой конверт — в таких мы хранили пробы, взятые с трупов. — Смотрите, доктор Скарпетта, — произнес Винго, откашлявшись. — Я нашел это в морозильнике. Он протянул мне конверт. Пояснения были излишни. Внутри у меня все сжалось. Я бессильно уронила руку со скальпелем. На наклейке стояли номер дела, имя Лори Петерсен и дата вскрытия. Я точно помнила, что сдала эти материалы четыре дня назад. — Это было в морозильнике? Нет, тут явно какая-то ошибка. — Да, в дальнем углу, на нижней полке, — ответил Винго и робко добавил: — На конверте нет ваших инициалов. Я хочу сказать, вы его не подписали. Не может быть, чтобы этому не нашлось объяснения. — Конечно, не подписала, — отрезала я. — У меня, Винго, был только один такой конверт. Но уже когда я произносила эти слова, сомнения закрались в душу и охватили меня с быстротой лесного пожара. Я напрягла память. Пробы с тела Лори Петерсен я хранила в морозильнике в течение выходных, вместе с пробами, взятыми со всех остальных трупов, которые поступили в субботу. Я точно помнила, что взяла расписку в получении проб по ее делу из лаборатории, и было это в понедельник утром. Я сдала в лабораторию все, в том числе образцы мазков, взятых изо рта, заднего прохода и влагалища. Я не сомневалась, что у меня был только один такой конверт. Я никогда не отсылала образцы без конверта и всегда аккуратно упаковывала их в пластиковые пакеты: отдельно — тампоны с мазками, отдельно — в конвертах — волосы, отдельно — пробирки и все остальное. — Понятия не имею, откуда это взялось, — произнесла я. Возможно, слишком жестко. Винго в замешательстве переминался с ноги на ногу, стараясь не смотреть мне в глаза. Я знала, о чем он думает. Винго был не из тех, кто способен прямо сказать начальнику, что тот чрезмерно резок. Мы с Винго все это время подвергались опасности. До сих пор нам удавалось ее избегать — даже когда Маргарет загрузила в компьютер программу, автоматически выдающую ярлыки. Программа была следующая: перед тем как взяться за очередное дело, патологоанатом должен внести в компьютер информацию о «своем» покойнике. Тут же появлялись ярлыки на все случаи — для данных о группе крови, желчи, моче, содержимом желудка и повреждениях, заметных невооруженным глазом. Программа экономила массу времени и была удобна в использовании, при условии, что патологоанатом не путал ярлыки и не забывал ставить на них свою фамилию. Кое-что в этой программе меня сильно смущало. Дело в том, что несколько ярлыков неизбежно оставались незаполненными — ведь патологоанатом далеко не всегда берет все возможные образцы, особенно если в лаборатории работы невпроворот, а сотрудников не хватает. Зачем, спрашивается, отправлять на экспертизу образцы ногтей покойника, если это — восьмидесятилетний старик, подкошенный инфарктом на собственной лужайке, которая так и осталась недостриженной? Куда девать ненужные ярлыки? Не оставлять же их валяться на столе, где их всегда могут по ошибке приклеить не на ту пробирку! Патологоанатомы, как правило, просто рвали их на кусочки. Я всегда подшивала ярлыки к делу. Так проще было выяснить, какие анализы проводились, а какие нет и сколько пробирок с теми или иными образцами было отослано наверх. Винго судорожно перебирал пакеты и водил пальцем по страницам журнала учета. Я почувствовала на себе взгляд Марино — сержант будто бы ждал, когда я отдам ему все пули из последнего трупа. Винго попятился, и Марино приблизился ко мне. — К нам в тот день поступило шесть трупов, — напомнил Винго так, словно мы с ним были одни. — Это была суббота. Да, суббота, я уверен. На столе валялась куча ярлыков. Может, один из них… — Не может, — отрезала я. — Не может, и точка. Я не оставляла чистых ярлыков по этому делу где попало. Они все у меня в папке, подшиты, как положено… — Черт, — подал голос Марино. Он с удивлением смотрел мне через плечо. — Это то, о чем я подумал? Я поспешно сняла перчатки, взяла у Винго конверт и ногтем надорвала его. Внутри лежали четыре предметных стекла с мазками, но на них не было обычных отметок от руки, которые их идентифицируют. Стекла вообще не были маркированы, если не считать ярлыка на самой папке. — Может, вы прикрепили ярлык, собираясь сделать запись, а потом передумали и забыли? — предположил Винго. Я не ответила. Я не могла вспомнить! — Когда ты последний раз заглядывал в морозильник? Винго пожал плечами. — На той неделе, может, неделю назад, в понедельник, когда доставал образцы, чтобы сдать в лабораторию. В этот понедельник меня не было. Я сегодня первый раз на этой неделе заглянул в морозильник. Я припомнила, что Винго в понедельник отпрашивался. Я собственноручно достала анализы Лори Петерсен из морозильника, перед тем как заняться другими делами. Могла ли я проглядеть этот конверт? А вдруг я от усталости настолько плохо соображала, что перепутала ярлыки и прикрепила к делу Лори Петерсен ярлык с анализами одного из пяти трупов, поступивших в тот день? Если так, то какой конверт с предметными стеклами действительно был из дела Лори — тот, что я отнесла наверх, или тот, что я сейчас держала в руках? Мне не верилось, что я могла так опростоволоситься. Я же очень внимательная! Обычно я не выходила из морга в спецодежде. Даже во время учебной пожарной тревоги я успевала переодеться. Неудивительно, что, когда через несколько минут я выскочила из анатомички и понеслась по коридору в своем заляпанном кровью зеленом халате, у моих подчиненных глаза на лоб полезли. Бетти была у себя — пила кофе, пристроив чашку среди пробирок. Она взглянула на меня, и глаза ее потемнели. — У нас проблемы, — начала я с порога.