Сделав официальную морду, вывернулся из захвата и предупредил: – Но, но. Руки прочь, товарищ предатель! Мне с такими людьми, которые втемную играют, не по пути… А ведь мы с тобой из одного котелка кашу метали… Эх ты, майор! Серега сначала обиженно выпучил глаза, но видя, что я сам с трудом сдерживаю улыбку, расхохотался: – На себя посмотри. Два года нам тут «горбатого» лепил! Так что – квиты! Тут влез Иван Петрович: – Гусев прав насчет «горбатого». Что решил, Илья: ответишь, кто ты, или дальше будем делать вид, что ничего не происходит? Хм… а что, теперь действительно можно сделать вид, что ничего не произошло? Полным идиотом я не был, поэтому, тихонько вздохнув, начал говорить: – Отвечу… Я – Лисов Илья Николаевич тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Не судим, не женат. Не состоял. То есть в комсомоле был, но недолго… Он самоликвидировался, вместе со страной. Что еще? Занимаюсь бизнесом. Ну как по-вашему – нэпман. Но не крупный. Правда и не мелкий. Служил два года в армии – был командиром танкового взвода. Училища не заканчивал, а звание получил после окончания военной кафедры в институте. Соответственно образование – высшее. Отучился на геофизика. Правда, по специальности не работал. Немножечко побандитствовал. Зато потом это в деле помогало… Сюда попал, сам не знаю как. Яркий свет, голоса в голове, и я уже тут – в этом времени. Ну в общем и все. Если подробно рассказывать, то много времени займет… Мужики слушали очень внимательно. При этом Колычев еще и кивал каким-то своим мыслям. А вот на предложении изложить поподробней меня остановил: – Расскажешь, конечно. Но не здесь и не сейчас. Подожди минутку. После чего, подняв трубку телефона ВЧ связи, коротко бросил в нее: – Товарища Михайлова… Товарищ Михайлов? Здравия желаю! Да… да, поговорил. Нет… но разговор пошел еще дальше. Да сам… Так точно, докладываю – объект «Странник», вариант – два… Нет, наш век – тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения… Есть! Глава 9 Кутаясь в тулуп, смотрел в окно, разглядывая барражирующие совсем рядом «яки» сопровождения. Обдумывать свою речь перед Верховным было лень. То есть не то чтобы лень, а просто занятие это считал бессмысленным. Года полтора назад я подобный разговор даже мысленно обкатывал, обдумывая его возможные нюансы и повороты, но с тех пор прошло много времени, за которое Главкома удалось узнать получше. А с этим знанием пришло понимание того, что со Сталиным никакие домашние заготовки не прокатят. Так что надежнее будет сплошной экспромт, тогда точно – врать не потянет. Мне сейчас на брехне погореть никак нельзя – игры закончились… Самое правильное в теперешней ситуации – просто дать отдых мозгам, а то они у меня и так за эти несколько часов чуть с роликов не съехали. Вместо речи представил вдруг, как в чулане скулит и скребется забытый всеми замерзший оберштурмбанфюрер, и хихикнул. Иван Петрович удивленно поднял бровь, но я только рукой махнул и опять уставился в окно. М-да… первый раз за все время нахождения на фронте лечу днем. До этого все больше под покровом темноты передвигались, опасаясь немецких асов. Зато теперь небо от них почти очистили, и эти истребители прикрытия в основном простая подстраховка. Так что, как бы теперь ни повернулось, я все равно молодец. Сколько ни прикидывал, все время получалось, что счет сохраненным моим появлением жизням, шел на миллионы. Даже если прямо сейчас в свое время вернусь, гордиться собой буду – до невозможности. Но вот теперь возвращаться вовсе не с руки. Можно сказать, новая жизнь только начинается! Но как они меня… если, дай бог, дети будут – детям накажу, внуки – внукам. Крепко-накрепко накажу, чтобы воспринимали предков всерьез и не думали, что если они компьютера не видели, то от этого их можно тупыми считать. Скорее наоборот – это мы мельчаем. Когда Колычев меня обозвал «объект “Странник”» да еще и «вариант – два», я дар речи потерял. Когда наконец обрел, поинтересовался, почему – «два»? Что, помимо меня, у них еще подобные фигуранты присутствуют? Оказалось, все несколько проще – по какому-то хитрому предсказанию Мессинга, мое появление ожидалось. Но это предсказание было настолько хитрым, что трактовать его можно было как хочешь. «Человек без имени, из другого мира»… нехило загнул? Причем Мессинг и сам толком или не мог, или не хотел сказать, что же имел в виду. Поэтому были разработаны несколько вариантов. И по первому варианту я вообще проходил как инопланетянин! Причем он был основным!! Этому сильно способствовала моя впоследствии куда-то пропавшая способность к регенерации. Но чем дальше, тем больше склонялись в пользу версии пришельца из будущего. Это уже – из моего поведения исходили. Была даже гипотеза, что в будущем существует такое лекарство, которое и способствует ускоренному заживлению. Типа прививки. Но постепенно ее действие заканчивалось и, в конце концов, я становился нормальным человеком. Они даже в госпитале, после Богодухова, когда я, отходя от наркоза, бредил, все фиксировали. Тогда, помимо прочего, всех заинтересовало – что за «вертушки» я требовал для поддержки и какого Борю матом крыл? Остальные варианты, как сказал командир, были совсем экзотические, и он их озвучивать не стал, а я не настаивал. Не до того было. Слишком уж все неожиданно произошло, поэтому и пребывал слегка не в себе. Единственно, что командир клятвенно сказал, а Серега подтвердил, с видом бывалого урки чиркнув себя по горлу и дотронувшись пальцем до зуба, что Пучков – не их подстава. И вообще, кроме них двоих, больше никто не знает об иновременном происхождении Лисова. Нет, был еще народ в нашем подразделении, в задачу которого входило докладывать обо всех моих шевелениях, но эти люди были не из разведгруппы. К моим ребятам с таким предложением даже не обращались, чтобы лишний раз не нагнетать обстановку. Тем более что после рейдов каждый писал отчет, поэтому целенаправленно грузить бойцов посчитали лишним. Я поверил на слово, хотя некоторые подозрения были насчет Балуева. Почему именно подозревал Тихона, даже сказать не могу, наверное – интуиция. Но он был только временно прикомандированным, поэтому будем считать, что отцы-командиры мне сказали правду. Потом вспомнилось, с каким жадным интересом Колычев с Серегой меня расспрашивали про будущее. Иван Петрович после доклада «Михайлову»-Сталину тут же заказал самолет, но на аэродром сразу не поехали. Командиры у меня были мужики отчаянные и, плюнув на все условности и режим повышенной секретности, стали выяснять, что же нас ожидает в грядущем. Только минут через сорок полковник сильнейшим усилием воли взял себя в руки и, хлопнув по столу, приказал: – Все! Хватит! Мы так до утра тебя слушать будем! Пора ехать… Гусев попробовал канючить, но командир рявкнул и Сереге пришлось обломиться. Вспомнив поднятые домиком брови и удивленно-обиженные майорские глаза, я улыбнулся, а потом, понаблюдав, за проплывающей внизу и во многих местах уже прикрытой снегом землей, незаметно для себя уснул… * * * Поправив натирающий шею жесткий, стоячий воротничок мундира и испытывая легкий мандраж, шагнул в предупредительно распахнутую дверь знакомого кабинета. Колычев остался в приемной, хотя я рассчитывал, что нас пригласят вместе. Но вот позвали только меня. Зайдя внутрь, опять испытал удивление. Берии там не было, и лишь один хозяин кабинета, стоя возле окна, издалека молча разглядывал вошедшего. Я, поздоровавшись, продолжал торчать возле дверей, так как не получил больше никаких указаний. Сталин же продолжал молчать. Потом наконец подойдя ближе, указал трубкой на место, приказав сесть. Что-то вождь не пылает радостью, оттого что все уже разрешилось. Казалось, он даже чем-то недоволен. А я, усевшись на стул с высокой спинкой, уставился перед собой. Хотя, возможно, именно в эти секунды и решалась дальнейшая судьба, особенного волнения не испытывал. Просто за последний день столько всего случилось, что, наверное, уже перегорел. Сталин у меня за спиной закончил мерить шагами комнату и наконец с сильным, внезапно прорезавшимся акцентом спросил: – Почему вы могли позволить себе убийство члена Политбюро? Я неторопливо встал, задвинул стул ближе к столу и, повернувшись все так же неторопливо, спокойно ответил: – Потому что пока он был жив, я точно знал, кто запустит маховик развала страны, а также достаточно точную дату своей кончины. Теперь смерть, может, и приблизилась, но, не зная ее сроков, все равно чувствую себя гораздо лучше. Верховный, подойдя ко мне вплотную и придавив взглядом желтых глаз, поинтересовался: – А если Я вам назову эту дату, что вы будете делать? После этого вопроса стало как-то не по себе, да и тон у него был очень многозначительный. Сейчас отвечу неправильно и как в песне – «Сегодня не увидеть мне зари, сегодня я в последний раз побрился». В том, что Виссарионыч может без дальнейших расспросов и вопреки всякой логике приказать шлепнуть бесценного пришельца из будущего, после этого взгляда сомнений не оставалось. Но вот что отвечать надо честно, чувствовал тоже. Этот зверюга малейшую фальшь тут же унюхает. И если поймет, что я хоть в чем-то душой покривил… Поэтому, пожав плечами, сказал: – Наверное, ничего… Даже если и получится сбежать, то все равно это потеряет смысл, так как в одиночку изменить мир у меня не выйдет. – Вам кажется, его надо менять? Тон у Сталина несколько изменился, только вот непонятно, в какую сторону. Но то, что скользкую тему моей кончины он хоть на время сменил, не могло не радовать. – Да, кажется. – Что же в нем настолько плохого, что через… – Верховный на секунду задумался и продолжил: – …Через пятьдесят пять – шестьдесят лет вас не устраивает ваше настоящее? – Вас, Иосиф Виссарионович, оно не устроит еще больше. – Пф-ф! Собеседник насмешливо раздул усы: – Ты меня что, хочешь напугать? – Какой мне смысл вас пугать? Если бы тогда все было нормально, то вы бы про меня и не узнали. Для чего мне появляться – вдруг что-нибудь нечаянно изменю к худшему? Но я появился, причем так, что… Хотел сказать – хрен сотрешь, но вовремя поймал себя за язык. Хорошо, усатый на эту запинку не отреагировал. Ну во всяком случае сделал вид, что не заметил. – А там вас что-то не устраивало? И что значат ваши слова про то, что Хрущев запустил механизм развала? Во дает! Да если бы я встретился с пришельцем из будущего, то сразу начал бы выпытывать подробности и желательно в хронологическом порядке. А этот человек моими взглядами интересуется. Не что будет происходить, а что меня в этом происходящем устраивать не будет. С другой стороны, хорошо хоть про Хрущева он мимо ушей не пропустил, а то я волноваться начал. Подумает еще, что Лисов из шкурных интересов Никитку завалил, а мне этого совершенно не надо, да и чревато последствиями. Поэтому вздохнув, стал отвечать на первый вопрос: – Значит, интересуетесь, что не устраивает? Не устраивает то, что моей страны больше нет. Что на ее останках сейчас живут в основном нищие люди. Закон практически не действует. Продается и покупается совершенно все. Медицины нет, образования нет, зато под видом приобщения к свободам идет активная пропаганда всех извращений, которые только возможны. Только в последние несколько лет появился правитель, который хоть чуть-чуть начал исправлять ситуацию. Но нет никакой гарантии, что с его уходом все не пойдет еще хуже. Тогда сегодняшние немцы, с их планом уничтожения всего двадцати пяти – тридцати миллионов человек, покажутся сопливыми толстовцами… Сталин на эту речь отреагировал спокойно. Молча набил трубку, долго ее раскуривал и наконец спросил: – Была еще одна война? – Война? Я сначала удивился этому вопросу, но потом, видно, напряжение беседы сказалось, сообразив, почему вообще меня спросили про войну, начал ржать. Вот здесь, прямо в кабинете у одного из самых страшных людей в истории, закатывался так, что даже слезы выступили. Успокоился только минуты через две. – Война… не было никакой войны. Страну сдали правители. Верхушка коммунистическая. Сначала начал один – с очень правильными и хорошими лозунгами. И на партсъездах ему все очень активно аплодировали… Тогда весь телеэфир был этими съездами забит. А потом правитель поменьше так захотел власти, что под шумок скинул первого. И чтобы его самого тут же не скинули, просто распустил страну. Как первоклашек после урока. Хруп. В руке у Верховного хрустнула трубка. Он аккуратно положил ее в пепельницу и, отряхнув руки, медленно спросил: – И что, не нашлось ни одного человека, который бы мог это остановить? Ни одного из многих миллионов? – Человека? Да откуда бы он взялся этот человек? Все, кто хоть чуть-чуть выделялись из общей массы и осмеливались на поступки, были уничтожены еще в ваши времена. Во всяком случае, так потом Хрущев говорил – мол, людоедский режим палача всех народов сильно ослабил страну и теперь надо начинать все с начала. Вот преодолеем последствия культа личности – будет вам коммунизм. Когда жрать стало совсем нечего, коммунизм решили отложить и объявили перестройку. Захотели устроить капитализм под руководством партии. Но силы слегка не рассчитали, и рыба, как обычно, начала гнить с головы. Каждый мало-мальски значимый партийный функционер тут же начал ковать деньги. Ну а за ним и остальные потянулись по мере возможности. Партия моментально стала непопулярна. Все первые, вторые, третьи и последующие секретари устроили шоу с выкидыванием партбилетов и заделались бизнесменами. Причем все поголовно – верующими. Церковь сразу приподнялась. Выбила себе льготы на ввоз спиртного из-за границы и тоже начала рубить свою копеечку. И ведь, блин, ничем не брезговали – казино освящали, машины крутые, только что не публичные дома. Хотя, может, и их тоже, только по телевизору этого не показывали… А человек… Никто коммунистам не верил ни на грош. Декларировать одно и делать другое, у них в плоть въелось. Поэтому все дружными колоннами пошли за демократами. Вот только они вообще оказались пятой колонной. Часть работала на западные страны, а часть была идеалистами с таким завихрением в мозгах, что лучше бы они были предателями. Тогда, может, и вреда от них вышло б меньше. Я выдохся и, махнув рукой, замолк. Терзало смутное ощущение, что понесло меня куда-то не туда. На хрена, спрашивается, было про всех этих партийцев говорить и коммунистов обвинять? Можно ведь и по-другому сказать – помягче. А то сейчас взъярится Учитель Народов – я ведь и его попутно приплел, и писец. Но, правда, думал про все это без особой боязни. Вовсе не из-за того, что особо смелый или сильно глупый, просто неожиданно навалилась какая-то тупая усталость. Думал-то, меня встретят, как обычно, с распростертыми объятиями, но разговор сразу пошел не туда, вот меня и нахлобучило. Да и курить хотелось страшно. Решив, что терять особо уже нечего, набрался наглости и попросил на это разрешения. Сталин только кивнул и, очередной раз пройдя по кабинету, вызвал Поскребышева. Бессменный секретарь через секунду появился в дверях, ожидая указаний. – Там, в приемной, сидит товарищ Колычев. Извинитесь и скажите ему, что он может быть свободным. Я встречусь с ним завтра в десять утра. А вы прикажите принести нам чаю. Уже обращаясь ко мне, поинтересовался: – Может, товарищ Лисов, хочет чего-нибудь покрепче? Мне бы сейчас, конечно, грамм сто не помешало, но, памятуя тот стакан, с которого все и началось, твердо отказался. – Тогда чаю и что-нибудь к нему. Да, и отмените все встречи на сегодня… Поскребышев, кивнув, испарился, а Верховный, дождавшись, когда принесут чай и печенье к нему, пригласил меня за стоящий в углу столик. – Угощайтесь, Илья Ивано… Илья Николаевич, так ведь правильней будет? – Так точно, товарищ Сталин! – Вы угощайтесь, печенье у нас очень вкусное.