— Твой отец? — Да. — Что, он тебя прислал, что ли? — откровенно недоумевала она. — Нет. Он не знает, что я пришел. И не должен знать. И тут Сережу охватила паника. Ему захотелось бежать отсюда со всех ног. Зачем он сказал ей это? Зачем пришел сюда? Он сделал попытку уйти, но она остановила его, уперев ему ладонь в грудь. Ему так хотелось обратно, только вот она никак не убирала руку, а наоборот, кивнула ему: — Ну-ка, ну-ка, зайди, парень! Сергей послушно, как сомнамбула, вошел в комнату. Она закрыла за ним дверь, подперла ее спиной и осмотрела его с ног до головы. — Ты и впрямь на него похож, — заметила она. — Сколько тебе лет? — Пятнадцать. — Как и мне. Однако ты прыткий для своего возраста мальчик. — Ты тоже, девочка, — буквально впившись в нее глазами, заявил Сергей. — Зачем ты сюда явился, давай разберемся. Она покрутила на пальце брелок. — Только забудь это свое дерьмо насчет Печкина. Может, ты пришел поучиться? Потыкаться захотелось? Ну… Девица все больше входила в раж. Сергей оторопел. Впервые в жизни с ним так нагло разговаривала его сверстница. Но эта несовершеннолетняя шлюха плевать хотела на приличия. Он знает, что она занимается ЭТИМ с его отцом. По полной программе. От этой мысли ему сделалось мерзко. А она встала в вызывающую позу, поставив ногу на стул, откинувшись и вертя брелком. У нее уже развитая грудь, выпирающая из-под водолазки, круглый живот. Такая тесная юбка, облегающая полноватые ножки! Такой соблазнительной и отталкивающей одновременно она казалась ему тогда, почти что недосягаемой. И Панаеву стало тошно от сквозного вихря чувств, мерзким холодом обдавшего его изнутри. — Кто тебя сюда прислал? Уж не твоя ли мамочка, чтобы ты прочел мне правила поведения в общественных местах и наедине с мужчинами? — Девчонка скорчила презрительную гримасу на лице. Сергей отрицательно мотнул головой. — Вот это да! — не унималась юная соблазнительница. — Оказывается, ты сам пришел. Остается предположить, что ты решил переспать со мной? А не слишком ли рано, малыш? Она расхохоталась ему в лицо и, вытянув вперед указательный палец, надавила ему на нос как на кнопку звонка. Движение ее было настолько сильным, что от неожиданности Сергей отшатнулся назад, — ногтем она поцарапала ему правую ноздрю. Он понял: она ждет, чтобы он отмел это предложение. Он хотел и не смог. Застыл как вкопанный, пялясь на нее как щенок и трогая пальцем царапину на лице. И вот полоски ее выщипанных бровей ползут вверх. Округляется накрашенный пухлый ротик, расширяются лукавые глаза, подведенные тушью. Она кричит. Ему кажется, что на крик сейчас сбегутся жильцы соседних комнат. Но никого это не колышет. Даже странно… Никого, кроме него и отцовской пассии, нет в эту минуту в комнате. Ему хотелось сбросить с себя весь этот ужас, проснуться и потом решить для себя, что это был всего лишь страшный сон и что больше этого не повторится. Но это была реальность, которую он сам придумал. — Тебе известно, что будет, если я расскажу об этом твоему отцу? — Девушка плотоядно улыбнулась и облизала губы. — Он оторвет тебе яйца, маленький ублюдок! Кровь стучит у него в висках. Кажется, он лишился дара речи. Он только наблюдает за тем, как пламя, поднесенное к фитилю его терпения, подбирается к заряду. — Прости, — бормочет Сергей. — Пожалуйста, не рассказывай. Я же прошу у тебя прощения. — Не у тебя, а у вас, — нагло заявила она. — У меня не было дурных намерений. — Конечно, не было, — легко согласилась она. — Ты просто вообразил себя настоящим мужчиной. А на самом деле ты слюнтяй и тряпка. Твой отец — мой любовник. А тебе надо еще подрасти. Она делает шаг к шкафу. А Сергей уже решил уйти из этого кошмара. И вдруг она оглушает его фразой: — Я тебя еще не отпускала, — ее тон похож на строгую вздорную учительницу. — Мы еще не разобрались во всем. И Сергей послушно останавливается, наблюдает, как она достает из шкафа бутылку вина и стаканы. Он замечает, что руки ее трясутся. Горлышко звенит о край рюмки, вино проливается на пол. Девушка залпом пьет. Ее взгляд становится еще более нахальным и задумчиво застывает на его ширинке. В ее взгляде чувствуется властная похоть и женский каприз одновременно. — Я хочу услышать, как ты говоришь одну фразу, — заявляет вдруг она. — Какую? — Скажи громко и отчетливо: «Моя мать — грязная шлюха!» Его скулы сводит судорога. Такого оборота он явно не ожидал. Он не может этого произнести при всем желании. — Говори! — крикнула она ему в лицо. — Иначе все расскажу твоему отцу. И добавлю, что ты хотел меня изнасиловать. Она наступает на него, он пятится. Комната небольшая — три шага, и он упирается в стену. Она с размаху бьет его по лицу. — Говори: «Моя мамочка — шалава!» Теперь она кричит как заведенная и лупит его своими кулаками, а он всего лишь уворачивается. Он боится даже загородиться руками, потому что это может окончательно ее взбесить. — Говори, говори же! — наступает девушка. И это ему надоедает. Он теряет осторожность и, схватив ее за волосы, бьет об зеркало. Оно с шумом разлетается на куски. Он бьет далее ее с силой по лицу, в живот, по спине. Не веря собственным глазам, он избивает девушку, рвет на ней одежду и тащит на кровать. В припадке бешенства он почувствовал возбуждение от прикосновения к ней, но минутное желание близости тут же сменяется отвращением. Он снова бьет ее по лицу. — Сама ты шалава! — говорит он и плюет ей в лицо. Вот и все. Ее обессиленная рука падает. Лицо в крови, под глазом — синяк. Она похожа на уличную женщину: по щекам течет тушь, под носом мокро, волосы рассыпались в кошмарном беспорядке. Она не может унять рыданий. — Я шалава, я шлюха, — выла она, ползая на корточках. А Панаев, глядя на девушку, уже почти остыл. И, пользуясь тем, что путь свободен, пробирается по стенке к дверям. Робость вновь начинает возвращаться в его душу. Открыв дверь, он еще медлит, как бы желая продолжить наказание. Но она уже не обращает на него внимание и только повторяет: — Я шлюха!.. * * * — После этого ты ее больше не видел? — спросила Лариса у Панаева. — Нет, — нехотя ответил тридцативосьмилетний Сергей. — Так, видел мельком где-то через полгода. Но все уже перегорело. По-моему, отец ее к тому времени уже бросил. — А с отцом ты разговаривал о ней? — Нет, мне было стыдно. Но и она вроде бы ничего не рассказала отцу о том, кто ее избил… — Это серьезная психологическая травма, — раздался вдруг приятный мужской баритон, совершенно не похожий на панаевский. Лариса повернулась к двери и увидела плотного мужчину лет сорока, с заостренными, как у покойника, чертами лица. В нем она узнала нынешнего сожителя Вероники, адвоката Романа Исааковича Либерзона. Во всей его внешности было слишком много напыщенного самолюбования не в меру интеллигентного человека. По крайней мере, именно так выражала свое мнение о нем Нонна Леонидовна. — Нас опять подслушивали, — сокрушенно констатировала Лариса. Либерзон, не обратив на нее никакого внимания, поправил на переносице очки в роговой оправе и, поморщив лоб, растянуто сказал: — Глубокая душевная травма. Чем не основание для системы защиты? Он еще раз нахмурился и вопросительно взглянул на Панаева. — Душевная травма одурманенного подростка. Это твой случай, Серега! Я смогу тебе помочь. — Надо же, сколько помощников! — язвительно заметил Панаев. — Нелегкая работа — из болота тащить бегемота. — Нет, ну надо же! Мы все хотим помочь этому убийце и мошеннику, а он еще нам хамит! — В комнату вошла, заламывая руки и кривя презрительно губы, мадам Харитонова. Видимо, почвы для ее эмоциональных выплесков в той комнате уже явно не хватало. А Либерзон тем временем продолжал: — С научной точки зрения ты, Серега, не виноват. Ты действительно не отвечал за свои поступки. — Какие поступки? — вскричал Панаев. — Рома, ты что, мне шьешь дело? Я говорил только о том, что избил шалаву своего батька двадцать лет назад… — Серега, успокойся! — Либерзон подошел вплотную к Сергею. — Никто не хочет тебя посадить. Мы хотим по возможности вообще замять это дело. Если, конечно… Роман Исаакович взглянул на Ларису.