Тем не менее Сергею девушка как-то особенно понравилась. Хотя, в общем-то, неформалки никогда не привлекали его. Он не любил рок и предпочитал слушать попсовую музыку для народа. Какой-то внутренний импульс подтолкнул Панаева подойти к девушке. Ему захотелось утешить ее и успокоить. Возможно, сказывались трения в семейной жизни с Вероникой. А возможно, просто образ школьницы, этакого нескладного несмышленого создания притягивал его как магнитом. Если бы его спросили тогда — что потянуло его к этой девчонке, он вряд ли бы нашелся что ответить. И было это не столько сексуальным, сколько эмоциональным порывом. — Вам плохо? — спросил Панаев, подойдя к ней. — Да нормально мне, — едва ли не нехотя ответила девчонка. — Это твой парень? — показал Сергей на фигуру пьяного задиры, которого уводили крепкие охранники. — Я даже не знаю как сказать, — растерялась она. — Он считает, что я ему изменила. А мы с ним даже не целовались. Сам пристал ко мне неделю назад, вот и не отходит. — У тебя, наверное, много поклонников? — А что? — запальчиво спросила девчонка. В этот момент она загадочно улыбнулась, и веселые искорки запрыгали в ее детских глазах. Панаева обдало приливом нежности и чувств. — Как тебя зовут? — спросил он. — Николь. — Это что, имя такое? Для России очень необычное. — Не-а, вообще-то я Надежда Николаевна по паспорту, вот меня подружки и зовут Николь, — по-простецки ответила девушка. — Неудобно же быть Николаевной в моем возрасте. А так — стильно… — Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет? — Четырнадцать, а что? — О, возраст солидный! — Ты так считаешь? — с усмешкой спросила Николь. — Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет. — Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых. — Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества. — Тогда я не буду уже красивой… — девчонка явно начала кокетничать. — А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо — а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту. Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: «Милая, тебе, оказывается, нравятся старики». На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе. Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького «БМВ». — Ты настоящий принц из сказки, — проговорила она. — Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга — на бутылку пива не раскошелится! И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила: — Может быть, зайдешь ко мне? — А твои родители не будут в шоке от посещения принца? — поинтересовался Панаев. — Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, — простодушно призналась Николь. И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник. Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку. И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол. — Холодно как-то, — говорит Сергей. — Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее. Николь отползла назад и протянула к нему руки. — Иди сюда, — позвала она его. — Рядом со мной тебе будет теплее. Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила: — Тебе кофе или чай? Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть. — Все равно, — ответил Панаев. Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы. — Распусти волосы, — попросил Сергей. Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной. — У нас еще полно времени, — она отклонила его руку. — Попьем кофе. — Нет, сначала распусти волосы. Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек. — Сначала волосы! — чуть не закричал Панаев. — Тише, ты всех соседей разбудишь! Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам. — Нет, нет, не так! — Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон — на ощупь он грубый, как щетина. — Ты разочарован? — спросила Николь. — Нормально. По крайней мере, твои лучше — ты острижена под мальчишку. — Тебе не нравятся такие, как я? — Нравятся, — солгал он. — Вообще мне нравишься ты, такая, как есть. — Такая… как есть? — повторила она и обвила его шею руками. — Но я не совсем, как есть. — Что ты хочешь этим сказать? — Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет. — Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, — ведь блондинки бывают разные. Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку. — У меня такие же, — бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос. Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку. — Это должно тебе понравиться. Шура — это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов. — Шура — так Шура, — поддакнул ей Панаев. Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила: — Ты всегда выключаешь свет? — Всегда. Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило… — Ты пошел бы с любой, которая бы согласилась, — бросила она упрек. — Подвернулась я. — Ты не хочешь? — спросил Сергей. — Все равно сам не уйдешь.