Перед тем как в прошлом году Эван перешел на индивидуальные сеансы, чета Пайн раз в две недели по субботам приезжала в этот самый кабинет на семейную терапию, поэтому Сильверстайн хорошо знала и их самих, и те проблемы, с которыми они сталкивались. – Лив? – переспросил Эван. – Думаю, она смирилась с мыслью, что Дэнни больше не выйдет из тюрьмы. – А что после этого почувствовали вы? Раньше такая реакция жены его бесила и приводила в ярость. Но сейчас он ей завидовал. Завидовал, что она каждый день не чувствует себя так, будто ее швырнули в озеро Мичиган, привязав к ногам и рукам шлакоблоки. Когда-то Эван читал о «сухом» утоплении, когда человек медленно умирает долгими часами или днями после того, как его вытащили из воды. Примерно то же самое он чувствовал последние семь лет – ему казалось, что из его истерзанных легких капля за каплей улетучивается кислород. – Понимаю, каждый из нас по-своему справляется с бедой. Доктор Сильверстайн будто насквозь видела его напускную рассудительность. Но торопить дальше не собиралась. – А как отреагировали остальные дети? – Мэгги держится молодцом, – Эван улыбнулся, подумав о дочери, – перед окончанием школы у нее куча дел, и это здорово помогает. Она у меня никогда не сдается, даже в самых трудных ситуациях. Уверена, старший брат выйдет, что бы там ни говорил Верховный суд. Доктор Сильверстайн грустно посмотрела на мужчину. – Томми же, то он… скажем, слишком мал, чтобы что-то понимать. К тому же Лив его старательно от всего этого оберегает. Вскоре после ареста Дэнни Лив узнала, что ждет ребенка. Ей предстояло родить «на закате репродуктивного возраста», как дипломатично выразился врач. Они ничего такого не планировали, да и произошло все в самый неподходящий момент, однако эта беременность и ребенок их буквально спасли, особенно Лив. Сильверстайн умолкла. Еще один психотерапевтический трюк. Пусть пациент сам заполнит паузу. Эван наживку не заглотил, и она наконец спросила: – А Мэттью? Мужчина уставился в пол: – Мы с ним по-прежнему не разговариваем. – Получается… уже четыре месяца? В ее голосе не было даже тени осуждения, лишь констатация факта. Эван кивнул, сложив на груди руки. Он не хотел вникать в подробности и удивился, что доктор Сильверстайн не стала раскручивать эту тему дальше. Окинув пациента задумчивым взглядом, она сказала: – После травмирующего события, а на мой взгляд, решение суда именно таковым и является, семье неплохо было бы устроить что-то вроде перезагрузки. Провести немного времени подальше от привычного окружения. Повеселиться. – Вы имеете в виду устроить отпуск? – уточнил Эван, прилагая массу усилий, чтобы не закричать «Какого черта?!». – Можно и отпуск. Или просто провести вместе какое-то время. Всей семьей. – Да я бы с радостью, но мы вряд ли сможем себе это позволить. Я имею в виду финансово. Он вздохнул, решив, что вполне может позволить себе хоть что-то за те деньги, которые заплачены за сеанс, и добавил: – Меня выгнали. – Кто? – с озабоченностью в голосе произнесла Сильверстайн. – Вы хотите сказать, с работы? – Ага. Двадцать пять лет, а потом – бабах! С этими словами он изобразил руками взрыв. – Что произошло? – Доктор Сильверстайн бросила взгляд на напольные часы, будто забеспокоившись, как бы ей теперь не понадобилось больше времени на беседу. – То, что не могло не произойти. – Что вы хотите этим сказать, Эван? – Она подалась вперед, переплела пальцы и посмотрела ему прямо в глаза. – По правде говоря, я их ни в чем не виню. Это крупная компания, ведущая финансовую отчетность клиентов, и количество моих часов, подлежащих оплате, им внушило бы ужас. Особенно после перевода в чикагский филиал. Полгода назад я потерял основного клиента. Будем говорить прямо – все из-за того шоу. – Вы имеете в виду документальный фильм? Эван прилагал все усилия, стараясь сохранять хладнокровие: о чем еще могла идти речь, как не о том самом шоу, из-за которого все узнали о Дэнни Пайне и вдруг проявили к нему такой интерес. Именно из-за него об отказе Верховного суда пересматривать вынесенный Дэнни пожизненный приговор сообщили новостные каналы всей страны. И из-за него Эван тешил себя иллюзией, что через семь долгих лет Дэнни все же выйдет. Шоу «Природа насилия», ставшее настоящим поп-культурным феноменом. – Да, – ответил он, – вы ведь тоже видели его, верно? – Да, видела. – Тогда вам и так все известно. – Не уверена, что до конца вас понимаю. – Я вел себя там как псих. – Нет. Эван в отчаянии посмотрел на нее. – Мне кажется, вы вели себя как убитый горем отец, сына которого несправедливо посадили в тюрьму за убийство. – И как псих тоже. Она ничего не ответила, но согласилась с ним. Это было видно по ее глазам. Проявив к нему сострадание, доктор воздерживалась от вопросов, мучавших его последнюю неделю. На что ты собираешься жить? Как будешь платить за ипотеку? А за обучение Мэгги? – Вы в порядке? Эван откинулся на спинку стула и с шумом выдохнул воздух: – Смешно, но в тот момент, когда мне сообщили об отклонении судом апелляции, я как раз слушал «Линкин Парк». Песню, вышедшую незадолго до смерти их вокалиста. С годами его песни немного подрастеряли злость и стали меланхоличнее. Эван сглотнул застрявший в горле ком, чувствуя, как доктор Сильверстайн не сводит с него пристального взгляда. – В ней поется, если на небе, где сияет миллион звезд, одна из них выгорит дотла и погаснет, до этого никому не будет дела[6]. Сильверстайн прищурила глаза. – А этот их вокалист, – начала она, – как он умер? – Покончил с собой… Повисла долгая пауза. – Эван, – наконец самым что ни на есть серьезным тоном произнесла Сильверстайн, – а вы не?.. – Нет, конечно же. Она еще ближе склонилась к нему и уже мягче добавила: – Препараты, которые вы принимаете, могут внушать некоторым пациентам навязчивые мысли. – Добавьте сюда усталость, проблемы с потенцией и бессонницу – в самый раз для человека, и без того страдающего депрессией. Доктор Сильверстайн подперла ладонью голову: – Я ценю ваш юмор, но говорю серьезно. Эти препараты иногда провоцируют суицидальные мысли. Они могут зародить в мозгу пациента иллюзию, что у него есть только один выход. Или же позволяют ему наконец узреть истину. – Вам не о чем волноваться, доктор Сильверстайн, – заверил Эван, – я в полном порядке. По выражению ее лица он мог безошибочно сказать, что она ему не поверила. Как он и говорил, терапевтом эта женщина была хорошим. Фрагмент шоу