— Мой фюрер, мы пока знаем о двух постоянно действующих порталах: один под Борисполем, второй под Севастополем. Причем, судя по всему, пока точки выходов по каким-то причинам привязаны к определенным географическим координатам, и русские несут под Севастополем огромные потери и переправляют технику из будущего морем, чем, кстати, сильно рискуют, хотя логичнее было бы открыть портал где-нибудь в Сибири и не мучиться. Поэтому я считаю, что бояться орд варваров на улицах Берлина пока преждевременно. Тем более, где они возьмут столько сил, если они с трудом защищают свою столицу? — Что вы предлагаете, Канарис? — Надо выделить дополнительные средства и захватить территории, где находятся точки выходов и тем самым помешать общению пришельцев и руководства СССР. — Что для этого нужно? — Усилить группировку под Борисполем танковой и моторизованными дивизиями и провести аналогичное усиление армии Манштейна под Севастополем. Гитлер с интересом рассматривал руководителя военной разведки. — Вы считаете, что нам нужно продолжать наступление в таких условиях? Наконец-то решил высказаться Гиммлер. — Чем больше мы захватим территории противника, тем у нас больше будет заложников, и когда наши танки будут на улицах Москвы, с пришельцами будет проще договариваться. Канарис решил вмешаться в ситуацию: — Сами мы не справимся. Пришельцы из будущего на стороне русских — это опасность для всего цивилизованного мира. Гитлер раздраженно крикнул: — Я пытался с ними договориться, но эти английские снобы до сих пор считают себя хозяевами мира. Все в комнате поняли, что фюрер говорит про полет Гесса в Англию. Но Канарис, как змей-искуситель, продолжил: — Сейчас другие ставки. Усиление Советов не нужно никому. А тут появилась угроза полного доминирования Сталина на всей планете. Думаю, такая угроза может сплотить. — Пока не известно, куда нас заведет эта ситуация. Но ваши предложения, Канарис, заслуживают особого внимания. Я должен подумать… Гейдрих отвлекся от своих мыслей и воспоминаний. Не прав был Канарис: теперь они умеют открывать порталы где им угодно и наносить удары в самых неожиданных местах. Дорога повернула направо и спускалась вниз с небольшого холма в лощину, где была видна замерзшая речушка. Идущие впереди бронетранспортер и машины с охраной увеличили дистанцию и, замедлив скорость, стали осторожно спускаться, подсвечивая дорогу фарами. Сквозь надсадный шум работы двигателя с левой стороны послышался нарастающий шум и через пару секунд прямо над колонной пронеслись две грохочущие тени, подняв за собой облако снежной пыли. Это было непередаваемое впечатление, когда над машиной в темноте прошли две летающие машины из будущего, которые уже в войсках прозвали «ночными мясниками». Такое же чувство Гейдрих испытывал, когда в первый раз совместно с солдатами одного из батальонов СС проходил обкатку танками. Тогда грохочущая, воняющая маслом и бензином стальная громада прошла над головой, заставляя кричать от ужаса, сейчас именно это чувство беззащитности он испытал вновь. Вертолеты русских быстро развернулись и открыли огонь. Сквозь стекла легковой машины он прекрасно видел, как из неба в сторону бронетранспортера и грузовиков потянулись плотные огненные трассы, и машины сопровождения одна за другой вспыхнули факелами, разметав вокруг себя горящие обломки. Гейдрих ничего не успел сказать, машина уже стояла, дверь резко открылась, и он буквально вылетел в сугроб. Что-то его тянуло и тянуло, он задыхался, а сзади раздавались взрывы и выстрелы. Рядом грохнуло, и сила, тянущая его, исчезла. Он так и остался лежать, пытаясь выплюнуть набившийся в рот снег, и, повернувшись на бок, увидел разнесенную взрывом, пылающую машину, в которой он недавно ехал. В небе все еще шумело, в свете горящих машин он на несколько мгновений рассмотрел две тени с блестящими кругами вращающихся лопастей винтов. Они прошлись еще раз над горящей колонной, обстреляв кого-то в поле, и улетели на восток, набирая высоту. Пролежав в снегу несколько минут, показавшиеся вечностью, Гейдрих поднялся на колени и стал рассматривать окружающую картину. Рядом на снегу лежал штурмбанфюрер Франц Лоренс, который отвечал за его личную безопасность. Это он вытащил начальника главного управления имперской безопасности из машины и пытался эвакуировать его подальше от расстреливаемой с неба колонны. Погибая, он до конца выполнил свой долг, закрыв собой начальника. Встав на ноги, Гейдрих стоял над телом Франца, снег вокруг которого уже окрасился красным, и старался запомнить его лицо, которое все еще сохраняло тепло и на нем растаивали падающие снежинки, поднятые вертолетами русских. Он повернулся к дороге и с тоской рассматривал горящие машины и тела охранников. Вот он, привет от пришельцев. Все погибли, и обергруппенфюрер остался в одиночестве в заснеженном поле. В таком состоянии, оглушенный, он двинулся по дороге обратно в поселок, до которого было не больше шести километров… Глава 4 После памятного совета руководства нашей организации мне предстоял визит в Москву для согласования планов поставок и подписания договоров о дружбе и сотрудничестве. Да, именно договоров. Сталин решил формализовать наши отношения и перевести их из русла хаотического таскания из мира в мир всего, что плохо лежит, в плановое русло, так привычное советскому руководству. При глубоком анализе я понял, что тут была заложена более глубокая причина, которая должна будет сыграть важную роль намного позже, когда в мире 41-го года поднимется волна в связи с нашим появлением. То, что союзнички рано или поздно пронюхают про нас, никто уже не сомневался, вопрос был в другом: когда и как это произойдет и какие будут последствия. После многочисленных консультаций с руководством НКВД, мы пришли к выводу, что к взаимной выгоде надо формализовать наши отношения, чтобы устранить некоторые недомолвки с появлением на поле новых игроков. С момента подписания мы становимся, так сказать, легитимными представителями человечества будущего и любые попытки тех же ГРУшников и ФСБшников, минуя нас, выйти на руководство СССР или на любого другого местного государственного субъекта, будут рассматривать как несанкционированные контакты с соответствующими санкциями. Обязательные пункты о взаимной военной помощи, в случае нападения на одну из сторон, открывали нам законную возможность громить немцев, но и так же официально привлекать воинские формирования РККА для решения военных задач в нашем времени. Да и мой личный статус менялся — из одного из руководителей относительно сильной банды, которая сумела подгрести под себя небольшой кусочек Крыма, я становился официальным руководителем военно-государственного формирования, реального представителя нашего мира. Поэтому когда всплывет информация о нашем появлении в прошлом и союзники попытаются «наехать» на Сталина, он вполне официально сможет отослать их к нам, а уж мы их пошлем далеко и надолго, аргументируя, что товарищ Сталин в комплекте с СССР нас очень даже устраивают, а все остальные как-то не впечатляют. Формально все будет соблюдено, и в некоторой степени должно будет в случае негативного развития ситуации дать и нам и СССР дополнительное время, пока все остальные «прогрессивные» страны начнут лихорадочно думать, что делать в этой ситуации, и консультироваться друг с другом об организации совместных пакостей. А уж в нашем мире такой договор при соответствующем освещении даст колоссальные преимущества. Теперь за нами вся мощь Советского Союза и практически неограниченные людские, продовольственные и энергетические ресурсы, именно то, что в нашем мире является диким дефицитом, и новоявленным друзьям предстоит теперь считаться с нами, что в переводе на нормальный язык называется хорошей, мощной крышей, под которой в ближайшее время можно спокойно работать… Для нашего визита вертолеты с Вяземского плацдарма перевезли пока что единственный пространственно-временной маяк на подмосковный аэродром, куда я, с небольшой группой сопровождающих, перешел в прошлое. Там нас уже ждали и, быстро пересев в автомобили, выехали в город. На этот раз подстраховались и в качестве охраны привлекались не только бойцы охранной роты НКВД, но и с нашей стороны прихватили отделение спецназовцев, ехавших на двух БТРах, выкрашенных в зимний камуфляж. Уже давно было договорено, что из-за того что техника из будущего достаточно регулярно появляется на фронтах, было принято решение некоторые модели не сильно скрывать, уж очень надоело пренебрегать безопасностью в угоду иллюзорного режима секретности. Уже и так по войскам ходят слухи о новых танках, которые в одиночку в состоянии безнаказанно уничтожать немцев. Солдатское радио великая вещь, и нам стоило поддерживать слухи о новой технике, которая скоро попадет в войска, элементарно из простых рассуждений, чтоб по ошибке свои не обстреляли. Сколько было таких случаев, когда по ленд-лизу в войска поступали американские и английские танки, то их обстреливали свои же, принимая незнакомые силуэты боевых машин за немецкие. Я снова ехал по улицам Москвы 41-го года. Это непередаваемое чувство. Несмотря на режим светомаскировки, с интересом рассматривал проносящиеся мимо громады зданий. Перед самой войной столица полностью преобразилась: появилось большое количество новых, монументальных зданий, которые должны были всем своим видом показывать мощь, богатство и нерушимость советской державы. Несмотря на снежные завалы, противотанковые ежи, баррикады из мешков с песком, многочисленные контрольно-пропускные пункты, по сути дела являющиеся блокпостами, даже в темноте, подсвеченный фарами наших машин, город все равно поражал своей силой и основательностью. В нем не ощущалось того торгашеского духа, так присущего современной Москве. Не было ни плакатов, ни баннеров, ни огромных светящихся реклам, и, как для меня, все это оставляло какой-то добрый отпечаток. Предавшись воспоминаниям, я вспомнил аналогичное чувство, когда еще до войны по делам выехал через Керченский пролив в Россию и посетил Новороссийск и Геленджик. Во время поездки я ловил себя на мысли, что не читаю как обычно рекламу, надписи на магазинах, дорожные указатели, а уже автоматически в голове перевожу с украинского языка на русский, чтоб воспринимать содержание. Тогда это было странное чувство, и сейчас я его испытал вновь. Этот город меня завораживал, но все равно сердце ныло, предвещая скорые неприятности, и, откинувшись на спинку неудобного сиденья машины, окинул взглядом моих спутников. Капитан Васильев, Вадик. Один из первых, кто пошел со мной, из стариков, ярый оппозиционер полковника Черненко, а теперь официальный начальник бронетанковых сил нашей организации. Я не мог присвоить ему очередное звание, сам не в тех чинах, а раздавать картонные погоны было бы не понято. Но уже и так было понятно, что танкист засиделся в капитанах, поэтому в Кремле, после подписания договоров, еще была предусмотрена церемония награждения, в которой Вадика и еще нескольких моих соратников ожидали приятные сюрпризы. Рядом с Вадиком сидел Дегтярев, которого я вытянул с собой, как командира спецгруппы, которая должна будет отправиться в Антарктиду для поиска поселения сибиряков, тем более в Москву вытянули Ненашева для планирования этой операции, и, если позволит состояние, он будет присутствовать на церемонии, чтоб стать свидетелем нашей легитимности. Олег как всегда с легким прищуром рассматривал окружающие пейзажи, сохраняя на лице весьма легкомысленное выражение. Но я-то знал, что этот умник тщательно запоминает дорогу, отмечая приметные ориентиры, систему постов, порядок обмена паролями и пропусками, возможные места засад. Самое интересное, что я тоже этим занимался, поэтому прекрасно понимал Олежку. Бронетранспортеры с охраной остановились на дальних подступах к Кремлю, и мы уже только на легковых машинах проехали во внутренний двор, где нас встретила охрана Сталина во главе со знакомым мне по ранним посещениям Власиком, который мне кивнул, как старому знакомому. Он прекрасно был осведомлен про мою роль и статус, поэтому старался быть максимально корректным. К удивлению некоторых моих спутников, в правое ухо Власика был вставлен наушник портативной радиостанции, основной блок которой в специальном чехле висел на ремне за спиной. Я усмехнулся. С самого начала сотрудничества, по совету Берии, мы уделили определенное внимание усилению охраны Сталина и оснащения ее дополнительными техническими средствами. Одним из первых подарков с нашей стороны был десяток радиостанций, которые мы сейчас как раз и видели в действии. Здесь уже чувствовалось наше влияние: помимо радиостанций, большинство бойцов внутренней охраны были вооружены автоматами ППС, выпуск которых, в связи с технологической простотой, быстро освоила советская промышленность, и поверх формы у них были надеты привычные нам разгрузки, с нашитыми подсумками, набитыми снаряженными магазинами. Наш опыт и рекомендации были приняты к сведению, и благодаря жесткой системе исполнения распоряжений первые малые партии новинок уже вовсю обкатывались сначала в войсках НКВД, а уж потом пускалось в массовое производство. Оставив верхнюю одежду, мы остались в пятнистой форме XXI века. Все это, конечно, выглядело несколько дико, но шить парадку ни мне, ни кому другому в голову не пришло, поэтому мы только переоделись в новенькие, правда ушитые форменные камуфляжи, нацепив все положенные по Уставу знаки различия и награды. Правда по личной просьбе Берии, который насмотрелся в нашем времени на украинскую символику, все шевроны и пуговицы с украинскими трезубцами, символизирующими для граждан СССР 41-го года петлюровщину, были удалены. Я щеголял в тщательно ушитом женой по фигуре новеньком камке, с майорскими звездами, с прикрепленными на груди орденами и звездой Героя Советского Союза, которую совсем недавно получал тут же в Кремле. Мои соратники выглядели не хуже, и все наше пятнистое воинство, где даже сугубо гражданский человек Старостенко был одет в форму, смотрелось весьма колоритно в роскошных кремлевских коридорах, на фоне сотрудников НКВД, сопровождающих нас. Мы прошли дальше по широкому коридору к первому посту охраны, где сдали все оружие, и двое охранников в форме лейтенантов НКВД, используя недавно нами же подаренные ручные металлоискатели, быстро проверили нас на наличие металлических предметов. Все делалось спокойно, отработанно, видимо, они уже наигрались с игрушками из будущего и воспринимали их как нечто само собой разумеющееся. Дегтярев, смотря на нетипичные для этого времени выполненные из пластика приборы, которые смотрелись весьма чужеродно у командиров, одетых в форму НКВД, коротко прокомментировал: — Серег, а что ты им еще подогнал? Это ж детский сад, а не охрана… — На следующей неделе два человека Власика будут откомандированы в наш мир для получений рентгеновской досмотровой установки с таможенного поста, и потом мы им поможем ее монтировать здесь. Власик, идущий впереди, услышав свою фамилию, повернулся ко мне, но я только кивнул и не стал продолжать разговор, хотя Олег что-то там пробурчал, но мы подходили к большому залу, где должна была проводиться церемония подписания договора о дружбе, сотрудничестве и военной взаимопомощи. Само действо было не настолько впечатляющим, как мне представлялось. Не было многочисленных журналистов, которые постоянно ослепляли вспышками фотоаппаратов, не пришлось обниматься и торжественно держаться за руки перед этой братией, чтоб они соответствующим образом отразили событие в прессе. В богато отделанном небольшом зале с завешенными окнами, нас ожидала немногочисленная группа высокопоставленных деятелей Советского Союза: Сталин, Берия, Молотов, Шапошников и молодой Громыко. Как я понял, именно они были в курсе всего происходящего, и я мог только предполагать уровень секретности этой встречи, с учетом того что она проводилась в святая святых страны, хотя можно было бы все это провести и в менее торжественной обстановке, но тут Сталин оказался неумолим. Ему нужно было обязательно показать и нам, и тем, кого он привлек, особенно Молотову, который в спешке, после особых разъяснений, с КЕМ предстоит заключать договора, готовил тексты соглашений. Да и нам он однозначно давал понять, что полностью контролирует ситуацию, тем самым ставя в определенную зависимость лично от него. Было одно маленькое препятствие в виде ночных налетов немецкой авиации, и как назло погода именно в эту ночь установилась неплохая, но как раз сегодня, после испытаний, на охоту вышли три модернизированных бомбардировщика, превращенных, благодаря нашим технологиям, в высотные перехватчики. Дико, конечно, звучит, медлительные бомбардировщики и вдруг стали перехватчиками, но уже в Кремле стало известно, что произошел первый перехват. Наши воздушные терминаторы, благодаря точной наводке с постов радиолокационного наблюдения, вышли на фланг крупной группе немецких бомберов и с дальних дистанций, благодаря лазерным дальномерам, тепловизорам, баллистическим вычислителям, задавив радиосвязь, как в тире расстреляли более десятка самолетов противника. И это событие несомненно пошло нам в плюс, о чем мне ненароком по дороге сообщил Власик. Помимо этого, в строй вступила отдельная ночная истребительная эскадрилья, самолеты которой были оснащены приборами ночного видения, цифровыми радиостанциями, планшетами с отображаемой тактической обстановкой и действовали они в системе единого управления ПВО города. Вот как раз сегодня ночью должны были пройти боевое крещение. Для сохранения режима секретности на каждом самолете был установлен радиомаяк, и во время вылета наготове было несколько мобильных групп НКВД, в задачу которых входил выезд к месту падения самолетов, оснащенных новейшим и секретнейшим оборудованием. Сначала прошла процедура знакомства с моими спутниками. Мы, в общем-то, знали друг друга, и списки изначально были согласованы, но нужно было соблюдать протокол и, выйдя вперед, я как глава делегации стал представлять Сталину своих соратников и специально приглашенных гостей. — Майор Дегтярев. Командир специального разведывательно-диверсионного подразделения. Неоднократно участвовал в боевых операциях и в нашем мире и против немецко-фашистских захватчиков. Сталин внимательно рассматривал головореза, про операции которого в немецком тылу уже ходили легенды, и до него уже доходили слухи и особенно хвалебные рапорты лично от Судоплатова. Пожав руку крепышу в пятнистой форме, Иосиф Виссарионович сказал что-то типа «Такие мальчики нужны Германии», разве что за щеку не потрепал, и перешел к следующему гостю, а я продолжил: — Капитан Васильев. Руководитель бронетанковой службы. Неоднократно участвовал в боевых столкновениях с противником. На личном счету более двадцати немецких танков. Сталин опять пожал руку и буркнул что-то благожелательное. — Профессор Старостенко. Руководитель научно-технологического сектора… — Полковник Щедрый, командир аэромобильной бригады… — Полковник Семенов, представитель Вооруженных Сил Российской Федерации… — Прапорщик Артемьев. Начальник личной охраны… Состав делегации подбирался весьма тщательно, и я специально подгадал так, чтоб здесь побывал Щедрый, но в это же время полковник Лукичев был основательно занят, уж слишком эта шайка-лейка стариков-разбойников не давала мне покоя. Действительно, он сейчас вовсю с особым азартом и изощренной изобретательностью гадил немцам в лесах и болотах под Вязьмой, и это у него получалось весьма и весьма качественно. Семенова тоже не зря прихватили, чтоб дядька воочию посмотрел, что у нас тут все серьезно и дальше надо идти только либо в фарватере нашего плана переселения, либо в условиях надвигающегося полярного лиса, в виде второго раунда глобальной ядерной войны, и влезать в малоперспективное военное противостояние с нами. После того как каждый из нашей группы удостоился чести поручкаться с самим товарищем Сталиным, наконец-то перешли к основному делу, ради которого сюда прибыли. Мы со Сталиным сели за стол, и нам подсунули красные папки с золотым теснением, куда уже были заложены распечатанные на лазерном принтере согласованные тексты договоров, которые мы спокойно подписали, и как это было положено, обменялись экземплярами. Специально обученный сотрудник НКВД с подаренной нами видеокамерой снимал на карту памяти это памятное событие. Именно сейчас наконец-то были определены статусы перемещенных лиц и степень их ответственности перед Уголовным кодексом РСФСР и особенно касаемо пресловутой 58-й статьи, а то по большому счету всех нас со временем можно было лихо пересажать по лагерям, уж слишком язык за зубами держать не умело поколение «пепси». После подписания договоров перешли к раздаче пряников, и Дегтярев, и Васильев, и Артемьев получили боевые ордена. Но это были только цветочки. После Сталин торжественно стал вручать погоны, в полном соответствии с нашими современными правилами. Это было вдвойне удивительно, что со мной это никто не оговаривал, и мое озадаченное лицо не осталось незамеченным Берией, который только усмехнулся, блеснув очками в свете неярких ламп, освещающих зал. Я получил погоны подполковника, Дегтярев тоже, Васильев стал майором, а Санька Артемьев лейтенантом, перескочив мамлея. Ситуация была двойственная и, мягко сказать, неприятная. Теперь вроде как получается, что мы еще и их подчиненные, раз они вправе нам присваивать звания. Награды это еще понятно, реально заслужили, а вот звания… тут не все так просто. Сталин с иезуитской хитростью решил нас прикормить и приручить. И ведь представления были на наши реальные имена и фамилии, и все нюансы знает, значит, кто-то из нашей группы уже сливает информацию, и скорее всего это капитан Строгов. Быстро проанализировав ситуацию, я успокоился, утвердившись в решении искать проходы в другие миры. Надо искать альтернативу, уж слишком резво и рьяно на нас стали одевать седло и уздечку. Ну а после пряников началась обычная пьянка, точнее очередная выкачка информации, представленная под пьянку, хотя посидели вполне знатно. После нескольких обязательных и цветистых тостов Сталин завел разговор про тяжелое положение под Москвой и наше мнение относительно нынешней ситуации. Тут ответ больше держал Щедрый, который еще перед Третьей мировой войной закончил Академию и был более всего и, главное, профессионально подкован в вопросах военного искусства. Я не вмешивался в разговор, с интересом наблюдая за собеседниками, и через пару минут это больше походило на беседу двух спецов — полковника, командира аэромобильной бригады и известнейшего военного теоретика своего времени маршала Советского Союза начальника Генштаба РККА Шапошникова. Борис Михайлович уже несколько месяцев очень плотно работал с информацией, поступающей от потомков, а вот вживую пообщаться как-то не получалось, Берия ревностно контролировал все потоки информации и без личной санкции Сталина никого не подпускал. Разговор за столом плавно перерос в обсуждение стратегической роли воздушно-десантных войск в войсковых операциях, о технике, о средствах доставки, что соответственно потянуло за собой обсуждение проблем и потребностей бронетанковой и авиационной техники. Так как в переписке с Берией вопрос организации принципиально нового учебно-тренировочного центра воздушно-десантных войск уже был решен, то я только вставил свои пять копеек относительно Маргелова. Сталин поддержал идею. — Мы в курсе, относительно роли товарища Маргелова в деле развития такого современно вида вооруженных сил, как воздушно-десантные войска. И считаем, что не стоит рисковать такими кадрами, поэтому вчера товарищ Маргелов был вызван в Москву и завтра утром, товарищ полковник, — обращаясь к Щедрому, — вы сможете с ним пообщаться, естественно, после того, как он даст соответствующие подписки. Эта ночь, проведенная в Кремле, запомнилась надолго: под водочку и очень даже неплохую закуску обсуждались весьма серьезные вопросы развития промышленности и подготовка технологического прорыва, с помощью которого СССР получит возможность выдержать гонку на выживание с капиталистическим миром, усиленным сырьевыми и людскими ресурсами колоний. Вопрос достаточно серьезный, но Сталин не упускал возможности получить максимальную выгоду от общения с потомками, пока сюда не попытаются проторить дорожку остальные члены ЦК, когда информация о пришельцах из будущего получит огласку в несколько более широких кругах. К Берии, сидевшем за столом недалеко от меня, подошел адъютант, наклонился и что-то зашептал. Нарком внутренних дел несколько раз кивнул головой и коротко ответил: — Все? Тогда свободен. Держи меня в курсе. Сталину это не понравилось, и он слишком уж показательно спокойно спросил: — Товарищ Берия, может, вы поделитесь с нами новостями?