Чатем часто оказывалась полезной: так, например, мы вместе отправились покупать мой первый лифчик, потому что бабушка не считала нужным прикрывать несуществующие груди, а, по словам подруги, ни одна девочка старше десяти лет, которая вынуждена переодеваться в школьной раздевалке, не может обходиться без этой важной детали туалета. Чатем передавала мне на уроках английского записки с грубыми карикатурами на нашу учительницу, которая накладывала на лицо слишком много тонального крема и вечно пахла кошками. Подруга ходила со мной под ручку по коридору, а любой исследователь дикой природы скажет вам: когда речь идет о выживании во враждебной среде, двум особям, объединившимся в мини-стаю, сделать это гораздо легче, чем той, которая останется в одиночестве. А потом однажды Чатем вдруг не пришла в школу. Я позвонила ей, но никто не ответил. Я села на велосипед и отправилась проведать подругу, однако обнаружила на ее доме табличку: «Продается». Неужели она могла уехать, не сказав мне ни слова?! В это невозможно было поверить, тем более что Чатем знала: именно неизвестность так пугала меня в истории с исчезновением матери. Однако прошла неделя, за ней другая, и мне становилось все труднее находить оправдания ее поведению. Когда я перестала выполнять домашние задания и завалила парочку контрольных, что вообще было совершенно не в моем стиле, меня вызвали к школьному психологу. Мисс Шугармен, тысячелетняя старуха, набила свой кабинет куклами: наверное, чтобы дети, слишком зажатые или травмированные для того, чтобы произнести вслух слово «вагина», могли устроить представление и таким образом рассказать о том, за какие непозволительные места их трогали. В любом случае я сомневаюсь, что мисс Шугармен могла хоть чем-то мне помочь, ведь не в ее силах было восстановить разрушенную дружбу. Когда психологиня поинтересовалась, что, по моему мнению, произошло с Чатем, я предположила, что ее похитили. Меня бросили, сказала я, и это уже не в первый раз. Я вновь осталась одна: видимо, что-то неладно с кармой. Больше мисс Шугармен меня к себе не вызывала, и если до этого в школе меня считали странной, то теперь я перешла в разряд чокнутых. Бабушку тоже озадачило внезапное исчезновение Чатем. «Неужели даже не предупредила тебя? – спросила она за обедом. – Так с друзьями не поступают». Я не знала, как объяснить ей, что все то время, пока Чатем была моей компаньонкой, я предчувствовала такой конец. Когда вас бросают, вы всегда ждете повторения негативного опыта и в конце концов вообще перестаете сходиться с людьми, не допуская, чтобы они обрели хоть какое-то значение в вашей жизни, ведь в таком случае просто не заметите их исчезновения. Понимаю, для тринадцатилетней девочки такие мысли слишком уж пессимистичны, но становится очень горько, когда понимаешь, что можешь рассчитывать только на себя. Может, я и не способна изменить свое будущее, но абсолютно уверена: уж со своим прошлым как-нибудь разберусь. Я выработала для себя утренний ритуал. Одни люди начинают день с чашки кофе и чтения газеты; другие просматривают «Фейсбук»; некоторые завивают волосы или делают по сто приседаний. Я же, едва одевшись, сажусь за компьютер. Массу времени провожу в Интернете, в основном на www.NamUs.gov, официальном сайте Департамента юстиции, посвященном пропавшим и неопознанным людям. Сначала быстро проверяю рубрику «Неопознанные лица», чтобы узнать, не выложили ли судмедэксперты каких-нибудь новых данных о трупах неизвестных женщин. Потом обновляю список умерших: не добавился ли к нему кто-нибудь, чье тело осталось невостребованным, поскольку этот человек не имеет родственников. Наконец захожу в раздел «Пропавшие без вести» и сразу переключаюсь на страничку с данными о моей матери. Статус: пропала без вести Имя: Элис Фамилия: Меткалф (урожденная Кингстон) Прозвище/псевдоним: нет Дата исчезновения: 16 июля, 2004, ориентировочно 23:45 Возраст на момент исчезновения: 36 лет Возраст в данный момент: 46 лет Раса: белая Пол: женский Рост: 65 дюймов Вес: 125 фунтов Город: Бун Штат: Нью-Гэмпшир Обстоятельства исчезновения: Элис Меткалф работала научным сотрудником в Слоновьем заповеднике Новой Англии. Вечером 16 июля 2004 года, примерно в 22:00, она была обнаружена в бессознательном состоянии приблизительно в миле к югу от трупа одной из сотрудниц заповедника, которую затоптал слон. Элис отвезли в больницу «Мерси юнайтед» в Бун-Хейтс, штат Нью-Гэмпшир, где она пришла в себя около 23:00. Последней ее видела медицинская сестра, которая проверяла состояние пациентки в 23:15. Ничего не изменилось. Кому и знать, как не мне, ведь этот профиль веду только я. Далее идет описание внешности: цвет волос (рыжий); цвет глаз (зеленый); наличие особых примет, которые можно использовать при опознании, – имеются в виду шрамы и другие дефекты, татуировки, протезы, импланты (ничего такого у мамы нет). Графу, в которой следует указать, во что она была одета в момент исчезновения, я оставила пустой, потому как этого просто не знаю. Равно как и следующую, о вероятных способах перемещения – куда и каким транспортом пропавшая могла направиться; сведениями о состоянии зубов и образцами ДНК я также не располагаю. А вот фотография здесь имеется. Я отсканировала и увеличила единственный снимок, который бабушка не спрятала на чердак: мама со мной на руках на фоне слонихи Мауры. Так, теперь контактные данные полицейских, которые составляли тогда протокол. Один из них, Донни Бойлен, вышел на пенсию и сменил место жительства. В настоящее время живет во Флориде, страдает болезнью Альцгеймера (удивительно, чего только не узнаешь из Интернета). Другой, Верджил Стэнхоуп, был повышен в звании до детектива-следователя, в последний раз упоминался в полицейских новостях 13 октября 2004 года. Благодаря «Гуглу» я выяснила, что этот человек больше не является сотрудником Полицейского управления Буна. И все, более никакой информации. Такое ощущение, что Стэнхоуп вообще исчез с лица земли. Думаете, это странно? На самом деле подобное случается гораздо чаще, чем вам кажется. Целые семьи пропадают посреди бела дня неизвестно куда: дом остается пустым, но в нем работает телевизор, на плите кипит чайник, по полу разбросаны игрушки; семейный автофургон обнаруживают брошенным на парковке или затопленным в каком-нибудь пруду, однако никаких тел не находят. Студентки колледжей бесследно исчезают, написав номер телефона на салфетке незнакомцу в баре. Старики уходят в лес погулять, и больше о них никто не слышит. Вечером мама целует малютку на ночь и укладывает спать, но кроватка оказывается пустой еще до наступления утра. Случается, что матери семейств, составив список покупок, садятся в машину, отправляются в ближайший супермаркет и больше не возвращаются… – Дженна! – прерывает мои размышления голос бабушки. – У меня здесь, вообще-то, не ресторан! Я опускаю крышку ноутбука и выхожу из спальни. Притормозив на полпути, выдвигаю бельевой ящик и выуживаю из его глубин тонкий голубой шарф. Он совсем не подходит к джинсовым шортам и майке на бретельках, но я все равно обматываю воздушную ткань вокруг шеи, торопливо спускаюсь по лестнице и залезаю на один из высоких табуретов у кухонного островка. – Думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как ждать, когда ты наконец-то соизволишь позавтракать? – ворчит бабушка, стоя ко мне спиной и переворачивая блин на сковородке. Моя бабуля вовсе не седая добродушная старушка, каких показывают по телевизору. Она работает контролером в местной службе по надзору за оплатой парковки, и я могу пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда видела ее улыбающейся. Я очень хотела бы поговорить с ней о своей матери. Ведь она должна много чего помнить, в отличие от меня, потому что прожила бок о бок с ней целых восемнадцать лет, тогда как мне было отведено жалких три года. Я хотела бы иметь бабушку, которая показывала бы маленькой внучке фотографии пропавшей мамочки или пекла торт на ее день рождения, а не советовала запрятать свои чувства куда подальше и держать их под замком. Не поймите меня неправильно, я люблю бабушку. Она приходит на школьные концерты послушать, как я пою в хоре, и готовит для меня вегетарианские блюда, хотя сама предпочитает мясо; она позволяет мне смотреть фильмы с пометкой «Детям до 18 только в присутствии взрослых», потому что, по ее собственным словам, в них нет ничего такого, чего я не увижу в школе на переменах. Я люблю бабушку. Просто она не моя мама. Сегодня я вру ей, что отправляюсь сидеть с сыном одного из своих любимых учителей, мистера Аллена, который в седьмом классе преподавал у нас математику. Мальчика зовут Картер, но я называю его Контроль Рождаемости, потому что он лучший аргумент против того, чтобы обзаводиться потомством. Это самый неприятный ребенок из всех детей, с какими я только общалась в жизни. У него огромная голова, и, когда он смотрит на меня, я почти уверена, что этот малыш способен прочесть мои мысли. Бабушка оборачивается – блин балансирует на лопатке – и замирает, увидев у меня на шее шарф. Он действительно не подходит к остальной одежде, но бабуля вовсе не поэтому поджимает губы. Выражая молчаливое осуждение, она качает головой и плюхает горячий блин на мою тарелку, хлопнув по нему лопаткой. – Просто мне захотелось добавить к костюму какую-нибудь деталь поярче, – лгу я. Бабушка никогда не говорит со мной о маме. Если я из-за ее исчезновения чувствую внутри пустоту, то бабушка, напротив, полнится кипучим гневом. Она не может простить дочери, что та бросила нас, если случилось именно это, и не способна принять альтернативный вариант: беглянка не возвращается, так как ее больше нет в живых. – Картер, – произносит бабушка, плавно меняя тему разговора. – Это тот мальчик, что похож на баклажан? – Не весь. Только его лоб, – уточняю я. – Последний раз, когда я с ним сидела, он орал три часа подряд. – Возьми беруши, – советует она. – Ты вернешься к ужину? – Пока точно не знаю. Бабушка ставит сковородку в раковину и берет сумочку: – Не забудь выпустить Герти, прежде чем уйдешь. Ладно, мне пора. – До встречи! – Я говорю ей это каждый раз, когда она уходит. Говорю потому, что нам обеим важно это услышать. Направляясь к двери, бабушка старательно избегает смотреть на меня и на мамин шарф. Я начала активно разыскивать маму в одиннадцать лет. До этого я сильно по ней скучала, но не знала, что тут можно сделать. Бабушка не хотела идти в полицию, а отец, насколько мне известно, никогда не заявлял об исчезновении жены, потому что практически сразу оказался в психиатрической больнице. Несколько раз я пыталась расспрашивать его о том происшествии, но обычно это лишь приводило к новым приступам, и в конце концов я перестала затрагивать опасную тему. А потом однажды в приемной у дантиста я прочитала в глянцевом журнале статью о шестнадцатилетнем подростке, который добился, чтобы расследование нераскрытого убийства его матери было возобновлено, и в результате преступник понес заслуженное наказание. Я стала размышлять о том, что могу восполнить недостаток в деньгах и прочих ресурсах отчаянной решимостью, и в тот же вечер начала составлять план. Особо рассчитывать на удачный исход не приходилось, это верно: до сих пор никто не преуспел в поисках моей матери. Но, с другой стороны, никто ведь прежде и не занимался этим делом с таким усердием, с каким вознамерилась взяться за него я. Люди, к которым я обращалась, в основном старались отделаться от меня или же просто жалели. В полицейском управлении Буна мне отказались помочь на том основании, что я: а) несовершеннолетняя, действующая без согласия законного опекуна; б) след моей матери простыл десять лет назад; и в) насколько им известно, убийство, связанное с ее исчезновением, было раскрыто и признано смертью в результате несчастного случая. Слоновий заповедник Новой Англии, естественно, был расформирован, а единственный человек, который мог бы рассказать мне в подробностях о том, что случилось с погибшей смотрительницей, – мой отец – был не в состоянии даже правильно назвать свое имя или день недели, не говоря уже о деталях трагедии, ставшей причиной его психического срыва. Поэтому я решила взять дело в свои руки. Попыталась нанять частного детектива, но быстро поняла, что они не оказывают профессиональную помощь на безвозмездной основе, как некоторые адвокаты. Тогда я подрядилась сидеть с детьми учителей, планируя скопить к концу лета достаточно денег, чтобы заинтересовать хоть кого-то. И параллельно решила начать собственное расследование. Почти все онлайн-ресурсы по интересующей меня теме были платными, а у меня не имелось ни наличных, ни кредитной карточки. Но я умудрилась раздобыть на распродаже в церкви замечательную книгу под названием «Как стать частным сыщиком. Руководство для начинающих» и потратила несколько дней, вдоль и поперек изучая главу «Поиск пропавших людей». Согласно этому пособию, все исчезнувшие подразделяются на три категории. 1. Люди, которые на самом деле никуда не пропадали, а просто живут своей жизнью и общаются с друзьями, в число которых вы не входите. Сюда относятся бывшие парни и соседки по комнате в общежитии, с кем вы потеряли связь. 2. Люди, которые на самом деле никуда не пропадали, а просто не хотят, чтобы их нашли: к примеру, смертельно уставшие от семейной жизни отцы или свидетели преступных деяний мафии. 3. Все прочие. Например, дети, чьи фотографии печатают на пакетах молока: как сбежавшие из дома сами, так и украденные психопатами и увезенные в неизвестном направлении в белых фургонах без окон. Обычно частным детективам удается отыскать пропавшего, потому что всегда есть люди, которые знают, где именно находится сейчас этот человек, просто ты не входишь в их число. И поэтому очень важно найти всех, кто к ним принадлежит. У большинства исчезнувших были на то свои причины. Допустим, они чего-то там нахимичили со страховкой или вынуждены прятаться от копов, решили начать жизнь заново или по уши увязли в долгах, или же хотят сохранить какой-нибудь секрет. Автор пособия для частных сыщиков советует прежде всего задаться вопросом: «Хочет ли пропавший, чтобы его нашли?» Должна признаться, я не уверена, что и впрямь желаю получить однозначный ответ на этот вопрос. А вдруг моя мать исчезла тогда по своей воле? Хотя, может быть, она вернется, поняв, что я продолжаю поиски, что по прошествии десяти лет все еще помню о ней. Иногда я думаю, мне было бы легче узнать, что мама давно умерла, чем услышать, что она жива и просто решила не возвращаться. В книге говорится, что найти пропавшего человека – это все равно что разгадать сложную головоломку. У вас есть ключи, и вы пытаетесь применить их, чтобы в конце концов установить местонахождение человека. Частному сыщику нужно собрать как можно больше всевозможных сведений, и лучшие его друзья – это факты. Имя, фамилия, дата рождения, номер карточки социального страхования. Учебные заведения, которые человек посещал. Служба в армии, места работы, друзья и родственники. Чем шире вы забрасываете сеть, тем больше вероятность выловить свидетеля, который разговаривал с пропавшим о том, куда тот хочет отправиться в отпуск или какую работу мечтает получить. Наверняка среди множества сведений окажутся и совершенно бесполезные, которые абсолютно ничего вам не дадут. Ничего, продолжайте работать дальше: рано или поздно наверняка обнаружится хоть какая-нибудь зацепка. Итак, в одиннадцать лет я совершила первый шаг в своем расследовании. Следуя рекомендациям книги, зашла в базу данных Службы социального страхования и проверила, нет ли мамы среди умерших. Ее там не обнаружилось, но мне это мало что дало. Она вполне могла жить под чужим именем или умереть и оказаться в морге среди неопознанных тел. Я стала копать дальше. У моей матери не было аккаунтов в «Фейсбуке», «Твиттере», «Одноклассниках» или группе выпускников колледжа Вассар, который она в свое время окончила. Это, впрочем, неудивительно: мама всегда была настолько увлечена работой и своими слонами, что я просто не могу представить себе ее тратящей драгоценное время на переписку в соцсетях. В телефонном справочнике, выложенном в Интернете, обнаружилось 367 женщин по имени Элис Меткалф. Каждую неделю я звонила двум-трем из них, чтобы бабушка не пришла в ужас, увидев счет за междугородние переговоры. Я оставила множество голосовых сообщений. Одна милая пожилая дама из Монтаны обещала молиться за мою маму, а другая, работавшая продюсером на радиостанции в Лос-Анджелесе, обещала рассказать своему боссу эту историю, поскольку она могла заинтересовать слушателей. Но никто из тех, кому я звонила, не был моей матерью. В пособии для частных сыщиков содержались и другие подсказки: изучите тюремные базы данных, заявки на регистрацию товарных знаков, даже генеалогические списки мормонов и прочих сектантов. Перепробовав все это, я не добилась абсолютно никакого результата. Вбив в поисковую строку «Элис Меткалф», я получила слишком много ссылок – 1,6 миллиона. Тогда я сузила поле поисков, расширив запрос до «Элис Кингстон Меткалф слоны феномен скорби», и компьютер выдал список всех маминых научных работ, в большинстве своем завершенных до 2004 года. На шестнадцатой странице поиска в «Гугле» обнаружилась ссылка на статью в онлайн-блоге по психологии. Статья была посвящена тому, как животные переживают горе. В третьем абзаце цитировалась Элис Меткалф: «Думать, что люди обладают монополией на скорбь, – чистый эгоизм. Существуют многочисленные свидетельства того, что слоны тяжело переживают потерю тех, кого любят». Это была отправная точка всех ее работ, краткая выжимка, не слишком важная сама по себе; те же самые слова мама повторяла сотню раз в других научных статьях. Но эта запись в блоге была датирована 2006-м. То есть сделана спустя пару лет после ее исчезновения.