Уэллс помчался по пустому коридору. Он слышал, как за углом переговариваются люди, слышал, как они вооружаются луками со стрелами и копьями. Нырнув в следующий коридор, Уэллс, никем не замеченный, начал подъем по крутой, извилистой лестнице. Спустя несколько минут он уже вышел на солнечный свет и заморгал, ожидая, когда глаза перестанет слепить. В лесу стояла какая-то неестественная тишина. Уэллс осмотрел траву под деревьями, как когда-то учила его Саша, не увидел ничего, кроме веток и палых листьев, и двинулся вперед так тихо, как только мог. В поселении стояла зловещая тишина. Не курились дымки над трубами, по дворам не носились ребятишки. Уэллс остановился, чтобы осмотреться и решить, можно ли идти дальше. Оттуда, где он стоял, все выглядело так, будто наземники упаковали вещички и просто-напросто исчезли. Уэллс был уже на полпути по сбегающей вниз тропинке, когда из зарослей справа раздались какие-то звуки. Он застыл, слыша, как тяжело бухает под ребрами сердце. Звуки послышались снова, на этот раз – более громкие. – Помогите! – умолял дрожащий голос. – Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! Уэллса охватил приступ холодного ужаса, куда более сильного, чем в любом из его ночных кошмаров. Это был Сашин голос, и Уэллс бросился через заросли к тому месту, откуда он доносился. – Саша! – кричал он. – Это я! Я иду к тебе! – Уэллс продирался меж деревьев, на каждом шагу спотыкаясь о корни. Ни один из кошмарных образов, терзавших его бессонной ночью, и рядом не стоял с тем, что он почувствовал, увидев Сашу. Она лежала на боку, скрючившись в три погибели и окровавленная. «Нет!» – взревел Уэллс, и звук собственного голоса показался ему воткнувшимся в тело ножом. Он бросился к любимой и схватил ее руку. На рубашке девушки спереди расплылось темно-красное пятно. Уэллс приподнял край ткани и увидел в Сашином животе глубокую рану. – Саша… я тут. Теперь ты спасена. Я отнесу тебя домой, хорошо? Она не ответила. Ее веки трепетали, словно она то приходила в сознание, то снова проваливалась в небытие. Уэллс осторожно поднял девушку. Ее голова свесилась набок и моталась из стороны в сторону, пока он со всех ног бежал к главному входу в Маунт-Уэзер. Уэллс торопился изо всех сил, запыхавшись и не обращая внимания на колотье в боку – и на риск нападения людей Родоса, которые наверняка все еще бродили где-то поблизости. «Идите и возьмите меня, – хотелось крикнуть Уэллсу. – Идите и попробуйте меня достать, и я разорву вас в клочья». Пробежав еще несколько метров, он услышал, как кто-то зовет его по имени, и вокруг тут же материализовались появившиеся из леса наземники, которые отправились на поиски Саши. – Она жива, – напряженным, отчаянным голосом проговорил Уэллс, – но ее нужно быстро доставить в Маунт-Уэзер. Наземники окружили его и побежали рядом, не выпуская из рук оружия. Когда они добрались до вделанной в скалу тяжелой двери в бункер, один из сопровождающих распахнул ее, и Уэллс ворвался внутрь. Макс стоял сразу за дверью. Когда он увидел Уэллса, его лицо засветилось надеждой, но исказилось от муки, стоило ему перевести взгляд на дочь. – Нет, – прошептал он, прислоняясь к стене, чтобы не упасть. – Нет, Саша. – Покачиваясь, Макс подался вперед и взял в ладони Сашино лицо. – Саша, доченька… – С ней все будет хорошо, – сказал Уэллс, – нужно только, чтобы ее осмотрела Кларк. Пока Макс помогал Уэллсу нести Сашу вниз по лестнице, одна из наземниц побежала вперед. Уэллсу казалось, что все это происходит во сне. Или что он смотрит откуда-то сверху и видит себя, несущего Сашу по коридору. Откуда-то издалека, из конца туннеля, доносились какие-то звуки и падал свет. Наверное, это все-таки кошмарный сон, подумал Уэллс. Сейчас он проснется и увидит Сашину улыбку, ее длинные волосы защекочут его лицо, когда она прошепчет ему на ухо: «Доброе утро». – Старая больница сразу за углом, – сказал, задыхаясь на бегу, Макс. Коридор свернул, Макс открыл первую же дверь и придержал ее для Уэллса, который ворвался в комнату и опустил Сашу на операционный стол. Пока Макс включал освещение, Уэллс взял раненую за руку. Рука была холодна. Обезумев, он поднял Сашино веко – за последние недели он сто раз наблюдал, как это делает Кларк, – и увидел, что глаз закатился. Дыхание девушки стало поверхностным и неровным. – Саша, – взмолился Уэллс, – Саша, пожалуйста. Саша, ты меня слышишь? – Она еле-еле кивнула, и Уэллс почувствовал, как в душе теплой волной поднялось облегчение. – Слава Богу! Подбежал Макс и взял другую руку дочери: – Потерпи немножко, помощь уже идет. Просто держись. – Нужно, чтобы она была в сознании, – сказал Уэллс, уставившись на дверь, словно его взгляд обладал притягивающей силой и мог заставить Кларк поторопиться, – давайте с ней разговаривать. – Что произошло? – спросил Макс, отводя пряди волос с бледного, покрытого испариной лба дочери. Саша открыла было рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Макс склонился, поднося ухо к самым ее губам, и через мгновение поднял глаза на Уэллса. – Снайпер, – мрачно сказал он. Саша снова попыталась заговорить, и на этот раз они оба услышали ее слова. – Я была на складе, не видела, как они подошли, – дрожащим голосом произнесла она. В комнату ворвалась Кларк, ее белокурые волосы струились следом за ней по воздуху. Через секунду за ней вбежал Беллами. Кларк двумя шагами преодолела расстояние до Саши и взяла ее запястье, чтобы проверить пульс. Она ничего не сказала, но Уэллс умел читать мысли Кларк по глазам и понял, что дела плохи. Кларк подняла Сашину рубашку, обнажая глубокую рану в животе. – Ее подстрелили, – сказала Кларк, – и она потеряла много крови. Макс скрипнул зубами, но не проронил ни слова. Кларк отвернулась и принялась поспешно открывать ящики, бегло просматривая их содержимое. Обнаружив какой-то флакон и шприц, она, спеша, сделала раненой внутривенную инъекцию. Та немедленно расслабилась и задышала ровнее. Кларк более тщательно осмотрела рану. Уэллс выпустил Сашину руку, а Макс молча, повесив голову, стоял рядом с дочерью. – Теперь ей легче, – медленно проговорила Кларк, переводя взгляд на Макса с Уэллсом. – Что ты будешь делать дальше? – спросил Уэллс. – Удалишь пулю, или она прошла навылет? Кларк ничего не ответила, лишь смотрела на него полными слез глазами. – Ну же, Кларк, – торопил Уэллс, – какой у тебя план? Что нужно делать, чтобы вытащить ее? – Уэллс, – Кларк обошла вокруг операционного стола и коснулась руки Уэллса, – она потеряла много крови. Я могу только… Уэллс отпрянул, вырывая руку: – Значит, делай переливание. Возьми мою кровь. – Он поддернул кверху рукав и уперся локтем в стол. – Чего ты ждешь, бери иглу и что там еще для этого надо. Кларк на мгновение закрыла глаза, а потом повернулась к Максу. Когда она заговорила, ее голос дрожал: – Без системы жизнеобеспечения она не протянет и нескольких минут, если я попробую начать операцию. Я думаю… лучше уж так. Сейчас она не страдает, и вы сможете побыть с ней до тех пор, пока… Макс уставился на Кларк. Вернее, он смотрел сквозь нее расширившимися пустыми глазами, словно его мозг пытался отгородиться от ужасной реальности. Но потом выражение лица Макса изменилось, и его взгляд сфокусировался на Кларк. – Ладно, – сказал он так тихо, что Уэллс скорее догадался, чем услышал, и наклонился к Саше. Так и не выпустив руки дочери, Макс пригладил ей волосы. – Саша, ты меня слышишь? Я так люблю тебя! Больше всех на свете. – И я… тебя… люблю, – выдохнула, не открывая глаз, Саша. – Прости. – Тебе не за что извиняться. – Голос Макса дрогнул, словно он подавил рыдание. – Девочка моя отважная. – Уэллс, – хрипло позвала Саша. Уэллс метнулся к ней и схватил за свободную руку, сплетя ее пальцы со своими. – Я тут. Я никуда не уйду. Минута бежала за минутой, а они все так же стояли возле операционного стола. Кларк держалась в сторонке, готовая, если понадобится, ввести Саше еще дозу болеутоляющего. Сзади ее обнимал Беллами. Уэллс убрал волосы, упавшие на Сашин лоб, и держал ее за одну руку, а Макс – за вторую. Он, наклонившись, шептал что-то дочери на ухо, и из его глаз катились вниз по щекам слезы. Сашино дыхание замедлилось, стало прерывистым. Из ее тела уходила жизнь, а они могли лишь бессильно наблюдать, как она угасает. Если бы Уэллс мог вырвать из своей груди сердце и вложить его вместо Сашиного, которое вот-вот должно было остановиться, он не колебался бы ни секунды. Ему не стало бы больнее, потому что больнее было просто некуда. При каждом затрудненном вздохе любимой его собственную грудь сдавливало, и он был уверен, что вот-вот лишится чувств. Но этого не произошло. Он по-прежнему стоял на том же месте, глаза его были прикованы к Саше, к ее длинным подрагивающим ресницам, к ее веснушкам, которые он так любил. К тем самым веснушкам, о которых он думал, что они теперь всегда будут частью его жизни, такой же незыблемой, как созвездия в небесах. Да, Уэллс знал ее лишь несколько недель, но за это время вся его жизнь переменилась. Он познакомился с Сашей, будучи запуганным, потерянным человеком, обманщиком, который делал вид, что у него все под контролем. Саша поверила в него. Она помогла ему стать настоящим лидером, таким, каким ему всегда хотелось быть. Она стала для него примером настоящего мужества, самоотверженности и благородства. – Я люблю тебя, – прошептал Уэллс, целуя ее в лоб, потом в веки и, наконец, в губы. Как хотелось бы ему вдохнуть этим поцелуем жизнь в ее тело! Он готов был подставить свое тело под тысячу пуль, лишь бы Саше не досталась одна-единственная, та самая, и Макс не испытал бы этой боли. И он знал, что никогда не простит ни себя, ни того, кто сотворил это с Сашей. А она тем временем последний раз вздохнула и перестала дышать. Кларк высвободилась из объятий Беллами и бросилась к ней, а Макс и Уэллс беспомощно смотрели на эту беззвучную агонию. Прошло несколько самых долгих в жизни Уэллса минут, а потом Кларк приложила ухо к Сашиной груди, замерла на мгновение и подняла взгляд. По ее щекам катились слезы. – Нет, – ахнул Уэллс. Он не мог встретиться взглядом с Кларк, не мог посмотреть на Макса. Все кончилось. Кто-то – возможно, Беллами – обнял его за плечи, но Уэллс едва ли почувствовал его прикосновение. Словно бы огромный вес опустился на его грудь, ребра прогнулись внутрь, и все стало черным. Глава двадцатая Гласс Люк горел в лихорадке. Это было видно даже невооруженным глазом. Его глаза остекленели, лицо пылало, а губы стали сухими и серыми. Гласс ломала голову, тщась вспомнить, как сбивала ей температуру мама, когда сама она была еще малышкой. Она положила на лоб любимого влажную тряпочку. Она раскрыла его и сняла с него рубаху, чтобы прохладный сквозняк от окна остужал горячее тело. Она регулярно помогала ему сесть и заставляла делать хоть пару глотков воды. Но она ничего не могла поделать с кошмарной раной в его ноге. Копье вошло глубоко в ногу Люка. Гласс сама чуть не лишилась сознания, когда, затащив его в избушку и уложив на пол, разрезала одну штанину, чтобы осмотреть рану. За кровью и грязью она увидела поразительно белую кость. После этого они с Люком убили целый час, по очереди пытаясь остановить кровотечение, затягивая жгут выше раны, но у них ничего не вышло. Гласс в ужасе наблюдала, как Люк все сильнее бледнеет, а деревянный пол становится скользким от крови. – Наверное, рану нужно прижечь, – сказал Люк. Он старался, чтобы голос звучал спокойно, хотя в его широко распахнутых, округлившихся глазах притаились страх и боль. – Как это? – спросила Гласс, отшвыривая мокрую от крови повязку и потянувшись за новым куском материи. – Если приложить к ране что-то горячее, кровотечение остановится, и заражения не будет. – Он кивнул на тлеющие в камине угли. – Сможешь подложить дров и разжечь огонь? Гласс поспешно подкинула в камин растопки и, затаив дыхание, смотрела, как снова разгорается умершее было пламя. – Теперь возьми вот эту железяку, – продолжил Люк, указывая на длинный, тонкий металлический прут, который они еще в первую ночь обнаружили возле камина. – Если сунуть ее прямо в огонь, она нагреется, и мы сможем провернуть это дельце. Гласс ничего не сказала, с растущим ужасом наблюдая, как краснеет, раскаляясь, металл. – Ты уверен, что это нужно? – с сомнением спросила она. Люк кивнул.