68 Настал час, для которого он, Дилан, создан. Обалделая физиономия Клыка придала ему сил продолжать задуманное. Несколько мощных взмахов крыльями — и он взмыл в воздух, только ветер в ушах засвистел. В гневе и изумлении, с лицом, перекошенным от боли, с хлещущей из носа кровью, Клык бросился от него прочь. Но Дилан в одно мгновение поравнялся с ним крыло в крыло. Он, Дилан, настоящий охотник, сильный и уверенный, точно преследование и погоня у него в крови. Прав был доктор Вильямс: Клыку не сравниться с ним ни в мощи, ни в выносливости. Потому что… И конец этой схватки давно предрешен. Мысленным взором Дилан словно наблюдает за ней с высоты: гигантский орел, оглашая небо неистовым клекотом, рассекает крыльями воздух. С единственной мыслью — о крови врага — он готов наброситься и впиться в противника когтями и терзать его плоть клювом, пока тот не рухнет замертво. Дилан видит, как тяжело уворачивается от орла медведь, как поднимается, пытаясь защититься, мощная лапа, как хлещет из свежих ран кровь на свалявшуюся черную шкуру. Видит знаменитые клыки, обнаженные в зловещем оскале. Потом он видит, как орел, распахнув крылья и выставив вперед когти, пикирует на свою жертву. Целя ей прямо в горло. Готовясь убить. И прежде, чем он успевает понять, что происходит, перед ним вырастает Макс. Живая, во всей красе, Макс оказывается между Диланом и Клыком. Она изо всех сил вцепилась Дилану в лицо, рвет его волосы, царапает глаза, но при этом просит его и молит, умоляет сохранить Клыку жизнь. И слова ее жгут его, как каленым железом. — Дилан! — кричит она, заслоняя собой Клыка, обхватив его руками, поддерживая всем своим телом. — Дилан! Если ты когда-нибудь меня любил, если я хоть сколько-нибудь тебе дорога, пожалуйста… — Голос изменяет ей, и из груди у нее рвутся неудержимые рыдания. — Не делай этого! Будто очнувшись от ночного кошмара, он встряхнул головой и, задыхаясь, перевел глаза с грязного, окровавленного, в светлых дорожках слез, лица Макс на руки, клещами намертво сжавшие горло Клыка. Это его руки, в ужасе понимает Дилан. Его собственные руки. «Я же только хотел защитить Макс», — думает он в отчаянии и вдруг понимает, что смерть Клыка убьет ее быстрее, чем любой белохалатник. И он понимает, что бессилен. Дилан любит ее. Макс нужна ему больше всего на свете. Даже больше, чем спасение мира. 69 Жизнь Клыка висит на волоске, и мне уже кажется, что Дилан вот-вот навсегда оборвет эту тонкую нить. Но короткое слово «мы» вдруг решило дело совсем иначе. — Дилан! Не делай этого! Ты не такой. Ты лучше! Ты не хочешь убивать Клыка! Это не ты — это они хотят убить его твоими руками. Отпусти его. Сделай это для себя. Для меня. Сделай это для НАС! Когда я уже уверена, что Клык больше не дышит, что сердце мое сейчас безвозвратно разорвется от горя, Дилан вдруг отпускает горло Клыка и кидается от нас прочь. Рыдая, с Клыком на руках, опускаюсь на землю. — Клык… — вопросительно смотрит на меня Надж. Губы у нее дрожат. Но мне нечего ей сказать. Я и сама пока что не знаю ответа. И даже боюсь этот ответ представить. Я с усилием поднимаю Клыка, ковыляю к дому и невнятно бормочу: — Давай пока отнесем его в комнату. Вся стая тут же сгрудилась у меня за спиной. Кладу Клыка на диван. Не к месту вдруг думаю: будет у нас когда-нибудь мебель, не измазанная кровью? Надж бежит за одеялом и осторожно укутывает им Клыка. Гляжу на ребят, таких сильных, таких смелых и таких надежных, и бесслезным рыданием мне сводит скулы. Сажусь рядом с Клыком и беру его холодную руку, пытаясь ее согреть. Глажу его слипшиеся от засохшей крови волосы. Тонкие венки у него на веках и на щеках лопнули, и от этого бледное его лицо словно покрыто тонкой красной паутиной. Глажу лицо, каждую черточку которого я знаю с детства. Каждую черточку которого я так люблю. Шея у него в лиловых пятнах, и кажется, что Дилан все еще сжимает на ней пальцы, продолжая его душить. — Он же должен быть бессмертным? Так ведь? — слышу я рядом за плечом голос Игги. Поворачиваюсь и вижу, как крепко он сжал губы. Игги изо всех сил крепится, но страха ему все равно не скрыть. — Макс! Скажи, что он бессмертный. Я качаю головой. Игги так и не понял всех наукообразных рассуждений Джеба, но объяснять ему детали у меня нет ни слов, ни сил. Я вообще онемела. И в голове у меня вертятся только давние слова Ангела: «Клык умрет первым». Затаив дыхание, прикладываю ухо к его груди. Стук сердца беспорядочный и слабый. Но оно бьется! Бьется! — Он жив, — выдыхаю я. От вдруг отпустившего меня нечеловеческого напряжения тело становится ватным. Газзи запрыгал, как сумасшедший, а Ангел разрыдалась в голос. — Не бойтесь, он теперь оправится. Он просто потерял сознание, — обнадеживаю я их мгновенно окрепшим голосом. — Все обойдется. Сосредоточиваю на Клыке все свои силы — только бы вернуть его к жизни. — Может, ему переливание крови нужно? Или рентген?.. — начинает Игги и вдруг замирает со странным выражением на лице. Сейчас все изменится, — слышу я Голос. — Готовьтесь. В этой битве вы одержали победу. Но истинная опасность впереди. Демоны зла выпущены из-под контроля. Знай, начинается страшная война. Вижу, как Газзи побледнел как полотно, а глаза Надж померкли от отчаяния, и понимаю, что на сей раз не я одна слышу Голос. Он звучит в голове каждого члена моей стаи. Готовьтесь, — снова трубит Голос. — План Девяносто Девять Процентов приведен в действие. 70 Я не успела даже запаниковать как следует, как в уши мне хлынуло отчетливое тарахтение. Стремительно приближаясь, звук становился все громче и громче. — Вертолет? — вскрикнула Надж и высунулась в окно. Вертолет висит практически над нашей крышей, и, как бы мне ни трудно было оставить Клыка, вскакиваю на ноги и бросаюсь к окну. Деревья перед домом согнулись чуть ли не пополам, и по двору кружит облако сорванных с веток сухих листьев. По всему дому задребезжали стекла, но гул пропеллеров вдруг стихает. — Этого нам только не хватало, — пробормотала я. Впервые в жизни я не уверена, что у нас достанет сил на новую схватку. Стая побита и изранена, Клык по-прежнему без сознания, Дилан свалил. Если это новая угроза, никакого запасного плана Б у меня не имеется. А если честно, то и плана А — тоже. Мне необходима пауза. Но командирам перерывов не дано. — Значит так, — говорю я. Внутри у меня все ноет, но я решительно распрямляю плечи и откидываю с глаз грязную, потную прядь. — Я вылезу посмотреть, что происходит. Если меня через десять минут не будет, я или померла, или заснула от усталости. Сидите все здесь с Клыком. Берегите его как зеницу ока. И ни за что, слышите, ни в коем случае не высовывайте из дома носа. И с этими словами я на деревянных ногах выхожу за порог. Рассвело, и солнце сияет вовсю. Перешагиваю через валяющиеся повсюду трупы ирейзеров, прохожу мимо все еще лежащего у крыльца без сознания Джеба. Сил что-нибудь почувствовать, глядя на человека, вырастившего меня, а потом столько раз подло предававшего, у меня нет. Я не сплю с трех часов ночи и с тех пор чуть ли не все время провела в жесточайшей схватке. Кроме отчаяния, никаких эмоций во мне не осталось. Вертолет приземлился на плоской поляне рядом с домом. Прищурилась, но, кто в нем, через затемненные стекла разглядеть невозможно. Останавливаюсь и жду, какую он сулит мне новую напасть. Открывается маленькая дверь. Стою. Смотрю, кто из нее появится. Из вертолета выходит моя мама, Валенсия Мартинез. И тут у меня сдают нервы. Колени подкашиваются, и я неуклюже валюсь на вытоптанную траву. 71 — Макс! — кричит мама, и голос ее ласкает меня, как теплый ветерок. С перепуганным лицом она бежит ко мне, раскинув руки. — Это ты? Не может быть! — удивляюсь я, подняв на нее помутившийся взгляд. Она наклоняется, поднимает меня на ноги, кивает и улыбается своей всегдашней нежной, ласковой улыбкой. Наскоро меня обняв, она слегка отодвигается и кладет руки мне на плечи. Я вижу, что она озабоченно разглядывает мою заляпанную кровью рубашку и почерневшее то ли от грязи, то ли от синяков лицо.