— Макс, ты сама все еще в пижаме. 2 — Мы что, пешком пойдем? — жалобно стонет Газзи. — Мы идем пешком, потому что все нормальные дети ходят в школу пешком. — Эту песню мы с Газманом всю прошлую неделю каждый день исполняли. Так что теперь она у нас как по нотам разучена. — Хотели быть нормальными, вот и трюхайте ножками. Дилан жизнерадостно улыбается рядом со мной: — Ценю ваши жертвы. Стараюсь не обращать внимания на его кинозвездную красу. Безуспешно. Время от времени он касается меня рукой, и от этого меня точно током дергает. Наверное, выработка электричества — это его новое свойство. Типа электрического угря. И, пожалуйста, не смейтесь. С нами, крылатыми мутантами, еще не такое случалось. Мы, например, все в один прекрасный день под водой дышать научились. — Знаете, как я рада, что мы в школу идем! — опять зарядила Надж. Как видите, у нас у всех уже есть своя песня. Недолго же нам потребовалось, чтоб ритуалами обзавестись. Только лично я назвала бы это рутиной: сегодня, как вчера, вчера, как завтра. Тошнит просто. — Я тоже рад, потому что для меня школа — это в первый раз, — подхватывает за Надж Дилан. С тех пор как Дилан пристал к стае, для него много что «в первый раз» случилось. Но многое многому рознь. В школу он сам рвался — просто помешался на ученье, особенно на точных науках. Всякой там биологии, физике, химии. Только и твердил: «Хочу учиться, хочу учиться». А по-моему, это все просто ужас. Где биология да химия, там и психи белохалатники. А уж от них недалеко и до ужасов моей мутантской жизни. — Ну, коли наш Дилан в первый раз в школу пошел, школа непременно должна быть самой что ни на есть первоклассной, — каламбурит Газман. — Типа этой, Ньютоновской. Надо признать, первая неделя учения прошла без особых катастроф. Пошла я туда по доброй воле? Конечно нет. Хотела бы я дома остаться? Еще бы. Я еще не совсем спятила, чтобы самой в школу напрашиваться. Но когда таинственный миллиардер Нино Пьерпонт — его кое-кто нашим благодетелем называет — предложил платить за наше обучение в школе имени Ньютона, Дилан на меня три дня не отрываясь смотрел оленьими глазами, и я в конце концов сдалась. Почему? Да потому что помимо регулярных приступов вины перед Надж, которой вечно охота жить как все нормальные люди, я чувствую себя за Дилана… в ответе. Он еще столько всего не знает. Как выживать, и вообще… Он, может, и выглядит как обычный подросток, с которого его клонировали, может, и боец он классный, но живет-то он на свете всего каких-то два года. О чем я все время забываю. И потом, есть еще один маленький вопросик: он вроде бы специально для меня создан, как моя «идеальная половина». Вот и подумайте после этого… По-моему, я ему нравлюсь больше, чем он мне. Но все-таки, если кто-то вас целовал на закате под дождем в Париже на вершине Триумфальной Арки, просто так от этого уже не отмахнешься. Короче, в целом согласие какое-то время походить в школу великой жертвой для меня не было. По крайней мере, пропорция моего дискомфорта и радости Дилана оказалась вполне приемлемой. И поскольку Дилан — само совершенство, он сразу вписался, и с первого дня за ним девчонки табуном бегать стали. В этом мы с ним здорово отличаемся. Вы меня знаете, я никогда особой популярностью в школах не пользовалась. Вернее, про популярность даже говорить не приходится: меня и замечать-то всегда едва замечают. Но это я так, к слову. — Спасибо тебе, — тихо говорит мне Дилан. Искренне говорит, прочувствованно. Я глянула на него — и мое лицо залило горячей краской смущения: — Подожди, рано еще благодарить. Посмотрим, сколько я это выдержу. Он ухмыльнулся. Ему, похоже, плевать, что у меня никаких девчоночьих замашек нет и что я ни в одну компанию не слишком вписываюсь. Я теперь, конечно, стараюсь лишний раз причесаться. Но что и куда надеть, где и как повернуться, что, кому и когда сказать, для меня по-прежнему тайна за семью печатями. И вообще, с чего это я вдруг обо всем этом размышляю. Рано или поздно он ко мне охладеет. Так ведь? И мы вернемся к… — как бы это поточнее выразиться? — к «нормальному» положению вещей. И чуть только я об этом подумала, мою готовность с ним соглашаться как корова языком слизала, и я категорично отрезала: — Смысл жизни не в том, чтобы быть «нормальным». — Брови Дилана поползли вверх. — Смысл жизни в том, чтобы быть счастливым. И если что меня сделает сейчас счастливой, так это возможность подняться в небо. И, не говоря больше ни слова, я разбегаюсь, раскрываю крылья и взлетаю высоко-высоко, в самое поднебесье. С каждым взмахом меня охватывает знакомая радость полета. И я знаю, вся остальная пятерка крылатых здесь рядом, у меня за спиной. Вернее, четверка. Я все время забываю, нас теперь только пятеро. Всегда шестеро было (плюс Тотал). Но с недавних пор многое переменилось. Сначала появился Дилан. Потом улетел Клык. Почему, об этом меня лучше не спрашивать. А совсем недавно… случилось еще кое-что. И теперь нас только пятеро. О том, что такое с нами случилось, я пока говорить не хочу. Не могу. Пока не могу. — Ты вóда! — Дилан дернул меня за ногу и обогнал, мощно взмахивая сияющими в лучах утреннего солнца пятнадцатифутовыми крыльями. Я сощурилась, глубоко вздохнула, деревья подо мной стали еще меньше, а горькие воспоминания отступили. — Давай, черепаха, догоняй! — кричит он мне сверху. Я припустила за ним, переполненная гордостью: не напрасно я учила его летать. Пусть теперь попробует обставить своего учителя. Так мы гонялись друг за другом, то поднимаясь на головокружительную высоту, то ныряя чуть ли не до земли, пока не остановились почти у самой школы, глядя друг на друга. Что-то зажглось в его глазах: — Ты права, значение нормальности явно преувеличено. 3 Клык настороженно открыл один глаз и увидел, что небо над пустыней посветлело на горизонте. «Подъем, — загудели все его инстинкты. — Пора. Надо срочно сматываться». Но он чувствует, как ее теплое тело сонно ворочается в лежащем рядом с ним спальном мешке, и понимает, почему ему так трудно дышать. Потому что рядом — она. Мда-а-а… Ситуация. Он, как впервые, исследует ее спящее лицо: знакомые скулы, крутые дуги бровей. От них она во сне кажется удивленной. Такого удивления он за ней, бодрствующей, никогда не замечал. Пухлые губы, которые он так хорошо знал, которые ему так хочется теперь поцеловать, но он не будет… По крайней мере, не теперь. Она все-таки ужасно похожа на Макс. Клык слегка поморщился. Он высвободился из кокона своего спальника и наклонился над ней. Осторожно дотронулся до ее коротко стриженного ежика. Она вздохнула. — Пора вставать, — ласково шепнул он ей на ухо. — Нам надо лететь. — Подожди, — замурлыкала она спросонок и, выпростав руку, обхватила его за шею. Клык проглотил застрявший в горле ком. Даже сквозь спальник он чувствует тепло ее тела, улавливает его очертания. И ему становится совестно. Клык никогда и представить себе не мог, что когда-нибудь будет спать рядом с какой-то другой девчонкой. И вот, пожалуйста, лежит рядом с Майей, клоном Макс. Правда, короткая залихватская стрижка — два дня назад Майя подстриглась — здорово ее изменила. «Чтоб на лету не путались — расчесать невозможно». Но Клык-то знает истинную причину, зачем ей эта стрижка понадобилась. Она на что угодно пойдет, лишь бы на Макс быть меньше похожей. Но она и так не похожа. Она другая. Выносливая, но не такая на все обозленная. Ей плевать, Ген54 она или нет. Ей, в отличие от Макс, это по фигу. И улыбается она чаще. И рядом с ней ему проще, легче, чем с Макс. Только от этого он чувствует, что он Макс предал. Осторожно, едва заметным движением он выбрался из-под руки Майи. Ему необходимо было… больше не лежать здесь, с ней рядом. А то не дай бог разыграется воображение, совсем неловко станет. Одного беглого взгляда Клыку хватило, чтобы увидеть, что вся его маленькая команда — Майя, Рэчет, Звезда и Кейт — все еще крепко спит. Он кого похлопал по спальникам, кого потряс за плечи — реакции никакой, только раздраженные стоны и громкий храп. Его новеньких не добудишься, не то что стая, чуть что — и сразу вскочат. Клык вздохнул. Первое дело — топливо. Разведенный прошлой ночью костер они предусмотрительно притушили. Теперь Клык разворошил уголья и добавил хвороста. Через пять минут он уже раскрыл крылья, грея их в тепле снова разгоревшегося огня. На горизонте солнце только-только облило верхушки гор розовой глазурью. Он попробовал подавить нарастающее внутри чувство срочности безотлагательных действий. С чего бы им вдруг суетиться, ведь за ними никто не гонится и он вроде бы все под контролем держит. За годы скитаний Клык научился что угодно превращать в съестное: пустынных крыс, голубей, кактусы, одуванчики, равно как и все, что можно извлечь из ресторанных помоек. Но сегодня в его распоряжении кое-что получше. Он водрузил над костром складной гриль и достал из рюкзака легкую металлическую миску и небольшую сковородку. Макс была… Макс. С ней было непросто. С ней было беспокойно. Но с каких это пор он гоняется за простотой? С каких пор ищет покоя? Тем более что ни покой, ни простота в их жизнь не больно-то вписываются. Они с Макс были одной крови. Между ними существовало родство душ. Родство ли? Она его как никто другой знала. Он разбил яйца в миску, стукнув их сильнее, чем нужно, и принялся взбивать складной вилкой. Они с Макс через столько всего прошли вместе: через потери, через предательства, через счастливые воссоединения. Через смертельные раны, пулевые ранения и переломанные кости. Через новогодние праздники и дни рождения, через Ангеловы выкрутасы… Он замер от острой, почти физически ощутимой боли. Нож, которым он крошил ветчину для яичницы, выпал у него из рук. «Не надо, только не думай об этом», — приказал он себе. Макс. Макс ему так знакома. Он знает каждое ее движение, каждую мысль. Может быть, даже слишком хорошо знает. Откуда только это пришло ему в голову? Ведь, в конце концов, она все равно не перестает его удивлять. Просто Майю он совсем не знает. Что, как и когда она скажет, совершенно непредсказуемо. Все в ней… ново и непривычно. Он думал: уйдет из стаи — и все проблемы сами собой разрешатся. Думал, все сразу станет проще. А что оказалось? Все только еще больше запуталось. И проблем прибавилось. Он вздрогнул, когда Майя обхватила его сзади за пояс. Если бы не годы почитай что военной тренировки, он бы до небес подпрыгнул. Как она ухитрилась так бесшумно к нему подкрасться? — Мммм… — Она прижалась щекой к его спине и мычит, еще не совсем проснувшись. — Завтраком вкусно пахнет. Когда ты готовить-то научился? Клык передернул плечами: — Да так, стряпаю по мере сил и возможностей. Майя встает с ним рядом, все еще обнимая его одной рукой. И стрижка у нее просто классная. Он даже головой затряс от изумления. С каких это пор он на стрижки внимание обращает? Такого с ним еще не случалось. Насупив брови, он смотрит на Майю, и она улыбается в ответ. Поднимается на цыпочки и звонко чмокает его в щеку. Губы у нее мягкие и прохладные.