Один Ужасная выдалась ночь. Едва он уснул, как над самым ухом будто из пушки выстрелили – грохот такой, что мертвого поднимет. Чертыхаясь, он сел на кровати. Теперь не заснешь, понятное дело, не стоит и пытаться. Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Гром гремел почти не переставая, небо затянули свинцовые тучи, а зловещие молнии, как гигантские вздыбленные кони, скакали по небу, потряхивая ослепительной гривой. Штормовые волны захлестывали пляж, вода подобралась к самой веранде. Посмотрел на часы – было только шесть утра. Он пошел на кухню, поставил кофе и сел в ожидании. Память услужливо прокрутила перед мысленным взором недавний сон. Это началось у него несколько лет назад. Вот уж наказание господне – помнить все, что тебе снится! Счастливчики те, кто забывает сны, стоит лишь открыть глаза: ни хороших, ни плохих снов – ничего у них в голове не остается. Чем он хуже? За что такое мучение?! А главное – он видит не просто сны, а нечто с намеком на реальность, отчего в голове у него постоянно роятся вопросы, ответа на которые он не находит. И все это сильно раздражает и нервирует. Накануне вечером он лег спать в хорошем расположении духа. Уже неделя, как в комиссариате была тишь да гладь, и он раздумывал, не воспользоваться ли случаем, чтобы сделать Ливии сюрприз, нагрянув к ней в Боккадассе. Выключив свет, он растянулся на кровати и почти сразу уснул. И увидел этот сон… – Катарелла, съезжу-ка я в Боккадассе, – сказал он, входя в комиссариат. – И я с вами! – Нет, ты – нет. – Почему? – Потому. Тут вмешался Фацио: – Извините, комиссар, но вы тоже не сможете поехать в Боккадассе. – Почему? Интересно, куда это он гнет? – Вы что, забыли? – Что именно? – Вы умерли вчера утром. В семь пятнадцать, если быть точным… – И вынул из кармана носовой платок, промокнуть глаза. – Монтальбано Сальво, урожденный… – Слушай, давай без паспортных данных. Правда, что ли, умер? И как это случилось? – Инсульт. – Где? – Прямо на рабочем месте. – А подробнее? – Вы разговаривали по телефону с господином начальником, – уточнил Катарелла. Значит, этот сукин сын Бонетти-Альдериги довел-таки его до ручки… – Если хотите, можете взглянуть… – предложил Фацио. – Прощание состоится в вашем кабинете. На его письменном столе, расчищенном от бумаг, возвышался открытый гроб. Заглянул. На покойника вообще-то не похож, однако в гробу лежал именно он, Монтальбано. – Ливии уже сообщили? – Да. – Мими Ауджелло, отвечая, крепко его обнял, не сдерживая рыданий: – Прими мои соболезнования. – Соболезнуем, – подхватил нестройный хор голосов. Это были начальник полиции Бонетти-Альдериги, его секретарь, доктор Паскуано, Якомуцци, Бурджо и два могильщика. – Сердечно благодарю, – ответил им Монтальбано. – Как я умер? – поинтересовался он у подошедшего доктора. Паскуано тут же вскипел: – Он и мертвый действует мне на нервы! Ждите результатов вскрытия. – Может, хотя бы намекнете? – По всей вероятности, инсульт, правда… тут кое-что не сходится… – Ну уж нет! – вмешался начальник полиции. – Комиссар Монтальбано не может расследовать собственное убийство! – Почему? – Так не пойдет. Слишком велика личная заинтересованность. И потом, такое не предусмотрено законом. Расследование я поручил новому оперуполномоченному. Тут Монтальбано пришла в голову одна мысль. – Ливия когда приедет? – отозвал он в сторону Мими. – Она сказала, что… – Мими замялся. – Ну? Мими разглядывал носки своих ботинок. – Она еще не определилась. – В каком смысле? – Она не уверена, что успеет на похороны. Взбешенный Монтальбано вышел во двор. Там уже стояло множество венков и катафалк, готовый сопроводить его в последний путь. Он вытащил телефон: – Алло, Ливия? Это Сальво. – Привет, ты как? Ах, прости, я забыла… – С чего это ты не уверена, что успеешь… – Послушай, Сальво, если бы ты был жив, я бы постаралась оставаться с тобой. Возможно, даже вышла бы за тебя замуж. В конце концов, что еще остается в моем возрасте, учитывая потраченные на тебя годы? Но поскольку мне вдруг представился такой шанс… Надеюсь, ты меня понимаешь… Он выключил телефон и вернулся в кабинет. Гроб уже накрыли крышкой, и кортеж двинулся к выходу. – Вы идете? – спросил его Бонетти-Альдериги. – Ну конечно, – ответил он. Но едва они вышли во двор, как один из тех, кто нес гроб, споткнулся и упал, а гроб ударился о землю со страшным грохотом, от которого Монтальбано и проснулся. Уснуть он уже не смог, и в голове роились нелепые мысли. Одна из них особенно досаждала. Когда Ливия сказала про шанс, интересно, что она имела в виду? Похоже, его смерть представлялась ей своего рода освобождением. Тогда напрашивался следующий вопрос: отражают ли подобные сны реальность? Ибо в таком случае реальность выглядела неприглядно. Конечно, Ливия сыта по горло, если не по самую макушку, с этим не поспоришь. Но почему совесть просыпается в нем именно тогда, когда тело должно спать, лишая его сна и отдыха? Значит, решил он, Ливия не захотела приехать на его похороны по уважительной причине. И в реальности это не предвещало ничего хорошего. Выйдя из дома, Монтальбано увидел, что море подступило к самой веранде, чего прежде никогда не случалось. Пляжа не было, сплошная толща воды. Минут пятнадцать отборных ругательств, и проклятый мотор наконец завелся. Комиссар и без того был взвинчен, а тут еще это. Но, проехав метров сто, пришлось остановиться: пробка тянулась насколько хватало глаз, точнее, насколько можно было видеть в лобовое стекло, заливаемое потоками воды, при мельтешении бесполезных дворников. Любопытно, что все машины, направлявшиеся в Вигату, покорно стояли друг за другом, ехать по встречке никто не отважился. Минут через десять Монтальбано решил выбраться из пробки, свернув на Монтереале. Та дорога, конечно, длиннее, зато у него добавится шансов вовремя поспеть в комиссариат. Однако выбраться было невозможно: машина уткнулась носом в капот переднего автомобиля, а в его капот уперлась та, что следовала за ним. Ничего не попишешь, он заперт. А главное – и это раздражало больше всего – непонятно почему.