– Ну, хочешь, к вам приеду? Давай, а? Тебе не на кого опереться. Больная дочь, все дела. К гадалкам, ведьмам всяким как раз и ходят, когда больше не к кому. Правильно, что меня нашла. Я что-то тоже, как свинья, забыл обо всем на свете… Приеду, поговорю с Леной. Хочешь? Ксюша покачала головой: – Она тебя уже и не помнит почти. Ты когда последний раз появлялся? Пять лет назад, сразу после развода. А потом собрал вещи и рванул к другой, ни о чем больше не вспоминая. Лене тогда было чуть больше двух. Ксюша вздохнула, отпустила мою руку: – Леся меня не подпускает. Я ей звонила, искала ее. Адреса вашего не знаю… Попроси ее, чтобы отпустила нас. Поразвлекалась и хватит. Столько лет прошло. Я на тебя не претендую, понятно же. Пусть даст пожить. Ксюша внезапно расплакалась, и мне показалось, что нет ничего милее, чем ее лицо в слезах. Захотелось обнять, прижать, почувствовать ее голову у себя на груди, провести рукой по волосам… – Леся никогда… – А ты проверь, – перебила Ксюша. – Возьми фотографию. Мне сказали, что она поможет. Вспомнишь нас, отвлечешься от приворота. Мне не нужно, чтобы ты возвращался. Надо – чтобы поверил, понимаешь? Мне не хотелось верить. Обида проигравшего – так звучала ее история. Я взял фотографию, засунул во внутренний карман куртки. – Ты ради этого ехала? Ради истории про ведьму? – Если это поможет спасти дочь – то да. 3.1 Домой я добрался через час. Леси не было. Ее субботний день обычно расписан по минутам – встреча с подругами, кружок вязания, кружок лепки, заехать к родителям, пройтись по магазинам и только потом домой. Леся вела активную жизнь. Несколько раз в год она улетала в Европу – туристические походы, леса, горы, какие-то костры на пляже, концерты… По дороге я несколько раз доставал фотографию, которую дала Ксюша, разглядывал. Незаметно, как прохлада летним вечером, пришли воспоминания, давно забытые эпизоды из жизни, наполненные теплотой и любовью. Я забирал Ксюшу и Лену из роддома. Собственной машины не было, пришлось просить друга, который приволок с собой баллон с газом и упаковку шариков – сто штук. Мы торопливо накачивали шары до выписки, а когда Ксюша появилась на пороге, разом запустили их в небо. Я подбежал к жене, взял на руки крохотную дочь, и мы втроем смотрели, как разноцветные шары уплывают вдаль над крышами домов. Еще я вспомнил, какие замечательные кексы делала Ксюша. С глазурью и кремом. Как мы обнимались ночами, какая у нее гладкая, бархатная кожа. И любовью мы занимались нежно, неторопливо – в отличие от Леси, которая была неудержимой в постели, готовой на самые буйные эксперименты. Я зашел в пустую квартиру, разулся и бесцельно бродил по комнатам. Выдвигал полки шкафов и тумбочек, перебирал белье, разглядывал содержимое ящиков на антресолях и на балконе, добрался до кухни, где тоже все внимательно осмотрел. Я не знал, что ищу и зачем. Мне вдруг захотелось найти какое-нибудь доказательство Ксюшиных слов. Восковые свечи, остроконечную шляпу, гадальные карты – что еще может принадлежать ведьмам? – волосы жертв, например. Именно сейчас показалось, что в этом есть смысл. Леся застала меня в тот момент, когда я разбирал тумбочку под телевизором. – Что-то потерял? Я поймал ее мимолетный взгляд на лежащую на полу фотографию. Улыбка. – Зай, что происходит? Почему-то показалось, что она сразу все поняла. То есть ей не надо было объяснять причину моего странного поведения. Она и правда была ведьмой. – Ты правда это сделала? – спросил я, продолжая сидеть на ковре у телевизора. – Приворожила, да? Заставила полюбить. Я только сейчас вспомнил про эти твои открытки, которые приходили раз в неделю. И ты меня сфотографировала… А еще что сделала? Как там у ведьм принято? Подсыпала что-нибудь в чай. Зелье приворотное или еще какую штуку? Она продолжала улыбаться, застыв на пороге: руки убраны в карманы плаща – ее худой фигурке очень шел этот плащ, – на запястье болтается сумочка, оперлась плечом о дверной косяк. Волосы распущены, лежат на плечах, закрывают тенью лицо. Я взял фотографию: – Смотри! Это моя дочь. Ее Леной зовут. Я при тебе хоть раз о ней вспоминал? Не припомню. И знаешь что? Она болеет! У нее какое-то… колдовство, что ли? Смертельная болезнь, о которой никто ничего не знает. Ксюша говорит, будто ты ее прокляла. – Прокляла. Ага. Смешное слово. – Это правда? Мне вдруг нестерпимо захотелось стереть с ее лица улыбку. Как будто в улыбке было дело. Впервые за годы нашей совместной жизни я почувствовал к этой женщине ненависть и отвращение. – Как ты это делаешь? – спросил я. – Расскажи! Почему я живу с тобой? – Может, потому, что мы любим друг друга? – А я смотрю сейчас на фотографию и понимаю, что любил их. Их, понимаешь? Ты – это мимолетный роман в Сочи, но не любовь всей жизни. Как у тебя получилось? И вот тут улыбка исчезла. Леся рванулась ко мне, выхватила фотографию, смяла ее, разорвала и швырнула через плечо ворохом хлопьев. – Значит, так, любовник хренов! – зашипела она, упав передо мной на колени, почти коснувшись губами моих губ. – Мне эти твои заскоки ни к чему. Мы – семья! Любим друг друга до конца жизни, счастливые и прекрасные, понял? Я не позволю какой-то шавке из Питера разрушать нашу жизнь. Передай ей, что, если еще раз сунется – я и ее уничтожу, в пыль сотру, собакам скормлю на перекрестке. От Леси повеяло холодом, и я впервые заметил, что радужки у нее оранжевого цвета. Столько лет жил – и только сейчас заметил. Будто кто-то снял с ее лица маску, развеял флер влюбленности. Ее руки легли мне на плечи. Я понял, что не могу двигаться, не могу отвернуться. Холодные потрескавшиеся губы коснулись моих губ. Язык скользнул по зубам. Показалось, словно внутри рта извивается змея. Ногти впились сквозь рубашку, разодрали кожу. И еще… как будто это была не Леся, а кто-то другой. Кто-то внутри ее тела выглянул сквозь эти оранжевые глаза, коснулся меня губами, дыхнул смрадом и холодом. А я ничего не мог сделать. Я превратился в восковую фигуру. Поцелуй длился несколько секунд, а потом Леся отстранилась. На лице – приклеенная улыбка со складочками в уголках губ. – Дорогой, – сказала она, слизывая капли крови с ноготков, – пойдем на кухню, разбирать покупки. 3.2 На следующий день после случившегося Леся купила фотоальбом. Первая фотография: годовщина нашей свадьбы. Нет более счастливой пары на свете, чем я и Леся. Мы сидим за столом, держимся за руки. Крупный план. У меня взъерошены волосы, у Леси наивная, милая улыбка. Когда я смотрю на фотографию, кажется, что это настоящая любовь. Другой ведь не бывает, верно? Леся наполнила альбом нашей жизнью, застывшей на глянцевой бумаге. – Тебе надо посмотреть, – говорила она. – Ты сбился с пути. Надеюсь, вспомнишь то хорошее, что было в нашей жизни, и поймешь, как много для меня значишь. Я подчинился, потому что боялся ее. Ночью в ванной перед зеркалом я разглядывал шрамы на плечах. А еще казалось, что холод прилип к моим губам. Я не мог его стереть, смыть, содрать. Фотографии в альбоме, хронологический порядок. Пять лет – мы счастливы. Я не мог вспомнить, когда мы ругались, выясняли отношения, делали что-то за спинами друг друга или просто не находили общего языка. Холодок сошел с губ, будто его не было, будто я не пытался стереть его зубной щеткой в темноте ванной много часов назад. Я почувствовал себя нелепо, вспомнив о вчерашней сцене. Что на меня нашло? Почему я обезумел? Только ли дело в том, что встретил бывшую жену? – Кризис семейной жизни, – подсказала Леся, словно читала мысли. – Ты долго копил что-то в душе. Может быть, я тебя чем-то обидела, может, как-то заслужила такое отношение. В любом случае, мне кажется, надо понять, что наша семья – лучшее, что могло случиться. Я сказал: – Прости! И Леся меня простила, потому что знала искренность слов. 4 Это какая-то форма раздвоения личности. Я вспоминаю и забываю, люблю и ненавижу, хочу вырвать с корнем прошлую жизнь или же, наоборот, по осколкам собираю ее в надежде склеить и сохранить. Точка отсчета – тот день, когда передо мной лег альбом, набитый фотографиями. В нем невозможно найти фото, где нам больше тридцати лет. Словно жизнь за пределами этого возраста оборвалась. Только я и Леся. В обязательном порядке улыбчивые, держащиеся за руки, целующиеся, что-то празднующие. Наша жизнь соткана из веселья и любви. Загвоздка в том, что на самом деле этого больше нет. В одной жизни мне кажется, что я люблю Лесю. Лучше нее нет никого на свете. Мне нравится тембр ее голоса, походка, смех, изгиб бровей, плечи. Мне нравится, как она поддерживает разговор или как засыпает на кушетке у телевизора, отвернувшись лицом к окну. Я обожаю, когда она придумывает разные вещи, чтобы разнообразить быт – везет меня за город на шашлык, покупает эротическое белье, устраивает внезапную вечеринку с друзьями. Я не замечаю ее изъянов. Она идеальна. Мы состаримся и умрем в один день, как в сказке. В другой жизни… однажды позвонила бывшая жена и сказала: