Осень 1819 года Эмильен Текумсе пил «горькую» и не пьянел. Да и с чего пьянеть-то — кактусовая водка была слабенькой и даже сладковатой, для русского человека, вроде кваса или бражки, — а Эмильен, несмотря на имечко, был русским. Правда, ежели бражки выхлебать хороший жбан — можно забалдеть, а этот мескаль, поставляемый контрабандистами из Мексики, никак не «цеплял». И все ж таки контрабандисты молодцы, подумал Эмильен, открывая очередной штоф, ежели б не они, вообще можно было бы с тоски окочуриться. Тосковал Пугач от безделья, а делом для него после битвы у Александровского поста стала война. Сейчас он вот уже два месяца сидел с бригадой русских волонтеров в этом городишке, название которого невозможно запомнить, и пил мескаль. Волонтеры разместились по нескольку человек по квартирам и занимались, наверное, тем же — командир не интересовался. Военные действия закончились — надолго ли, никто не знал. Последние полгода пришлось почесать кулаки с республиканской Мексикой, вздумавшей предъявить права на Новую Испанию, которая как раз и представляла собой федерацию Орегона и Калифорнии вкупе с владениями Российско-Американской компании на побережье океана — где-то около восьми сотен верст в длину и сотню в ширину. Четыре месяца вламывали армии Мигеля Идальго[30], пока тот не понял, что не следует вести себя так же, как поганые колонизаторы, и борцам за независимость лучше дружить между собой, а всем вместе — с русскими. И теперь вот — два месяца отдыха, черт бы его побрал! Верховный вождь племен Орегона и Калифорнии Маковаян отбыл в Священный город Текумсе, столицу федерации. Он увлеченно занимался ее строительством — гораздо охотнее, чем войной. А у Эмильена другого занятия не было. В доме, отведенном под пребывание командующего русскими волонтерами, было пусто. Женой бригадир Текумсе за годы сражений не обзавелся, как, соответственно, и законными детьми. Количеством незаконных он не интересовался, поскольку после ритуала, проведенного шаманом Вэмигванидом над ссыльнопоселенцем Епифанцевым, у бывшего каторжанина мужская сила не только восстановилась, но и многократно возросла и проявляла себя в полной мере к вящему удовольствию многих индеанок, испанок и мексиканок. Однако следует сказать, что помощь шамана потребовалась в первую очередь все-таки не для удовлетворения страстных женщин, а для возвращения Епифанцева к обычной жизни. Тогда, семь лет назад, подлый удар матроса ножом в бок идущего ко дну «русского ублюдка» стал для него воистину спасительным. Придя в себя, Пугач одной рукой — вторая, раненная в плечо, бездействовала — выгреб под корму шхуны, вынырнул и передохнул под акростолем, возле рулевого пера, а затем мощным нырком ушел к берегу. Выбрался, оклемался, а Вэмигванид уже через день поставил Огненноглавого Бизона на ноги. А еще через три дня сводный отряд русских волонтеров и индейцев под командованием Епифанцева и Маковаяна в пух и прах разгромил основные силы Томпсона и гнал их на восход, пока жалкие группки рейнджеров не пропали-растворились в просторных степях Луизианы. Тогда Маковаян созвал на Большой Совет вождей многих племен, живущих на границе Орегона и Луизианы, и произнес перед ними «Слово Огня». – Пятнадцать лун я был учеником и помощником у великого Текумсе, вождя наших братьев шауни и учителя всех племен и народов, которых бледнолицые называют индейцами, — говорил Маковаян, стоя в свете огромного костра, вокруг которого сидели вожди. — В четырнадцать лет он и его братья Чисикуа и Тенскватава стали сражаться и сражаются до сих пор с белыми из так называемых Соединенных Штатов, которые оружием или обманом, подкупая или спаивая «огненной водой» слабых духом вождей, захватывают наши земли, стремясь дойти до Орегона, Калифорнии и дальше — до Великой Воды. Текумсе призывал племена на берегах Миссисипи объединиться, чтобы остановить белых захватчиков. Он говорил: «Где сегодня пекоты, где могикане, где наррагансеты, где поканеты и другие могущественные племена? Они исчезли перед лицом алчности и натиска белых, как снег под действием солнца. Не спите более, о чоктавы и чикасавы! — говорил учитель, обращаясь к вождям чоктавов и чикасавов, как я сейчас обращаюсь к вам. — Разве вы хотите, чтобы кости ваших предков были перепаханы, а их могилы превращены в пашни? То же будет и с вами! Скоро, очень скоро ваши густые леса будут срублены, чтобы огородить заборами участки белых, скоро, очень скоро их широкие дороги пройдут через могилы ваших отцов. Вас тоже сгонят с ваших исконных земель, и вы будете, как листья, летящие впереди зимнего ветра. Белые, идущие от Аппалачей и Большой Воды, из которой поднимается солнце, обещают много, но не выполняют своих обещаний, обманывая вас. Не спите более, братья, в кажущейся безопасности и обманчивых надеждах! — Так говорил учитель чоктавам и чикасавам, а я говорю сегодня вам. — Вспомните: до того, как среди нас появились белые люди, мы не знали ни бедности, ни притеснения. А как теперь? Разве нас не лишают шаг за шагом наших исконных свобод? Как долго это будет длиться — пока бледнолицые не привяжут нас к столбу и не будут бить хлыстом, заставляя работать на них на своих полях? Что мы будем делать? Сдавать ли без борьбы наши жилища, нашу землю, которую дал нам Великий Дух, оставлять на поругание могилы наших предков и всё, что нам дорого и свято, или умереть, сражаясь? Да, мы все умрем, если будем лишь каждый за себя: нас перебьют поодиночке. Единственный наш путь, чтобы остановить захватчиков, — это объединиться самим и объединить наши земли — как это было изначально, как должно быть, потому что Великий Дух дал их нам целиком и повелел никогда не делить». Так говорил Текумсе, когда создавал великую Индейскую Конфедерацию, которой боялись Соединенные Штаты, а сегодня я спрашиваю вслед за ним: «Что мы будем делать? Объединимся, чтобы сражаться всем за всех, или разбежимся по лесам и прериям и будем жить каждый для себя и умирать каждый за себя?» Маковаян говорил горячо, страстно, иногда вскидывая правую руку с зажатым в ней ружьем Мортимера, и тогда бурая медвежья шкура на его плечах топорщилась, а медвежья голова, надетая как шапка, казалось, скалила клыки — таким Емельян его не видел даже в сражении. Сам он сидел в сторонке, не слушал, поскольку все едино не понимал языка, зато внимательно следил за вождями, чьи суровые горбоносые лица то и дело озарялись вспышками кострового пламени. Надеялся что-то прочитать в их выражениях, но оказалось, что это бесполезно: лица оставались бесстрастными. Когда Маковаян закончил, вожди какое-то время сидели молча и неподвижно, потом один из них пошевелился и заговорил. Маковаян потом сказал, что это был вождь земледельцев-навахо, и примерно передал суть его слов, да и других высказываний тоже. – Ты хорошо говорил, о Медвежья Шкура, — медленно произнес Кукурузный Початок. И продолжил столь же важно: — Мое племя знает про Текумсе, нам его имя принесли ветры Великих Прерий. Но я думаю, его недаром назвали Падающей Звездой. Да, звезда ярко горит, пока падает, но упадет и — гаснет, а после нее становится еще темнее. Где та великая Индейская Конфедерация, которой боялись Соединенные Штаты? После сражения у реки Типпекано генерал Харрисон сжег Священный город Провидца, и федерации не стало. Звезда погасла. – Это не так, — возразил Маковаян. — Та, первая конфедерация потерпела поражение из-за таких предателей, как вождь чоктавов Пушматаха, который переметнулся к Штатам. Великий Текумсе снова собирает свои племена, и я, его верный ученик, призываю здесь, на Большом Плато, создать свою федерацию. – Текумсе и ты, Медвежья Шкура, вы призываете сражаться за наши земли с белыми пришельцами, — вступил в разговор вождь шошонов Зоркий Глаз, — а сами у белых помощь просите… – Мы все очень разные люди, и белые тоже разные, — возразил Маковаян. — У Текумсе друг и помощник британский генерал Брок, у Медвежьей Шкуры — русский Огненноглавый Бизон. Русские добровольцы помогают нам против белых из Штатов, они хотят с нами дружить, хотят, чтобы мы создали свою империю, подобную тем империям, какие были у инка и майя, чтобы мы сами распоряжались своими прериями, лесами и водами… Не все тогда согласились с Маковаяном, потому что враг был еще далеко, но десятка полтора из многочисленных племен Большого Плато между Скалистыми и Каскадными горами примкнули к союзу мака, якима и квилеутов. А вскоре погибли друг индейцев генерал Брок и сам Текумсе, и войска Соединенных Штатов вплотную подошли к землям шошонов, навахо, атапасков… Тогда Большой Совет племен и провозгласил основание федерации Орегона и Калифорнии, избрал Маковаяна верховным вождем и присвоил русскому Огненноглавому Бизону почетное имя Текумсе. А имя Эмильен получилось само собой из Емельяна. – Текумсе… Текумсе… — задумчиво бормотал Пугач, наливая из очередного штофа очередную чарку мескаля. В чарку упал с потолка небольшой москит и заработал крылышками, пытаясь выбраться. Эмильен с интересом смотрел на его усилия. — И куды мы движемся, держи меня за ноги… Ногтем мизинца он подцепил москита, стряхнул его на пол и поднес чарку к проглянувшему из рыжих зарослей рту, однако выпить не успел. Увидел в дверном проеме слишком тонкую для волонтера фигуру в широкополой шляпе и, отшвырнув чарку, схватился за ружье, всегда находившееся под боком. – Не советую, яшкин пёс, — приятным женским голосом по-русски сказала фигура. Правая рука ее выхватила из кошеля на боку пистолет, и недавно опустошенный штоф на краю стола разлетелся вдребезги. — Антон Козырев сказал, что ты вряд ли хорошо стреляешь — любишь кулаки почесать, но мой учитель у-шу говорил, что кулаки — оружие ненадежное. Впрочем, как и это ружье. Емельян слушал гладкую речь, переводя взгляд с фигуры на осколки штофа и обратно. В горле запершило — пришлось откашливаться, после чего он смог произнести: – Ты кто? Откуль взялася? – Взялася Мася, а я — Алиса. – Али-и-иса, держи меня за ноги, — ухмыльнулся Эмильен. Правда, ухмылка, к счастью для него, завязла-затерялась в рыжих зарослях. — Это кто ж твои батька с мамкой, что такое имечко дали? – В зеркало посмотрись — Эмильен! Как был Емеля, так Емелей и остался. Только что — без печки. Фигура вышла из дверного проема на свет, и у Пугача дух занялся: ой-ё-ёй, что за девка! И впрямь — Алиса, само имя — как песня тянется. Не сказать, что раскрасавица, — но глаз не отвести! Очи — огромные серые, будто небо хмурое, а — сияют, губы — ярче спелой клюквы, шляпу сняла — лен отмытый по плечам раскинулся. Царевна из сказки, да и только! Емельян никогда в лица полюбовниц своих не вглядывался — довольствовался понятием: бери, что дают, и будь доволен, — а тут от одного взгляда потом холодным облился и сразу в жар бросило. А может, это по пьяни, подумал он, однако никакого хмеля в голове не почувствовал — наоборот, она показалась пустой до звонкости. На царевне была коричневая замшевая куртка с отделкой кожаной бахромой, под курткой — серая рубаха с открытым воротом; замшевые штаны, тоже бахромистые по швам, обтягивали стройные ноги, на которых красовались сапоги с медными шпорами. На широком поясе слева висели ножны с широким индейским ножом, справа — кожаный кошель, из которого торчала черная рукоятка пистолета. Все — в желтой пыли, кроме, кроме штанов — хмм! — между ног: видать, долго была в седле. Пугач с трудом отвел глаза и демонстративно зевнул: подумаешь, фифа! Между тем гостья села на мягкую лежанку, откинулась на ее спинку и уставилась серыми глазищами на Огненноглавого Бизона, то бишь бригадира Эмильена Текумсе. – Тебя интересуют мои родители? — улыбнулась, приоткрыв чистые белые зубы. — Они — цирковые артисты. — Взяла открытый штоф, понюхала горлышко. — Ты что пьешь, герой-бедолага? Мескаль? Хуже него лишь китайская гаоляновая ханшина. – А у тебя есть чёй-то лучшéй? — Эмильен не мог оторваться, отвести глаза от ее улыбки. Говорил, а в душе клубилось что-то подобное торнадо, вкручивалось в голову, мутило мысли. Хотелось стать на колени перед этой странной девкой и молить о ласке. Чтобы ее маленькая ладонь легла на его рыжие лохмы и потрепала их, как когда-то давно делала соседская Наталка, синеглазая и такая же беловолосая, его Наталка, которую ссильничал тот самый приказчик из мелочной лавки, здоровенный бугай. Пугач не смог его заломать, пока не приложил оглоблей, вывернутой из саней, после чего и расквасил поганую харю до полной неузнаваемости… Козырю и другим товарищам по каторге он о том сказывал иначе, ну так им и ни к чему было знать всю правду-истину. Зато история самого Антохи Козыря легла на его собственную, как лист подорожника на свежую рану: значит, не одному ему так свезло. Потому и скорешился с ним, тем паче опосля драки. Алиса откуда-то из-за спины вытащила круглую плоскую флягу, отвинтила крышку и подала Эмильену: – Рот-то у тебя где — заблудился в бороде? — И засмеялась нехитрым виршам. Емельян понюхал — пахнуло родным духом. Глотнул и зажмурился от удовольствия: вот оно, хлебное русское вино! – Пей да дело разумей, яшкин пёс, — сказала девушка. – Како тако дело? — спросил Пугач и еще глотнул. — Уж котору неделю тутока сидим… безо всякого иного дела, держи меня за ноги. – Будет дело, — усмехнулась Алиса. — Сюда направляется кавалерийский полк под флагом Штатов. Они разбили лагерь верстах в десяти от твоего местечка, отдыхают, а утром, скорее всего, нагрянут. – Откуль знашь? — оживился Эмильен. Еще раз глотнул из фляги и с видимым сожалением вложил ее в протянутую гостьей руку. – Оттуль, яшкин пёс, — сердито сказала царевна, взвесив флягу в руке. — Мимо ехала. — Завинтила крышку и спрятала флягу. – А чего ехала? — наконец-то поинтересовался бригадир. – А вражий полк тебя не касается? — насмешливо полюбопытствовала она. – Время ишшо есть, — отмахнулся бригадир. — Ты верно сказала: раней утра мериканы не двинутся. Не любят они по ночам биться, держи меня за ноги. – Ну, коли время ишшо есть… — Алиса явно передразнивала Пугача. Он понял и набычился. — Тады слухай. Да ладно, не обижайся. — И продолжила серьезно: — Меня сюда отправил Кусков Иван Александрович, если ты по пьяни не забыл, — правитель Русской Калифорнии. Задача — опробовать в деле образцы нового оружия, которые изготовили механики Черепановы… – Про таких не слыхал, — обронил бригадир. – Еще услышишь, — пообещала гостья. — Одно ты уже лицезрел, — девушка похлопала по кошелю на боку. — Называется пистолет Мирона Черепанова. Шестизарядный, скорострельный. – Покажь! Алиса вынула огнестрел, пояснила: – В казенную часть вставлен бочонок с патронами по кругу. Шесть штук в медных гильзах с поджигами. Курок с бойком отжимаешь, прицеливаешься и давишь на спуск, боек бьет в поджигу, пистолет стреляет. Бочонок передвинул на следующий патрон, и все повторяешь… – А как перезаряжать? — перебил Эмильен. – Вот тут зажим. Отодвинул его, бочонок вынул и заменил на другой, уже снаряженный. Быстро и легко, яшкин пёс. – Вижу, держи меня за ноги. — Эмильен внезапно охрип. Видимо, от волнения, которое охватило его при рассмотрении чудесной боевой машинки. — И скоко их привезла? – Скоко дали, стоко и привезла. — Алиса снова подцепила командующего волонтеров, но он не обратил на это внимания, занимаясь пистолетом: передвигал бочонок, прицеливался, крутил рыжей башкой. Алиса даже поскучнела и продолжила с холодком: — Один. Для командира. И к нему — шесть заряженных бочонков. Опробуем — все увезу обратно. Патронов пока мало. Но у меня не только пистолет. – А чё ишшо? – А ишшо, яшкин пёс, — не сдержалась Алиса, — винтовка Мирона Черепанова с патронной лентой на двадцать выстрелов и сменными стволами. – О как! — крякнул Эмильен. — А стволы сменные для ча? – Чтобы не тратить время на их чистку. Пять-шесть выстрелов сделал, ствол сменил и снова готов! А чистишь от нагара — потом, после боя. – И где энта лепота? – В тороках у седла. Не тащить же на горбу. – И чё, ты все семьсот верст одноконь пробегла? — не поверил Эмильен. – Да нет, конечно, яшкин пёс. Индейцы давали проводников и охрану. Последние остались следить за штатовским полком. Перед их атакой сообщат. Глава 23 На другой день Ближе к полуночи Эмильен Текумсе собрал военный совет. Представил сотникам посланницу Кускова, познакомил с образцами оружия — все пришли в неописуемый восторг от новых возможностей и пожелали успешных испытаний. Впрочем, пистолет опробовали тут же, в кабинете, шлепнув не ко времени явившегося скорпиона. Хотели пострелять еще, но Алиса не позволила — следовало беречь патроны. Они, кстати, тоже произвели на волонтеров ошеломляющее впечатление своей простотой и удобством. Бригада по тревоге была поднята перед рассветом. К восходу солнца все отряды заняли назначенные командирами места. Позиции волонтеров располагались так, что образовывали «мешок», в который кавалерийский полк должен был влететь сам и на полном скаку. На «завязку» «горловины мешка» бригадир выделил лучший отряд, и туда же направил было Алису. Однако гостья потребовала, чтобы ее поставили на самое удобное для стрельбы место, и после недолгих препирательств Эмильен, не умеющий спорить с упрямыми женщинами, уступил.