Фрау Бенеш решила в срочном порядке поехать в Прагу, чтобы сжечь остававшиеся в их квартире письма. За этим занятием ее и застала полиция, которой удалось спасти от огня часть документов. Жену Бенеша, а вместе с ней супругу надворного советника Олича, дочку Масарика Алису, всего десятерых скомпрометированных человек, арестовали. В отношении же сбежавших за границу агитаторов и их помощников было возбуждено уголовное дело. Имущество фигурантов конфисковали, а их счета в банках арестовали. В результате Масарик лишился своих профессорских накоплений, которые он, несмотря на все свои яростные выступления против австро-венгерской монархии и применяемые недостойные средства для ее разрушения, продолжал хранить в австрийском банке, являвшемся, по его словам, «органом европейской реакции». Процесс над жертвами Масарика и доктора Бенеша, к которому прочно приклеилась кличка «носителя зонтика с козлиной бородкой», поскольку он специализировался на передаче корреспонденции в полых ручках зонтов, начался с обвинительного заключения, подготовленного военным следователем обер-лейтенантом доктором Франком (в то время являвшимся австро-венгерским посланником в Берлине). Однако он так ничем и не закончился, так как была объявлена амнистия. Собственно, подлинным обвиняемым на том процессе являлся Масарик. И хотя он утверждал, что понятие «государственная измена» с учетом современных воззрений потеряло всякое практическое значение, в дальнейшем сам себя не раз опровергал. Об этом говорит хотя бы судебный процесс над Тукой[236] и ряд других. Однако, судя по всему, он и тогда не был уверен в собственных суждениях, поскольку никогда не осмеливался вернуться в Швейцарию. Видимо, ему казалось, что близость этой страны к Австрии давала возможность его похищения и депортации в Австро-Венгрию. Ведь выплывшая наружу шпионская деятельность Масарика побуждала сторону обвинения прийти к выводу о том, что «в его лице речь идет о человеке, который постоянно выдает себя за хранителя нравственных идеалов, но чьи поступки свидетельствуют о его глубочайшем моральном падении». Между прочим, в ходе обыска, произведенного в доме надворного советника Олича, было изъято четырнадцать ящиков и два чемодана бумаг, которые до своего отъезда Масарик передал доктору Бенешу. Среди них обнаружились и собственноручно сделанные Масариком заметки о прошедшем 1 октября 1914 года совещании с некоторыми национал-социалистами, на котором обсуждались вопросы, касавшиеся встречи русских войск, победоносное продвижение которых тогда ожидалось в Богемии. Обговаривалось на том совещании и отношение к листовкам, якобы сброшенным русскими летчиками в Моравии. Заметки Масарика привели на скамью подсудимых депутатов рейхсрата Венцеля Чока, Франца Буриваля, Йохана Войну и Йозефа Нетоличку, а главный судебный процесс, прошедший в июле 1916 года, вылился, по сути, тоже в суд над Масариком, который охарактеризовал Чока как чванливого зазнайку, сомнительного, неуживчивого и даже вероломного, можно даже сказать, злобного человека. Войну же суд квалифицировал как фантазера, а Буриваля — как гордеца, не вызывающего к себе доверия. Кстати, все четверо обвиняемых, защищая собственные интересы, настаивали на том, что Масарик являлся лояльным власти и корректным гражданином! Судебное разбирательство по материалам следствия, проведенного под руководством военного дознавателя обер-лейтенанта доктора Филиппа Августа Харвача, закончилось вынесением обвинительного приговора. Подсудимых заклеймили как опасных государству антимилитаристов и приговорили к тюремному заключению. Что же касалось лояльности Масарика, то таких признаков суд не обнаружил, поскольку о его деяниях к тому времени было известно уже предостаточно. Мы организовали в Швейцарии за Масариком наружное наблюдение, которое дало неопровержимые улики его шпионской деятельности в интересах русской разведки. У него установились тесные связи с руководителем русской шпионской сети в Женеве Ивановым, а также с русским по фамилии Святковский. Связным же, передававшим сведения из дома, выступал Венцель Вольта, занимавшийся контрабандой сахарина. Среди своих земляков Масарик играл роль предводителя, а его жилище выступало в качестве своеобразного сборного пункта всех пересылаемых контрабандным путем писем с родины. Кроме того, наш военный атташе в Берне сообщал, что его русский коллега в своих донесениях часто ссылался на так называемых «богемских агентов». Через них русским удалось довольно точно установить объемы выпускаемой продукции заводами «Шкода» и другими предприятиями военного назначения, располагавшихся в Богемии. Получали они информацию и о передвижениях наших войск. Подтверждением сказанному является телеграмма, отправленная русским военным атташе 29 марта 1915 года, которую смог раздобыть наш военный атташе. Ее текст выглядел следующим образом: «Сведения богемских агентов, переданные профессором Масариком: в течение недели, начиная с 24 марта, через Прагу в восточном направлении следовали немецкие войска. В среднем по 3000 человек ежедневно. Среди перебрасываемых частей был и 19-й полк из Герлица…» Как видно, в этой телеграмме особо подчеркивалось, что сведения происходят не из швейцарского Генерального штаба, о чем можно было подумать исходя из нашумевшего процесса над полковниками, хорошо описанного доктором Рухти в его книге «История Швейцарии во время мировой войны» и генералом Бордо в труде «Швейцария и ее армия в мировой войне». Шпионаж, разумеется, являлся побочным продуктом деятельности чехов. Ведь финансирование их агитации осуществлялось не только из Америки, но и из России, и Масарик таким своеобразным способом выражал своим спонсорам благодарность. Для него это было особенно важно после того, как он приказал своим людям расправиться с русофильски настроенными чехами во Франции, когда потерял всякую надежду на продвижение русских в Богемию из-за их неудач на фронте. По свидетельству его помощника доктора Сухравы, Масарик в то время лихорадочно трудился над разработкой законодательства будущего чешского государства. Кроме того, совместно с бывшим депутатом рейхсрата Дюрихом он создал политический чешский комитет и сочинил манифест, в котором развил свои мысли о чешской независимости, а также выразил симпатию всего чешского народа России, Сербии и их союзникам. Об этом доктор Сухрава проинформировал бухарестских чехов, которые в лице тамошнего североамериканского посла Вопичка нашли мощного спонсора. Он написал им письмо, не подозревая, что оно попадет в руки нашей цензуры в Инсбруке. По донесениям разведывательного пункта в Праге и из публикации в шестом номере газеты «Чешский народ» следовало, что Масарик вел так называемый «черный список», в который наряду с одним крестьянином, задержавшим сбежавшего из плена русского военнопленного, попал и наследник престола, главнокомандующий австро-венгерской армией эрцгерцог Фридрих[237]. Масарик визировал также все паспорта, выдававшиеся чехам для поездки в Париж сербским консулом в Женеве, перед тем как документы попадали в руки владельцев. Сам он посещал столицу Франции дважды еще до отставки князя Туна, поскольку клятвенно обещал доверчивому штатгальтеру, что не навредит ему и проведет свой отпуск в Женеве и Цюрихе. Конечно, там он не показывался, а выступал с речами, от которых так и пахло государственной изменой. О том, какой размах получила передача секретных сведений за границу, и о необходимости введения строжайшей цензуры свидетельствовал случай с чешским агитатором доктором Зигфридом Штепанеком, который в 1915 году сбежал в Швейцарию с болгарским паспортом. Нами была перехвачена открытка господина Х, отправленная им на пражский адрес некой фрейлейн Y, поскольку этот Х числился в картотеке «Эвиденцбюро» в качестве человека, передающего конфиденциальные сведения. И хотя текст на открытке выглядел вполне безобидно — в нем сообщалось о состоянии его здоровья и выражалась надежда на встречу после войны, — полиция выяснила, что на самом деле получателем являлась не сама Эмилия Браутфегер, а ее подруга, профессорская дочка Джармила Штепанек. Господин же Х никаким женихом Эмилии, как значилось в открытке, не был, а просто являлся посредником в передаче информации для брата Джармилы доктора Штепанека. Потянув за эту ниточку, полиция обнаружила новых подозреваемых, число которых росло как снежный ком. В конечном итоге была вскрыта целая сеть информаторов, передававших секретные сведения, в результате чего органам правопорядка пришлось арестовать двадцать четыре человека. Среди них оказались жена, брат и свояченица доктора Эдварда Бенеша, родственница надворного советника Олича, все шестеро членов семьи профессора Штепанека, а также торговец Венцель Моора. Этот торговец, в частности, передавал в Швейцарию донесения военного и политического содержания, пряча их в образцы товара и детские игрушки, либо через торговца мылом Кроупа, предварительно закатав сообщения в куски мыла. В свою очередь, ответы оттуда пересылались в картонных коробках с грязным бельем, перевозимых выглядевшими вполне невинно женщинами. Пока мы шли по следу, цензурный пост, развернутый в городе Фельдкирх, поставил нам богатый материал, в том числе и письма от доктора Зигфрида Штепанека, написанные поистине детским шифром и содержавшие легко раскрываемые псевдонимы. В них он, между прочим, дал выход своим чувствам, высказав все, что у него накопилось: «Масарик агитирует, преследуя свои личные интересы, а остальные являются либо олухами, либо трусами». Можно только представить, что творилось на самом деле, когда у органов цензуры еще не хватало опыта в работе! А сколько вредоносного материала ускользнуло от ее внимания позже, когда цензуру растащили по примерно пятидесяти инстанциям! Коренного перелома в этом вопросе удалось добиться лишь в конце 1916 года. Тогда же значительно лучше стала осуществляться и обработка корреспонденции, пересылавшейся внутри Австро-Венгрии с предоставлением соответствующей информации органам контрразведки. Одновременно был поставлен заслон английскому торговому шпионажу, когда англичане из писем коммерческого содержания, отправлявшихся в нейтральные страны, выуживали информацию, позволявшую делать выводы о реальном состоянии нашей военной промышленности, а также ликвидирована возможность осуществления английской разведкой шпионажа в отношении Германии с австрийской территории. Кроме того, поскольку в Боснии и Герцеговине хорошо знавшие местные особенности цензоры разоблачили большое число государственных преступников, дезертиров и других опасных личностей, по предложению тамошнего земельного правителя в Сараево были созданы органы предварительной цензуры и наконец-то создана достаточно стройная система надзора за содержанием и распространением информации. Слабое соблюдение мер осторожности в вопросах оформления заграничных паспортов, прежде всего пражским управлением полиции, которое, например, разрешило доктору Бенешу трижды выехать за границу в 1914 году на рождественские праздники и на Пасху, а также одобрило его поездку в сентябре 1915 года, из которой он не вернулся, многочисленные уловки иностранцев, проезжавших из нейтральных стран на территорию враждебных государств без соответствующих отметок в паспортах, привело в конечном итоге к ужесточению паспортного контроля. Уже в начале 1916 года в «Эвиденцбюро» стала поступать информация о каждом случае выдачи загранпаспорта, и мы получили возможность иметь обзор обо всех передвижениях людей, связанных с пересечением границы. Конечно, и этого оказалось недостаточно, поскольку пышным цветом стали расцветать махинации, связанные с оформлением загранпаспортов, бойкая торговля чистыми формулярами, злоупотребления с военными проездными документами, печатями и штампами. В середине февраля 1915 года наш посол в Швейцарии барон фон Гагерн был вынужден призвать швейцарскую генеральную прокуратуру обратить внимание на предательскую деятельность чешских организаций в этой стране. До конца августа накопилось столько неопровержимых доказательств этого, что швейцарская прокуратура была наконец вынуждена предупредить чехов о недопустимости такого поведения и пригрозить им высылкой из Швейцарии. Это подействовало. Тогда проживавшему в Швейцарии графу доктору Францу Лютцову, чеху по национальности, удалось организовать Масарику приглашение на работу в лондонском университете. В результате уже в августе 1915 года наш военный атташе в Берне переслал нам брошюру на английском языке, в которой содержалось обоснование создания независимого чешского государства. По утверждению атташе, данная брошюра была выпущена с одобрения, а может быть, и при непосредственном участии в ее написании Масарика. В этой книжке предлагалось создать будущее чешское государство в форме монархии, где правителем должен был стать представитель русской династии или выходец из монархического дома другой страны, входившей в Антанту. В общем, она стала для Масарика неплохим заявлением о себе в Англии. Предупреждения швейцарских властей, назначение Чума начальником пражской государственной полиции и начальником управления федеральной земли, создание в середине октября 1915 года единой надзорной службы, а также смерть графа Лютцова в своей совокупности способствовали заметному снижению чешской националистической активности в Швейцарии уже в первых месяцах 1916 года. Поутих даже доктор Сычрава, который стал заниматься по большей части шпионажем в интересах Антанты. Реакция на этот успех и победоносные боевые действия центральных держав в Богемии оказали на чехов благотворное воздействие. Ее население вело себя сдержанно, но спокойно. А целый ряд чешских политиков, среди которых следует назвать доктора Матто, Свелу, Смераля и Немца, стали заявлять о своей приверженности кайзеровскому дому и о том, что Богемия является неотделимой частью австро-венгерской монархии. В середине 1916 года политические партии в Богемии, за исключением радикалов, объединились, и различные чешские печатные издания, такие как «Право народа» и даже «Народни листы», начали гневно осуждать действия чехов за границей, и в особенности Масарика. Это стало заметно нервировать чехов за пределами страны, которые старались заручиться гарантиями Антанты относительно самостоятельности будущего чешского государства и взялись за подготовку революции в Богемии и Моравии после окончания войны. И надо признать, что постепенно их устремления начали находить для себя благоприятную почву. Масарик, ссылаясь на болезнь, на второй конгресс Союза чехословацких обществ в России[238] не поехал, но, учитывая большое количество находившихся в России чешских военнопленных, направил конгрессу воззвание, в котором подчеркнул, что претворение в жизнь идей национального освобождения в первую очередь зависит от помощи царской империи. Между тем на конгрессе было принято весьма важное решение о формировании чехословацкого армейского корпуса, задачей которого ставилось уничтожение Австро-Венгрии и создание чехословацкого государства. Случайно перехваченные письма военнопленных позволили узнать, что это решение стало быстро осуществляться. Специальным царским указом чешским военнопленным была дарована свобода и за ними были закреплены такие же права, как и у граждан нейтральных государств. В июне 1916 года Масарик вместе со своим другом Дюрихом обратились в Рим, где тоже начал формироваться чехословацкий комитет. В результате с аэропланов в нашем тылу стали сбрасываться листовки, написанные на различных славянских языках, возвещавшие о скором прибытии этих обоих «настоящих патриотов» и призывавшие к переходу на сторону противника. До начала 1917 года пражская полиция по обвинению в государственной измене возбудила дела против 1400 чехов, являвшихся в основном гражданами Австро-Венгрии, но действовавших за ее пределами. Кроме того, был выявлен целый ряд граждан, чьи домашние адреса использовались для обмена корреспонденцией с известными государственными преступниками. Совершенствование радиоразведки во время зимнего затишья до начала боевых операций весной 1916 года. Развитие службы подслушивания «Пенкала» В конце 1915 — начале 1916 года, когда генерал барон Конрад фон Хетцендорф напрасно ожидал возобновления наступления на Салоники и безуспешно предлагал немцам провести совместную большую наступательную операцию против Италии, генерал от инфантерии фон Фалькенхайн[239]готовился к сокрушительному прорыву французского фронта под Верденом, ожидая, очевидно, повторения успеха возле Горлицы. Тогда, не ставя в известность своих союзников, в начале 1916 года австро-венгерское армейское Верховное командование приступило к подготовке нанесения мощного удара по итальянцам из Тироля, перебросив туда освободившиеся на Балканах войска вместе со штабом 3-й армии и шесть с половиной дивизий с русского фронта. Между тем, несмотря на наступившее затишье на фронтах, наша разведывательная служба продолжала добросовестно работать на всех театрах военных действий. В частности, на итальянском направлении были развернуты органы радиоразведки, чья деятельность благодаря стараниям обер-лейтенанта Поппра претерпела значительные улучшения. Эти новшества коснулись также и пунктов радиоперехвата на русском фронте. К сожалению, о том, что итальянцы с начала 1916 года тоже располагали большим количеством станций прослушивания, мы узнали лишь осенью 1917 года. Меньше чем за шесть месяцев только на участке между городом Випава[240] и горой Ромбон им удалось прослушать более 5200 телефонных разговоров, что причинило нам значительный вред. В этом им помогало большое число наших дезертиров и перебежчиков, что заметно облегчало перевод. Вдобавок в октябре 1916 года к противнику перебежал один из начальников станций телефонного перехвата, который детально ознакомил итальянцев с дислокацией наших разведпунктов. Служба подслушивания телефонных переговоров выявляла прежде всего данные тактического характера. Тем не менее она предоставляла ценные сведения и высшему командованию, а также облегчала перепроверку показаний перебежчиков, поскольку противник иногда умышленно направлял к нам перебежчиков для дезинформации. Во время большой наступательной операции русских в марте 1916 года служба подслушивания оказала немецким войскам существенную помощь, отслеживая приказы о проведении атак. Похоже, что вплоть до 3 августа 1916 года русские даже не подозревали о существовании подобного нового изобретения. Найденную станцию подслушивания они приняли за немецкую подземную телефонную аппаратную, о чем мы узнали из перехваченной радиограммы генерала Алексеева[241]. Однако буквально через пять дней русский перебежчик рассказал, что один из наших дезертиров уже ввел русских в курс дела, и вскоре они сами стали применять подобные методы разведки. Тогда же радиоразведка обогатилась новым способом определения местонахождения неприятельских радиостанций методом засечки их расположения по пеленгам с нескольких точек. Его представили начальник полевой телеграфной службы генерал-майор Рудольф Шамшула и выделенный ему в помощь гауптман Генерального штаба фон Глаттер-Гетц, пробудив большой интерес ко всему радиоделу в целом. Впрочем, как стало известно из русских радиограмм, вскоре они тоже стали применять радиопеленгаторные станции, аналогичные нашим. Поэтому мы прекратили пользоваться радиосвязью, а вот немцы от нее не отказались, хотя и были нами оповещены о новых русских возможностях ведения разведки и даже о том, что в Николаеве они создали специальную школу по подготовке специалистов радиоперехвата. Между тем агентурная разведка и цензура писем военнопленных позволили установить, что в дислокации итальянских войск за зиму произошли серьезные изменения и то, что у них появились новые воинские формирования. Донесения наших агентов и показания пленных однозначно указывали на то, что в марте следует ожидать нового наступления противника возле реки Изонцо. Однако нашему командованию это было только на руку, ведь чем сильнее итальянцы увязли бы в боях на Изонцо, тем успешнее оказался бы удар наших войск, сосредоточенных в Тироле. Для введения противника в заблуждение относительно этой концентрации сил мы поручили ряду радиостанций, располагавшихся на участке, начиная с восточного фланга Каринтийского фронта и кончая его серединой, работать с применением специально разработанного гауптманом Фиглем шифра, который итальянцы, несомненно, должны были раскрыть. При этом тексты радиограмм составлялись таким образом, чтобы противник не только не догадался о дезинформации, но и все более укреплялся во мнении о том, что нами продолжается планомерное сосредоточение войск именно на этом участке. В то же время весьма забавно было наблюдать, как русские точно таким же способом пытались замаскировать отвод с фронта двух своих корпусов. С ребяческой наивностью они заранее объявили об этом шифрованной депешей и, во избежание недоразумений, стали вставлять в текст радиограмм предостережение примерно следующего содержания: «Не пугайтесь, это только хитрость». Этот забавный случай нас весьма успокоил, поскольку он показал, что русские все еще не догадывались о наличии у нас хорошо поставленной службы дешифрирования. Между тем 30 марта 1916 года итальянское Главное командование запретило дальнейшее использование в радиообмене шифра «Чифрарио Россо», поскольку получило подтверждение того, что он противнику известен. Это действительно соответствовало истине, поскольку мы знали его целиком и полностью. С некоторой тревогой мы ожидали появления 1 апреля нового шифра, что предполагало и полную смену всех позывных. Однако к вечеру того же дня он был уже раскрыт. Узнали мы и его новое кодовое наименование. В результате от радости наши дешифровщики сами чуть было не превратились в то, что оно означало, — Capitombolano, то есть «перевернутая клюшка». Кстати, в марте 1916 года, когда мы потеряли одну из переносных радиостанций, выдвинутую слишком далеко вперед, наши станции подслушивания, вернее, группы таких установок, получили кодовое наименование «Пенкала», взятое из картинки с рекламой фабрики по производству грифелей, на которой была изображена голова с огромным ухом. Смерть агента Ларезе В ходе подготовки крупной наступательной операции наша авиация произвела значительное число бомбардировок, а агенты провели ряд диверсий, главным образом на электростанциях, поскольку при нехватке угля у итальянцев это сильно било по экономике Италии. В ответ противник в качестве реванша осуществил воздушный налет на Лайбах[242]. В дальнейшем акции по выводу из строя итальянских электростанций получили новый импульс благодаря немецкому изобретению в области подрывного дела. Достаточно было сбросить в водопровод, подходивший к турбинам, взрывные устройства в форме палочек, как последние под давлением воды взрывались, разрушая водопроводные трубы и надолго выводя станцию из строя. Взрывы, произведенные одновременно во многих местах, могли нанести очень крупный ущерб. В апреле 1916 года разведуправление Юго-Западного фронта решило сочетать эти диверсии с подрывом мостов через реку Пьяве, чтобы затруднить переброску итальянских войск с Изонцо на тирольский фронт. К осуществлению данного мероприятия были привлечены добровольцы из числа солдат и наиболее надежные агенты. К несчастью, их инструктировали всех вместе, допустив тем самым ту же ошибку, какую в свое время совершил полковник Батюшин в Варшаве. Подрывники на выполнение задания отправились через Швейцарию, причем они были сгруппированы по двое. Неожиданно в Лозанне бывший итальянский дезертир Иезекииль Штампи, давно уже без зазрения совести выполнявший шпионские поручения в отношении Италии, заявил своему спутнику, что у него нет желания заниматься этим делом, сдав свой чемодан с подрывными трубочками в камеру хранения на вокзале. Его напарник вполне резонно предположил, что Штампи выдаст весь план операции итальянскому консулу в Лозанне, и, не выполнив своего задания, вернулся назад. Однако предупредить остальных подрывников не удалось — было уже поздно. Вторая пара состояла из талантливого агента Ларезе, ранее блестяще выполнившего ряд труднейших заданий, завоевав этим право на получение австро-венгерского гражданства, и поступившего затем на военную службу, чтобы работать в разведке уже в таком качестве, а также некоего Маддалена, к которому Ларезе питал большое доверие. На территории Швейцарии этот Маддалена сохранял вид воодушевленного партнера, с радостью обсуждая удавшееся разрушение динамитного завода в населенном пункте Ченджо к северо-западу от города Савона и осуждая Штампи, узнав о его поступке. У Ларезе возникли трудности с паспортом, и Маддалена поехал в Италию один. Оттуда он вернулся и сообщил о произведенных им подрывах двух мостов через Пьяве. Это подтвердили и итальянские газеты, следуя указаниям итальянского Генштаба, с которым Маддалена успел договориться относительно захвата агентов-подрывников, а чтобы ослабить бдительность Ларезе, он очень пренебрежительно отзывался о работе итальянской службы охраны. В общем, этот Маддалена оказался шпионом-двойником, сумевшим нас ловко обмануть. В начале мая они через швейцарский город Кьяссо вновь отправились в Италию, где Ларезе поехал в Терни для организации диверсии на располагавшемся там крупнейшем военном заводе. Произведя, по своему обыкновению, тщательную подготовку, он уже собирался опустить мину в воду, но в этот момент был арестован и предан военному трибуналу в городе Анкона. Его участь разделили Данте Пегаццано из Генуи и Ренато Гатти из Триеста, участвовавшие в диверсии на заводе по производству динамита в Ченджо и в организации пожара в генуэзском порту. С изумительным спокойствием Ларезе заявил председателю военного трибунала подполковнику Де Чезаре: «Вы приговорите меня к смертной казни. Что ж, такое будет справедливо, но для меня это ничего не значит». Важно отметить, что на том же заседании прокурор Майорано дал такую далеко не лестную оценку итальянской контрразведке: «В Италии следует отметить две фазы борьбы со шпионажем. В начале войны по всему Адриатическому побережью прошла волна массовых подозрений, доносов и поклепов. Причем особенно преследовались священники и члены монашеских орденов. Достаточно было зажечь свет в окне какого-нибудь монастыря, чтобы его тут же сочли за сигнал противнику. Начиная от Кьоджи и кончая Бари, над монахами прошел целый ряд процессов, но все они закончились признанием их полной невиновности. После этого периода величайшей подозрительности общество впало в другую фазу, полностью противоположную первой. И только благодаря его величеству случаю (точнее, Маддалене. — Авт.) нашим властям удалось ухватиться за ниточку и распутать целую сеть организованного шпионажа». Ларезе приговорили к расстрелу, а других подсудимых осудили на пожизненное тюремное заключение. При этом даже итальянские газеты, уделявшие много внимания этому сенсационному процессу, не могли не отдать должное героическому спокойствию и самообладанию, которые Ларезе сохранял до самой последней минуты своей жизни. Они объявили применявшиеся им мины чудом техники, не преминув, конечно, обрушиться на Австрию и упрекнуть ее в варварстве за нападение на заводы. Что же касается нашей разведки, то из-за допущенной неосторожности в лице подлинного героя Ларезе мы потеряли одного из лучших своих работников. Большое наступление на плоскогорьях возле Лавороне и Фольгарии