Полное закрытие итальянской границы, разумеется, сильно затрудняло работу агентурной разведки, ведь открытым оставался только долгий путь через Швейцарию. Поэтому нами был организован разведывательный пункт в городе Фельдкирх[200], а «Эвиденцбюро» ВМФ отправило капитана второго ранга Рудольфа Майера в Цюрих. Между тем в нейтральных странах объявление нам войны Италией расценивалось как неслыханное вероломство, и это ее представители очень скоро начали ощущать. Например, итальянскому военному атташе в Мадриде капитану Маурицио Марсенго пришлось просить себе в русской Ставке другого применения. Франция же, чтобы придать настроениям в Испании другое направление, была вынуждена послать в эту страну агитаторов с большой суммой денег. Что касается нашей разведывательной службы, то перед ней встала задача первостепенной важности — разгадать загадку, связанную с непонятной итальянской 5-й армией. Следовало прояснить, где ее собирались применить: то ли она предназначалась для высадки в Далмации или Дарданеллах, то ли для действий во Франции. Уже к 25 мая мы имели достаточно ясную картину сосредоточения итальянских войск на нашей границе, которая лишь в несущественных деталях отличалась от действительности. Тогда все говорило о том, что итальянского наступления следует ожидать с форсированием реки Изонцо. И поэтому наше командование приняло важное решение о развертывании прибывающей с Балкан 5-й армии вдоль реки на слабых австро-венгерских полевых укреплениях. Однако сопротивление наших небольших по своему составу передовых отрядов привело итальянцев в замешательство. Их командование проявило нерешительность, что развеяло мечты Кадорны о «внезапности». Он сам на следующее же утро после объявления войны был застигнут врасплох рейдом нашего флота, командование которого благодаря сведениям, полученным от своей разведки, хорошо представляло истинное положение дел на восточном побережье Италии. Месяц на итальянском фронте прошел без каких-либо существенных событий, но для разведывательной службы это было весьма плодотворное время, так как сведения, добытые агентами, дополнялись показаниями пленных и перебежчиков, которые в силу своего национального характера оказались очень болтливыми. В результате мы точно установили состав четырех армий и армейской группы в так называемой «области Карния», а также фамилии командного состава противника. Что же касалось радиоразведки, то в самом начале мы столкнулись с немалыми трудностями, хотя службу радиоперехвата еще в конце мая организовал наш лучший специалист по итальянским шифрам гауптман Фигль вместе с приданным ему в помощь специалистом по телеграфному делу начальником полевой радиостанции при командовании Юго-Западного фронта гауптманом Ханрайхом. Основная причина этого заключалась в том, что Марбург, где располагался наш пункт радиоразведки, находился в зоне действия сети не только наиболее крупных наземных радиостанций, но и передатчиков кораблей, бороздивших акваторию Адриатического и Средиземного морей. В результате в эфире царил самый настоящий сумбур из различных радиограмм, из которых требовалось выудить нужные. 5 июня нам наконец-то удалось расшифровать четыре итальянские шифрограммы, но они оказались реляциями крупнейшей итальянской радиовещательной станции в Кольтано, предназначавшимися для радио Массауа[201]. К середине же июня к радиоперехвату были привлечены уже все полевые радиостанции и передатчики, имевшиеся в распоряжении командования. В результате 21 июня была перехвачена первая шифрованная радиограмма итальянской полевой радиостанции. Однако накапливание шифровок шло крайне медленно, причем в текстах радиограмм содержались большие искажения, что невероятно затрудняло дешифрирование. Наконец, 5 июля, когда первое сражение на Изонцо достигло наивысшего напряжения, была перехвачена радиограмма Кадорны в адрес командования 2-й армии, зашифрованная при помощи кодового ключа итальянского Генерального штаба «Чифрарио Россо», который мне удалось раздобыть еще до войны. В этой шифрограмме содержались упреки в адрес генерал-лейтенанта Фругони[202] за то, что тот отвлекающими действиями плохо поддержал наступление 3-й итальянской армии. Однако уже 10 июля шифр в радиообмене с полевыми частями был сменен, и подобрать к нему ключ нам удалось с большим трудом, ведь мы и со старым-то в июне намучались. Тем не менее постепенно мы начали свыкаться с итальянскими методами работы, и дело стало быстро продвигаться вперед — частая смена шифров уже не помогала противнику. Когда же в начале октября итальянцы ввели новый ключ «Чифрарио Таскабиле», то в его разгадке очень помогли мои довоенные наработки. С августа в службе радиоразведки появилось новое направление — прослушивание телефонных переговоров противника. Первые испытания по улавливанию попадающих при этом в землю электрических токов производил оберлейтенант Иллнер на перевале Монте-Кроче Карнико. Полученные им хорошие результаты побудили нас установить к концу года специальные станции в полосе ответственности 10-й армии на каринтском[203] фронте на склонах гор Малый Пал и Большой Пал, а также на Фрейкофеле. Так же как в России и на Балканах, разведывательная служба, развернутая против Италии, являлась надежным помощником командования, снабжая его точными сведениями о группировке войск противника и готовящихся неприятельских наступательных операциях. Мы были настолько хорошо осведомлены о проводимых итальянцами мероприятиях, что распространявшаяся перед третьим сражением на Изонцо послом Италии в Берне и во французской Швейцарии дезинформация о решении итальянского командования отвести назад свои войска не смогла ввести нас в заблуждение. В конце октября 1915 года Кадорна продолжил прилагать усилия для облегчения положения сербов, которые в то время оказались в весьма плачевной ситуации. А неудачи на фронте, как это часто бывает, влекли за собой обвинения в шпионаже совершенно невиновных людей. Однако к концу года, после четвертого сражения на Изонцо, итальянцы все еще стояли на том же месте, откуда начинали свое наступление. Что же касается нас, то мы и здесь пытались посредством пропаганды воздействовать на боевой дух противника, используя при этом уже доказавшие свою эффективность шары, наполненные горячим воздухом. А вот воздушные налеты и диверсии в итальянском тылу, проведенные агентами на жизненно важных объектах, таких как величайшая в Европе насосная станция вблизи устья реки По возле города Кодигоро, или на электростанциях, несмотря на то что они были хорошо подготовлены и с большим знанием дела разработаны 8-м управлением военного министерства, заметных результатов не дали. Нельзя было и недооценивать ирредентизм, открыто поощряемый Италией и направляемый ее руководством. До поры до времени сведения о нем являлись весьма скудными, чему особенно удивляться не приходилось, так как наш посол в Риме в мирное время умышленно не обращал внимания на вопросы ирредентистского движения. И делалось это, разумеется, для того, чтобы случайными замечаниями не расстраивать «верного» союзника. Между тем проявления ирредентизма усиливались, и это требовало принятия соответствующих мер. Мы знали, что бургомистр Триеста доктор Валерио оказался сильно скомпрометированным из-за агитаторской деятельности доктора Питакко, фактически руководившего всеми городскими делами, но привлечь Питакко к ответственности не удалось — он сбежал вместе со всеми пятьюдесятью четырьмя муниципальными служащими. Удрал и бургомистр Паренцо[204] доктор Туллио Сбиза. А вот бургомистра города Гориция Джиорджио Бомбига пришлось интернировать вместе с семьей. Заседатель же земельного комитета Паренцо доктор Салата, пользовавшийся большим доверием у наших властей, несмотря на ходившие в народе слухи о том, что он является шпионом, после объявления войны под предлогом необходимости решения продовольственных вопросов поехал в Рим и обратно не вернулся. Находясь уже по ту сторону, он стал одним из руководителей ирредентистского движения против нас. Позже к нему присоединился бургомистр города Фиуме[205] доктор Риккардо Занелла. Он был нами мобилизован, попал на фронт, а потом к русским в плен. Однако уже в середине 1916 года русские разрешили ему вернуться в Италию! В связи с этим следует упомянуть о том большом вреде, который причиняли ирредентистские настроения, поддерживаемые русскими в лагерях для военнопленных. Это четко подтверждала цензура в отношении их писем. Наше же армейское Верховное командование посчитало, что нашло правильный выход в борьбе с ирредентизмом, когда 5 ноября 1915 года процесс над шпионом и государственным изменником Мрачиком закончился вынесением смертного приговора. По признанию преступника, он действовал в соответствии с детальным планом, разработанным в свое время депутатом рейхсрата доктором Питакко при поддержке учителя Анжело Сокхи. План предусматривал ослабление австро-венгерских сил на побережье и содействие в передаче по возможности без разрушений Триеста в руки итальянцев. При этом местом сбора представителей ирредентистской организации и оплотом шпионажа служило генеральное консульство в Триесте. Однако Питакко взять не удалось — он сбежал в Италию вместе с дезертировавшим доктором Арнольдом Кучерой, который был когда-то нашим агентом и контактировал с Мрачиком по линии изготовления поддельных паспортов. Оба предателя сделались информаторами итальянских газет и вместе с ирредентистским бывшим депутатом рейхсрата от Триента Чезаре Баттисти измышляли самые невероятные вещи об ужасах австрийского господства. «Герой и дезертир Кончи приговорен к смертной казни», — пестрела заголовками «Национальная идея» и другие газеты. Тем не менее «Пополо д’Италия»[206] вынуждена была сказать правду, признав, что Кончи являлся активным агентом разведывательной службы итальянского Генерального штаба. Последующее время предоставило еще больше доказательств истинного лица ирредентистов. Оно проявилось, в частности, в поведении бургомистров оккупированных итальянцами городов Градо, Монфальконе, Аквилея и Кормонс, а также на судебном процессе над бургомистром Триеста Виктором Циппелем, руководителем тамошних ирредентистов, председателем «Лега национале» Антоном Тамбози, и в ходе следствия в отношении архиепископа доктора Чэлестина Эндричи. Последнего пришлось интернировать в аббатство Хайлигенкройц возле Бадена. Показателен и процесс над окружным школьным инспектором Феличе Моранди из города Роверето, откуда в Италию сбежало или дезертировало около пятидесяти человек. Стоит упомянуть также необходимость смещения с должностей многочисленных государственных служащих в Южном Тироле, а также обнаружение у доктора Педротти письма профессора Сципиона Сигеле[207], написанного еще в 1912 году. Из этого письма следовало, что ирредентистов из числа австро-венгерских подданных поддерживал чуть ли не сам король Италии. В таких условиях командование Юго-Западного фронта, естественно, стремилось удалить эту язву, образовавшуюся на теле государственного аппарата, хотя без переименования итальянских населенных пунктов в Южном Тироле можно было бы и обойтись. А если и нет, то подобное стоило отложить до счастливого окончания войны. Собственно, это и сделали итальянцы с немецкими названиями населенных пунктов, внеся путаницу в существовавшие до того времени географические понятия. Процессы над русинами. Завоевание русской Польши. Обострение национального вопроса на северо-востоке империи и в пограничных завоеванных территориях Во время обратного взятия Лемберга я, к сожалению, должен был оставаться в Вене, где 21 июля 1915 года в трибунале дивизии ландвера под председательством полковника Карла Петцольда начался первый процесс над русинами. К их числу относились лица, очень сильно скомпрометированные брошюрой «Современная Галиция»[208] и не успевшие своевременно бежать в Россию. Среди таких обвиняемых следует назвать депутата рейхсрата Маркова, члена земельного верховного суда доктора Кирилловича, русского писателя Дмитрия Янчевецкого[209], адвокатов доктора Кирилла Черлунчакевича и доктора Ховора-Саса Драхомирецкого, а также крестьянина Дьякова и слесаря Мулькиевича. Следует отметить, что председатель судебного заседания обер-лейтенант доктор Пойтлшмид и военный прокурор оберлейтенант доктор Вундерер весьма основательно и добросовестно подошли к разбирательству по существу дела, изучив прошлое и настоящее Восточной Галиции и Буковины. Процесс продлился два месяца, и в его конце обвиняемым был вынесен смертный приговор. Однако осужденных помиловали и смертную казнь заменили тюремным заключением, а в следующем году Янчевецкого обменяли на угнанного русскими заместителя президента магистрата города Лемберг и на интернированную по подозрению в шпионаже госпожу Михалину Карлин. Забегая вперед, следует заметить, что в начале 1917 года, возвращаясь из Стокгольма, в городе Засниц я случайно встретил Янчевецкого, садящегося на корабль, чтобы отправиться на родину. Слезы радости застилали ему глаза, и он меня не заметил, а я, чтобы не омрачать его светлые чувства своим видом, поспешил удалиться, ведь этот человек, хотя и являлся вражеским агентом, не был предателем, а просто честно исполнял свой долг перед отчизной. Теперь его ждала заслуженная награда и благодарность, и эту картину, наверняка стоявшую перед его взором, мне не хотелось затмевать. Однако родина Янчевецкого уже находилась на грани краха, и вместо заслуженной благодарности он оказался жертвой большевистского безумства. Такой вот несправедливой и ужасной бывает порой судьба. Что же касается остальных осужденных, в отличие от Янчевецкого являвшихся изменниками родины, то все они в 1917 году вышли на свободу по всеобщей амнистии. Надо сказать, что в том же 1917 году состоялся второй процесс над предателями, обвинявшимися в государственной измене, среди которых оказались семь греко-католических священников и три адвоката! Но это еще предстояло пережить. К тому же времени, когда я вернулся в Тешен с процесса по делу депутата рейхсрата Маркова, Варшава была уже давно захвачена нашими войсками, а Брест-Литовск, открывавший выход из русской Польши вглубь России, вот-вот должен был пасть. Армейское же Верховное командование, используя возникшую в Полесье широкую брешь в русском фронте, готовилось отвоевать все еще остававшиеся захваченными русскими районы Восточной Галиции и продолжить наступление до крепости Ровно. Радио-, воздушная и агентурная разведка образцово работали рука об руку, чтобы предоставить командованию вдвойне важную в этой великой маневренной войне информацию о группировке войск противника, передвижениях его сил и путях возможного отхода. В решающие дни, начиная с 24 августа и до конца августа 1915 года, когда в Полесье происходило разделение русского фронта на два оторванных друг от друга крыла, наиболее результативной была служба радиоперехвата. Не зря майор Покорный следовал за нашими победоносно наступавшими войсками в направлении Брест-Литовска, а в сентябре оказался сначала в Лемберге, а затем обосновался возле города Броды. Наше же разведывательное управление сразу после взятия Ковеля организовало там разведывательный пункт для руководства агентурной разведкой, работавшей по выявлению брешей в русской линии обороны. В результате тяжелых боев русские в основном вследствие обхода их сил на северном фланге были вынуждены отходить из одной линии траншей в другую. Однако после сражений с переменным успехом война снова приобрела позиционный характер. Тогда воздушная разведка зафиксировала на аэрофотоснимках расположение укреплений противника, а разведывательные пункты привлекли к своей работе военно-топографические отделы, которые нанесли на карты весьма наглядную картину, отображавшую систему русских оборонительных позиций. Зимой наступило затишье, что отразилось и на радиоперехвате. К счастью, брешь, образовавшаяся в линии фронта в заболоченных районах Полесья, давала нашим агентам возможность проникать в тыл противника и доставлять оттуда столь необходимые сведения. Конечно, русские тоже пользовались этим обстоятельством, и нам приходилось быть постоянно настороже, чтобы не дать их небольшим отрядам возможность осуществлять нападения на войсковые колонны в этапном районе и производить партизанам при помощи кинжала и динамита диверсии на коммуникациях. Однако в середине декабря 1915 года им все же удалось поджечь электростанцию, располагавшуюся в двадцати километрах позади линии германского фронта. Конечно, итоги большой летне-осенней кампании нас полностью удовлетворить не могли, но тем не менее нам удалось вернуть большую часть Галиции, завоевать всю русскую Польшу, а также Волынь, и в целом можно было сказать, что русская армия претерпела ряд тяжелых поражений. Однако наше разведуправление пришло к выводу о том, что основы царской армии оказались потрясенными не настолько сильно, как этого можно было ожидать. Ведь русского солдата характеризовало стоическое равнодушие к переносимым тяготам и лишениям, а железная дисциплина делала все остальное. И все же без длительного восстановления сил русская армия к серьезному наступлению была не способна. Не укрылось от нас и то обстоятельство, что внутреннее положение России резко ухудшилось. Тогда русское правительство уже перестало говорить о предстоявших завоеваниях, и речь шла лишь о том, чтобы не допустить дальнейшего продвижения врага вглубь святой Руси. За войну до победного конца стояли только спекулянты продовольствием и дельцы, наживавшиеся на поставках военных материалов. В России явно складывались предпосылки для возникновения революционной ситуации, а исходя из положения дел на фронте это позволяло надеяться на ее выход из войны. Тем не менее наше разведуправление гнушалось установлением контактов с русскими революционерами в Швейцарии, хотя возможности для этого появились еще в начале февраля 1915 года. При этом в качестве посредника вполне мог выступить депутат рейхсрата от австрийской социал-демократической партии Реннер[210]. Неприятным спутником наших успехов были все более настойчиво дававшие о себе знать польский и украинский вопросы. Идея участия легионеров в завоевании Польши явно не понравилась отдельным деятелям, и поэтому русофильские поляки начали поднимать голову. Наглядным примером здесь могут послужить явления, вскрывшиеся при роспуске в конце ноября 1914 года Восточно-галицийской секции польского легиона[211]. Тогда был арестован депутат рейхсрата профессор Заморский, а против графа Александра Скарбека, Цинского, Бига и Вирчака возбудили уголовное преследование по делу о государственной измене и намеренной дискредитации легиона. Этой группе, за исключением Заморского, удалось бежать через Швейцарию в Россию, а депутата ограничили в передвижениях. В конце 1915 года его признали годным для службы в армии, призвали в ополчение и направили в часть, действовавшую против Италии. Из этой части он перебежал к итальянцам. Позже из перехваченного нами донесения командования 3-й итальянской армии номер 1926 от 20 ноября 1916 года стало известно, что этот польский патриот и народный представитель передал противнику сведения о нашем военном положении. В общем, земляки Пилсудского представляли собой довольно странную смесь! После занятия нами Варшавы польский Центральный национальный комитет поспешил опубликовать в австрийской прессе воззвание, направленное против наших государственных органов и требовавшее восстановления польского государства. О положении дел в польских землях армейское Верховное командование помимо наших разведывательных пунктов получало информацию от своего представителя при немецком генерал-губернаторе в Варшаве полковника фон Пайца, а также из превосходных докладов советника австро-венгерского посольства в Варшаве барона Андриана. Важным источником получения интересных сведений стал также цензорский пункт, организованный в конце августа 1915 года в городе Фельдкирх, занимавшийся просмотром почтовой и курьерской переписки из Швейцарии. Его руководителем стал знаток своего дела гауптман Леон-гард Хенниг, постоянно разгадывавший все новые ухищрения, на которые шли отправители писем, чтобы передать секретную информацию. К таковым, например, относились попытки незаметно написать ее при помощи невидимых симпатических чернил под почтовой маркой, иголочных проколов отдельных букв в газетах или машинописных текстах. С изымавшихся для цензуры документов у политиков, сновавших то и дело через границу между Австрией и Швейцарией, делались копии. Конечно, это относилось не ко всем бумагам, а только к тем материалам, которые были достойны последующего изучения. Кроме того, о процессах, происходивших в Швейцарии и имевших отношение к Польше, докладывал военный атташе в Берне, а венское управление полиции и военное надзорное ведомство — о заслуживавших внимания событиях внутри страны. Вскоре деятельность польского национального комитета приобрела характер настоящего заговора. Эксперт нашего разведуправления в вопросах, связанных с функционированием польского легиона, гауптман Рудольф Мицка постоянно докладывал о происходящих там подозрительных явлениях. Так, в середине декабря 1915 года стало известно, что в Варшаве и в других населенных пунктах существуют тайные легионерские офицерские и унтер-офицерские школы бригады Пилсудского, накапливавшие оружие, мундиры и предметы военной экипировки. Тем не менее проведенное нами дознание на предмет возможных сепаратистских устремлений этой бригады результатов не дало. Однако в начале апреля 1916 года окружное командование, располагавшееся в польском городе Перткув-Трыбунальский, вышло на след тайного политического союза, главой которого якобы являлся Пилсудский. Этот союз, по имевшимся сведениям, ставил перед собой цель добиться независимости Польши. Кроме того, в начале 1916 года была обнаружена тайная военная организация, действовавшая в Варшаве и в провинции, насчитывавшая примерно 1600 человек. Причем она постепенно росла и усердно принимала участие в военной подготовке членов союза «Сокол»[212]. Развитию неприкрытого стремления поляков к самостоятельности способствовало отсутствие у союзников единства в вопросах, касавшихся будущего Польши. Что касается немцев, то они вообще не были склонны отказываться от многообещающего пересмотра границ и поступали так, чтобы добиться расположения к себе польского общественного мнения, что при преимущественно негативном отношении к ним поляков являлось напрасной тратой сил. А вот в нашем подходе к этому вопросу имелось два нюанса. С одной стороны, существовавшее при Габсбургах территориальное деление и приобщение по его образцу новых земель само по себе имело много внутренних серьезных противоречий, и прежде всего с Венгрией. Однако, с другой стороны, так называемое австро-польское решение вопроса[213] имело не только множество сторонников среди поляков в Галиции, но и заставляло большинство жителей в русской Польше занять выжидательную позицию и осторожно наблюдать за тем, кто возьмет верх в этой великой битве. Конечно, лучшим исходом для них стало бы такое положение, когда обе противоборствующих стороны обескровили друг друга, не причинив им вреда. В то же время вопрос осложнялся тем, что в Восточной Галиции, где большинство населения составляли русины, жители ничего не хотели слышать о поляках и требовали отделения от них. Но их честолюбивые планы создания великого украинского государства омрачались нашим успешным наступлением. Поэтому Всеобщей украинской раде[214] практически ничего другого не оставалось, как выдвигать в качестве своей желанной цели административное отделение Восточной Галиции от Польши и объединение ее с Буковиной, этой тяготевшей к России холмистой областью, что, естественно, наталкивалось на серьезные возражения со стороны поляков, которые рассматривали такое как очередной раздел своей родины. При таких противоречивых тенденциях и продолжавшемся отмечаться дружелюбии по отношению к русским в Восточной Галиции, которой явно не нравилась реальная угроза образования большого польского государства, хотя открыто против этого выступать она не отваживалась, нам, как никогда раньше, приходилось заботиться о противодействии проявлениям враждебных государству происков. Таким образом, большой военный успех обернулся значительным увеличением нагрузки на весь разведывательный аппарат. Развал Сербии и Черногории. Майор Балцарек, героический военнопленный Летом 1915 года всеобщее внимание привлекли к себе тщетные попытки Антанты осуществить наступательные операции в Дарданеллах. Действия там турецкой армии детально описал в вышедшем в 1927 году труде «Крах Османской империи» фельдмаршал Йозеф Помянковский[215]. Большие надежды, возлагавшиеся на это предприятие, быстро улетучились, и все обратились к слухам о предстоявшем в скором времени большом военном походе центральных держав против Сербии. По высказываниям сербского посла в Софии Чолак-Антика, в Сербии наблюдался настоящий военный психоз. Он объяснял это тем, что центральные державы не предприняли никаких усилий привлечь на свою сторону премьер-министра Пашича[216], в результате чего семена военной истерии упали на благодатную почву. В общем, противоречия стали настолько непримиримыми, что Сербию следовало наказать самым серьезным образом. Уже в начале августа до сербов дошли вести о скором вступлении в войну Болгарии. Поэтому они усилили свою группировку войск на болгарской границе, а их скупщина, то есть парламент, всерьез подумывала уступить Македонию Болгарии с тем, чтобы она выступила вместе с Сербией против Австро-Венгрии и Германии. Тем временем наше руководство приняло окончательное решение нанести удар по Сербии, и на состоявшемся 14 августа совещании начальников Генеральных штабов обеих кайзеровских держав были выработаны соответствующие основополагающие договоренности. В соответствии с этим наша разведслужба развернула усиленную работу по выяснению происходящих в Сербии процессов и уже до 1 сентября смогла доложить, что сербы ожидают совместного наступления центральных держав возле города Оршова. Агентами «Эвиденцбюро» были точно установлены их военные приготовления и районы сосредоточения сербских войск вдоль болгарской границы, хотя сербское пресс-бюро эти сведения категорически опровергало. Поэтому для подготовки нашего наступления в Рущук[217]отправилось несколько храбрых офицеров и добровольцев, изъявивших желание участвовать в рискованных атаках на транспортные корабли, доставлявшие военные материалы для Сербии. 11 сентября они вместе с минами вплавь подобрались к проходившему транспорту, но в самый ответственный момент взрывные устройства отказали. Второй же попытке в устье реки Лом помешали болгары. Между тем события, развернувшиеся на фронте под Ровно, заставили сдвинуть по срокам операцию против Сербии. Это тоже имело свои преимущества, поскольку заставило сербов, уже выдвинувших войска на северо-восток своей страны, засомневаться в правильности имевшейся у них информации. Однако промедление привело и к неприятным последствиям — 16 сентября были получены сведения о том, что Антанта собирается прекратить наступление в Дарданеллах и намеревается перебросить находившиеся там силы в Салоники для поддержки сербов. Нашей разведывательной службе пришлось приложить все силы, чтобы сразу же информировать командование о малейших изменениях в позиции Греции и Румынии, возможных мероприятиях Антанты по оказанию содействия Сербии, а также обо всех передвижениях войск в этой стране. При этом София благодаря своему расположению и разветвленной системе связи стала важным центром по организации работы агентурной сети, а полковник Лакса, обходившийся до того времени силами одного гауптмана Штокласки, получил дополнительных помощников в лице гауптманов Генерального штаба Кюцля и Локара, а также обер-лейтенанта Янотта.