Светлана подняла банку и поглядела на содержимое. Не так уж пыли было и много, чтобы ещё и делить её. Эх, не вспугни девочку страж, принесла бы полную банку. — И первую часть, — продолжал Любопытный, — просыпьте в виде линии прямо у входа в помещение, как бы этой линией перекрывая его. «Магия, что ли, какая-то?», — думала девочка, делая то, о чём просил голос. А он, словно услышав её мысли, пояснял: — Это вещество, что вы добыли, поможет создать некий барьер, с помощью которого я создам экран, который позволит мне сократить затраты ресурсов и энергии, что я трачу для пребывания в этом трёхмере. — Я так сделала? — спросила Света, слегка волнуясь. Ну мало ли, не хотелось бы девочке впустую потратить пыль, которую добыла с таким трудом. — Да, всё так, как и должно быть. Теперь насыпьте такую же полосу, из ещё одной трети добытого вами вещества, вдоль проёма в стене, через который сюда проникает свет. «Понятно. Насыпать ещё и возле окна такую же линию». — Да, — говорит Лю, когда она закончила, — всё остальное вдоль двух стен, таким образом создавая периметр с четырьмя углами. — Так? — спрашивала Света, рассыпая пыль вдоль стен с таким расчётом, чтобы ей хватило пыли на обе стены. — Именно, — произнёс Лю, — на сегодня мой ресурс исчерпан, но с завтрашнего дня я смогу уже начать движение на север, туда, куда вам нужно. — Значит, увидимся завтра? — спросила Светлана. — Значит, увидимся завтра, — отвечал Любопытный. Когда он перестал откликаться, девочка ушла в свою часть депо; дохлая птица и тысяча мух — так себе соседи. Даже тут было жарко. Она достала из рюкзака нагревшуюся бутылку чая «Липтон». Никогда такого не пробовала. Она открыла её не без «фонтана», стала пить почти горячий напиток и, чуть отгибая мягкие от жары жалюзи, смотреть на улицу. Там почти ничего не изменилось. Тела так и висели на заборе, кусаки уже облепили и второе тело, рой мух даже отсюда было видно. Из них что-то уже капало, от жары, наверное. Света поморщилась, закрыла бутылку. Будь этот чай холодным, он был бы вкусным. Она присела возле стены, стала копаться в рюкзаке. Так, от нечего делать. Достала коробку с листьями фикуса, ещё раз посмотрела их. И снова достала узелок с монетами. Ещё раз рассмотрела все монетки, включая серебряные. И опять ей в голову пришла всё та же мысль: кусака-то попал в её комнату как-то. Ей это не привиделось, его братья нашли. Девочка завязала монеты в узелок. Все, кроме одной. Узелок спрятала в рюкзак, а золотую монетку спрятала… в рот, отложила за щёку. Вздохнула и стала ждать пробуждения. Глава 30 Конечно, надо было что-то съесть. Да и не что-то, а поесть как следует. Но он только выпил воды из-под крана. Там, во сне, пил всякую гниль. В прямом смысле этого слова. Он последний раз пил из лужи, и вода отдавала тухлятиной. Так что вода из старых труб, давно требующих замены, показалась ему божественной. Виталий Леонидович бросил в стакан зубную щётку, поглядел на себя. Лысоватый, но обаятельный, на вид никто не даст ему больше пятидесяти. И это пока он небрит и не стрижен. А чувствовал он себя на тридцать, не больше. Ни голова, ни спина его уже не беспокоили. Даже прокушенная нога уже не болела, всё было нормально. Если не считать того, что сегодня одна из самых кошмарных… В общем, сегодня его посетила та, о которой он до сих пор думал, что она и не подозревает о его существовании. Сюрприз был неприятный. Мягко говоря. И тут нельзя было тянуть. Не то она ведь опять явится, и не с одной собакой, а с парочкой, а то и с самой ядовитой змеёй, которую видело солнце. Роэ вышел из ванной, на ходу, не глядя, выхватил из прикроватной тумбочки стопку купюр, ключи от двери, телефон и вышел из квартиры. Уже вечер, стемнело. Надо было и зонт захватить, но дома, кажется, зонта у него не было. Виталий Леонидович поднял воротник, без всякой цели поднял лицо к чёрному небу, под холодные капли, и пошёл за кофе. Он мог бы выйти через проходняк четвёртого дома на Малую Садовую. Но там, даже вечером и в дождь, всегда толкутся туристы. А сейчас он не хотел видеть людей. Хотя как их можно не увидеть, если ты ходишь почти по Невскому. Пошёл дворами до Караванной, там остановился. Очень захотелось ему свернуть налево, там в ста метрах от него был итальянский ресторан Мама Рома. Кухня вполне приемлемая. Он с удовольствием съел бы сейчас две порции макарон, но сейчас не до них. Всё после. Он пошёл туда, где ему всегда делали самый крепкий кофе. В ресторан Централь. Не раздеваясь, уселся за стол и у незнакомой официантки заказал себе три двойных эспрессо с собой. Повздыхал, глядя, как туристы едят что-то вкусное, для него сейчас всё было вкусным. Дождался заказа, расплатился и пошёл на дождь, с удовольствием отпивая очень крепкий напиток прямо на ходу. К кофе отлично подходят сигареты. Он предпочитал «Мальборо». И даже дождь не мешал ему смешивать два удовольствия. Идти ему было недалеко. Пока допил кофе, прошёл Караванную, перешёл по мосту Фонтанку. Кофе помог ему прийти в себя. Но, он не накурился, только сошёл с моста, как закурил вторую сигарету. Не доходя до церкви Симеона и Анны, свернул на Моховую. Конечно, он не знал, застанет ли тех людей, что ему нужны, дома. Но он знал наверняка: если позвонить им по телефону, он их точно не застанет. Людишки то были ушлые, позвони он им, так они сразу свалят и затихарятся где-нибудь на дачах в области. Потом не найдёшь. В общем, люди, к которым он шёл, его визиту будут не рады. А вот и дом сорок по Моховой. Проходняк. Виталий Леонидович проходит идёт во дворы дальше, дальше. Поднимает глаза — да, людишки дома, через портьеры полосами пробивается свет. Ещё бы код на двери не сменили, и всё было бы прекрасно. Старый, стёртый пальцами электронный замок. Нет, всё в порядке, дверь поддалась. Роэ входит в парадную, тут пахнет застарелой сыростью, впрочем, как всегда. Он поднимается на второй этаж. Коммуналка, на двери два звонка, но это для случайных людей. Можно было звонить в любой звонок, хоть обзвонись, — дверь никто бы не открыл. Нужно было стучать. Роэ постучал в старую двухстворчатую дверь кулаком. Ничего — тишина. Но он знал, что его слышат, и поэтому тарабанил дальше. «Ну, уроды, открывайте, или хотите, чтобы все соседи выглянули посмотреть, что тут происходит?» Наконец за дверью раздался голос: — Кто там? — Открывай, Фисюк, — громко произнёс Виталий Леонидович, — это Роэ. Пауза за дверью. Да, ему явно тут были не рады. Он усмехнулся. Сейчас там за дверью думают, что нужно было не подходить к двери, но теперь уже поздно. Виталий Леонидович снова несколько раз бьёт в дверь кулаком. Наконец замки отпираются, дверь открывается, и, не дожидаясь, пока ему её откроют до конца, Роэман хватается за ручку и дёргает её на себя, сразу входит, отпихивая хозяина в прихожую, запирает за собой дверь: — Как жизнь, Фисюк? — Вашими молитвами, — отвечает хозяин дома. Он одет в майку-алкоголичку, в тренировочные штаны, он лыс, на носу очки, в руках книга. Петербуржская интеллигенция в двадцатом поколении. Роэ усмехается, не спрашивая разрешения и не снимая грязной обуви, он проходит дальше, останавливается у одной двери, распахивает её. За ней абсолютно пустая комната. Роэ принюхивается. Спрашивает хозяина: — Что, вы сегодня без гостей? Тот смотрит на него без всякой радости: — Чем могу служить, Виталий Леонидович? — Можешь послужить, да, чем-то сможешь, — Роэ идёт дальше по коридору, — ну а где же наш мальчик, Фисюк, где он, твоя кровинушка, твой красавчик? А? Дай на него взглянуть. Давно его не видел. «Кровинушку» он находит в гостиной. Там у стола стоит скособоченный молодой человек, горбун с длинными сальными волосами и ужасным лицом, на которое наложило свою печать слабоумие. — А, вот и он, — Роэ проходит в комнату и без приглашения садится за круглый стол под низко висящей лампой. Разглядывает горбуна. Улыбается. — Вот он, надёжа папкина. Как дела, полудурок? Молодой человек молчит, поглядывает на отца: мол, что делать? Но тот ничего ему не отвечает. Фисюк-старший глядит на Роэмана поверх очков и спрашивает: — Так чем мы обязаны вашему визиту? — Ну что вы за люди такие, интеллигенция? — Роэман вздыхает. — Ни чашки чая не предложат, ни рюмки водки, ни поесть чего-нибудь… Ах да, я же не ем того, что жрёте вы. Наверное, поэтому вы мне ничего и не предлагаете. Фисюк и его уродливый сын молчат, и Роэ понял, что можно уже переходить к делу: — Ладно, скучные вы существа. Короче, был гонец у меня, — Виталий Леонидович не стал уточнять, что за гонец, чтобы не пугать этих двоих, — просил, чтобы я нашёл червя. Фисюки переглянулись. Роэ заметил это и продолжил: — Он где-то на юге входит. Нужно его найти… Найдёте — и сможете сделать с ним всё, что угодно. — Он носит вещи? — осторожно спросил Фисюк. Его осторожность Виталию Леонидовичу была понятна. Фисюки, папка с сынком, сами ходили за вещами. И он захотел их немного успокоить: — Нет, червь воняет гарью. Но у Роэ ничего не вышло, он ещё больше напугал их. У отца лицо стразу вытянулось, да и сынок, не смотри, что недоумок, тоже всё сразу понял. Раскрыл рот и смотрел на отца. — Что, уже обгадились? — Роэ зло усмехнулся. «Это вам не малолеток ловить, уроды». — Ладно, только найдите, дальше я сам. — Виталий Леонидович, — Фисюк-отец подошёл к столу и положил на него книгу, которую до сих пор держал в руках. — Вы же знаете, мы антиквары, мы занимаемся исключительно вещами. Гарь — это не наш уровень. — Да знаю я всё, — произнёс Роэ. Он вздохнул. Конечно, Фисюк был прав, это был не их уровень. Но это был и не уровень Роэмана. Тем не менее, Бледная пришла к нему. Выбрала его. И он не собирался отказываться от дела. Во-первых, потому что оказать услугу Привратнице — это дорогого стоит. А во-вторых, попробуй не окажи ей услугу. Или не оправдай надежд. Проснёшься потом у себя в постели, и последнее, что увидишь — так это слюнявые пасти пары псов над своим лицом. Или маленькую, красивую, пёструю и очень ядовитую змейку. Нет, если она снизошла до тебя, нужно обязательно выполнить её просьбу. Роэ это понимал, а вот эти… родственнички, видимо, ещё не осознавали всей важности момента. А тут Фисюк-старший ещё раз говорит: — Вряд ли мы сможем помочь, Виталий Леонидович, мы же только по вещам, гарь — это не наш уровень. — Послушай меня, Жан Карлович, нумизмат и интеллигент, — заговорил Виталий Леонидович, вкладывая всю свою убедительность в каждое слово, — ты даже представить не можешь, насколько важная для тебя эта просьба. Стоишь тут, дурак, блеешь что-то, пытаешься отползти. Ты и твой сынок, — Роэ взглянул на горбуна, — вы просто вонючие трупоеды, которые живут лишь потому, что кому-то лень ими заниматься. Понимаешь? — Да я не в том смысле, — заговорил Фисюк, было заметно, что он заволновался. — Не в том смысле. Я в смысле того, что мы не сможем найти червяка, если он не носит оттуда вещи. Вы же понимаете? Если он что-то пронесёт, то, конечно, мы постараемся. — Начинай уже стараться, — сухо сказал Роэ, поднимаясь со стула, — носит червь вещи, не носит — это неважно. Начинай шерстить своих барыг, я хочу знать, что вещей с запахом гари в городе нет. Так что, Фисюк, ищи. Разговор был закончен, и он пошёл к выходу. Жан Карлович молча шёл за ним. Перед дверью Роэ остановился: — Да, кстати, не уезжай никуда из города и не спи долго. Фисюк молча кивнул. Но Виталию Леонидовичу этого было мало: — Никуда из города не девайся, пока я не найду червя. Ты должен всё время быть тут. Слышишь? Отвечай. — Да, Виталий Леонидович, я всё слышал, — ответил нумизмат. Когда дверь за ним закрылась, Роэ услышал, как Фисюк её пнул пару раз. Роэман усмехнулся: пусть бесится. Но пусть начинает искать. Глава 31 Девочка реально захлёбывалась во сне, лежа на спине. Вместо воздуха в её легкие потекла жидкость. Густая и тяжёлая, со знакомым, мерзким привкусом. И естественной реакцией на это был резкий спазм, кашель и красный фонтан из мелких брызг. Потом она быстро перевернулась на бок и прямо с кровати выплюнула густую красную струю на пол. Кровь. Она открыла рот и замерла, чтобы дать последним каплям крови со слюной спокойно вытечь на пол. Странно, но никакой боли не было, даже страха не было, а поселилась в девочке унылая усталость вперемешку с апатией. И всего один вопрос кружился, как заезженная старая пластинка, в её голове: ну что опять? Господи, ну что опять-то? Светлана ждала, пока последние капли не упадут на пол, не хотела пачкать постельное бельё ещё больше, и поначалу не заметила, что в крови желтеет кругляшок, валяется, поблёскивая лишь одним видимым краешком.