А ещё был запах пота, резкий и едкий. Это был запах сильного тела. Но голос… Это был не голос «синего» мужика с палкой и рюкзаком, голос был женский. Светлана попыталась схватить руку, что сжимала её волосы, но её больно пнули в бок под рёбра и потащили дальше, и вот только тут ей стало страшно, да и больно… Но всё закончилось; когда боль на ободранном асфальтом бедре стала уже весьма сильной, её втащили в тенёк дома, отпустили волосы, и тут же она увидала лицо женщины. Волосы чёрные, над губой полоской чёрные волоски усов и оранжевые веснушки по всей коже. Она схватила Светлану за щёки пятернёй — пальцы сильные, как щипцы, под ногтями грязь, — повернула к себе, заглянула девочке в глаза: — Что? Ты тоже слышишь вой? Эта тварь воет и зовёт меня, и зовёт… А тебя зовёт? Светлана даже не успела и подумать над ответом на этот вопрос, как женщина продолжила: — Я его слышу всё время, когда не пью таблетки, она воет и воет, днём и ночью, — и тут женщина заорала прямо в лицо девочке: — я не могу спать, я закрываю глаза, а она воет… Света опять ничего не успела ей ответить. Женщина вдруг чуть успокоилась, самую малость, и спросила: — А тебе врачи дают таблетки, у тебя есть таблетки? Мне дают, я их всё время пью, даже на ночь, иначе вой меня изводит, без таблеток я слышу, как она кричит, всё время слышу. Всё время, всё время…, — женщина вдруг стала бить себя ладонями по ушам, а потом схватила Светлану за трусы и дёрнула за них, заорав с тоской и отчаянием: — У тебя есть таблетки, есть? Нет? Арипипразол есть? Феназепам есть? Что есть? Ничего нету? Нет? Конечно, нет, ты их сама бы уже сожрала… Она вдруг вскочила, теперь Света видела только её поросшие чёрными волосками голени и страшные, натоптанные, все в черных мозолях ступни. И одна из этих уродливых ступней вдруг полетела девочке в лицо, Света едва успела закрыться руками, но удар был такой сильный, что ей всё равно как следует встряхнуло голову, встряхнуло голову даже через руки. И тут же безумные глаза женщины снова заглянули в глаза девочки, её злобное лицо было близко и закрывало всё вокруг. Света даже видела, как в её запутанных космах ползают насекомые. — Ходишь тут, ходишь… Это моя территория, я тут живу, а ты думала, твоя? Да? Твоя? — и заорала так, что Света почувствовала её дыхание: — Это не твоё место, ты здесь сейчас и сдохнешь! «Она долбанутая! — с ужасом подумала Светлана, видя в глазах сумасшедшей абсолютную осатанелость. — Она реально долбанутая, мама!». — ЭТО МОЁ МЕСТО! МО-Ё! — проорала чокнутая, и тут же перешла на спокойную речь: — я тебя скушаю, самое вкусное у тебя — это печень, — женщина ткнула Светлану в правый бок, под рёбра, её отвратительный ноготь с грязью как бритвой рассёк кожу девочке на пару сантиметров, но Света это почувствовала, лишь когда капля крови побежала по животу из раны, — а потом я съем твоё сердце, и мозги, потом я разобью твои кости, там тоже есть вкусное. Мне нужно много сил, много… Я хочу пойти на остров и заткнуть этот вой… А ты… ты сдохнешь… Она сидела рядом со Светланой, спина мускулистая, такая сильная. Даже самые сильные девочки, с которыми тренировалась Света, не шли с этой чокнутой ни в какое сравнение. Крепкие руки, плечи совсем как у мужчины, широкие, мощные, такие же мужские икры и накачанные бёдра, почти отсутствующие груди, пресс на животе, чуть выше заросшего лобка, и страшные, страшные ногти на пальцах, они даже на вид были такими крепкими, что, казалось, снимут, соскоблят с девочки кожу, если их обладательница этого захочет. Света сглотнула слюну… Что? Что нужно сделать, вскочить? Бежать? Да, это может сработать, но даст ли эта чокнутая ей встать… А крепкая ладонь этой бабы уже тянется к ней, тянется… Ну, что, что? Ей хочется зажмуриться. Надо что-то делать, а не закрывать глаза. «Света! Очнись же!». — А как вас зовут? — произносит девочка, быстро, даже поспешно. «Что? Что за глупость? Света, ты тупая? Зачем это спрашивать у того, кто собирается сожрать твою печень?» Сумасшедшая остановила свою руку, которая тянулась к девочке, а потом и убрала её, после произнесла: — Аглая меня зовут. А что? — произнесла с вызовом. Она была похожа сейчас на истеричного ребёнка. Что могла сказать Светлана на это? Ведь говорить-то было что-то нужно, нужно, нужно, она и продолжила: — Ой, какое красивое имя. Это, наверное, вас мама так назвала? — Нет, — вдруг снова разозлилась сумасшедшая, — мать назвала меня ублюдочным именем Манана, Манана Гванца, как тебе такое имя? Манана, Манана. Нравится тебе? Света по её тону всё поняла: — Аглая, конечно, красивее… Звучит так приятно. А где вы живёте, Аглая… там, в реале? При этом девочка лихорадочно думала о том, что ей делать дальше, но ничего не могла придумать, лишь повторяя про себя: «Мамочка, мама, как же мне проснуться?». Больше ничего в голову ей не шло. Совсем не шло. А Аглая, может, и была долбанутой, но тупой она не была: — А зачем ты говоришь со мной? Тянешь время? Зачем, зачем, убежать думаешь от Аглаи? — она вдруг открыла рот, закатила глаза и стала хлопать себя по ушам, как будто что-то в них ей мешало. — А-а-а-а, — и, похлопав себя, тут же продолжила как ни в чём не бывало: — Думаешь заговорить меня, заболтать, зачем тебе встречаться со мной там, где нет этого солнца? Света ответила первое, что пришло ей в голову. — Аглая, я найду таблетки, что вам нужны. У меня много таблеток, у меня мама фармацевт…, — говорила Светлана, а сама думала: «Мамочки, как же мне проснуться, уже пора, пора…». Но это не сработало, сумасшедшая оскалилась и снова заорала: — У меня там хватает таблеток, хватает… Мне дают врачи, я их пью, чтобы не слышать вой… Ты ведь тоже здесь из-за него… Ты ведь тоже слышишь? Да? — в её глазах просто пылали костры раздражения. «Пора, просыпайся, близнецы, где вы, будите уже меня, будите!». А Аглая продолжала на неё смотреть: — Я знаю, зачем ты говоришь со мной, сначала ходишь на моей земле, а потом хочешь меня заболтать и сбежать? У тебя не выйдет, — и тут же её тон переменился, глаза округлились, а рука со страшными ногтями потянулась к руке девочки. Сумасшедшая Аглая заорала зло: — Стой, дура проклятая, стой… Обманула. Света видела её руку, её ногти с грязью возле самых глаз, совсем, совсем близко, возможно, в сантиметре от глаза, и слышала разъярённый крик этой бабы: — Обманула, дура, найду тебя и разорву, разорву… Дура… Глава 13 Сентябрь в Петербурге обычно тёплый, но в эти дни было холодно. Ночью было всего десять, и Светлана проснулась от того, что она замёрзла. Девочка лежала в спортивном костюме для бега, старых кроссовках и с молотком в руке поверх одеяла, рядом с нею лежал нож для резки мяса. Тихо шуршал в углу их старенький компьютер. Она его не выключила ночью. Дура, теперь счёт придёт за электричество, впрочем, он и так огромный приходит, всегда за три тысячи, мамины приборы контроля работают круглосуточно. Света разжала пальцы, кажется, молоток она сжимала изо всех сил, аж рука болит. Взглянула на братьев. Те спали, значит, будильник ещё не звонил. Значит, семи ещё нет. Девочка попыталась встать и поморщилась от саднящей боли под правым ребром. Точно, как она могла забыть, на зелёном костюме большое чёрное пятно. Эта долбанутая распорола ей там кожу. Света всё-таки села на кровати. Да что же это такое?! У неё уколы и порезы на руках болят от поганых кусак, нога едва зажила, а теперь ещё и это. Она подтянула одежду. Кожа была распорота, и распорота весьма глубоко. Какой же страшный ноготь был у этой долбанутой Аглаи, Мананы Гванци. Светлана встала и пошла в ванную, разделась. Помимо распоротой кожи под ребром — ссадины на левом бедре и колене, эта долбанутая её так по асфальту тащила, синяки, порезы на обеих руках, ещё кожа горит на плечах, как от солнечного ожога. Она поглядела на себя в зеркало — ужас. А трусы! Можно выбрасывать, они и раньше были ветхими. Папа спрашивал, что подарить ей на день рождения. Да, ей нужно бельё. Ещё носки. И тут одна неожиданная мысль пришла ей в голову. Света стала быстро мыться, ни на секунду не расставаясь с посетившей её мыслью. Она ей нравилась. Быстро умывшись и почистив зубы, девочка нашла средство обеззараживания и залила им рассечение под ребром. Стояла, морщась, и дышала сквозь зубы, пока не стихла боль, залепила рану пластырем, потом вышла и оделась. Первым делом после пробуждения она шла к маме, это был у неё утренний ритуал. Она открыла дверь в её комнату… Телевизор работает, а Нафиса, дрянь, конечно же, спит, сидя в кресле, даже телефон выронила из руки. Света подошла и сказала зло: — Нафиса, спать нельзя. Тебе уже говорили об этом. Та открыла глаза, испуганно забормотала, хватая первым делом телефон: — Я не сплю, не сплю… Глаза только закрыла. Она врёт, и это бесит девочку ещё больше. Спать нельзя, у мамы иногда начинаются судороги, один раз из-за спазмов остановилось дыхание. Поэтому папа и нанял сиделок, отдавая им кучу нужных для семьи деньжищ. Света больше ничего ей не говорит, гладит маму по лицу, а потом, в наказание Нафисе, выключает телевизор. Нечего электричество тратить. Так сиди. Пришёл со смены папа, он после резки и упаковки салатов всегда уставший приходит. Светлана повела его кормить, холодная жареная картошка с зелёным солёным помидором, хлеб, чай с пряником. Папа неприхотлив. Впрочем, как и все в их семье. Нафиса смылась, Света не стала говорить отцу, что застала её спящей, зачем ему ещё расстройства, у него и своих немало. Пока папа не лёг, она отводит близнецов в детский сад, возвращается. Теперь отец не гонит её в школу, кто-то должен остаться с мамой. Хоть это хорошо. Света не очень любит Нафису, Иванова, конечно, лучше как медицинская сиделка, хотя характер у неё намного хуже. Света сама перевернула маму на бок, сделала обтирание, контейнеры были чистые. Девочка всё делала тщательно, рана под рёбрами саднила, но это ей почти не мешало. После, поговорив с мамой, она пошла на кухню, взяла себе еды и села возле матери есть и смотреть телевизор. Но что бы Светлана ни делала, мысли о ночных путешествиях её не покидали, всё время она думала о том, что следующей ночью ей, возможно, придётся встретиться с этой сумасшедшей. И если она не хочет, чтобы мерзкие ногти Аглаи сдирали с неё кожу, то ей нужно будет встать и убежать. Если, конечно, Аглая будет её ждать на том месте, где она поймала Свету. Сумасшедшая сильна, но она слишком мускулиста, по-мужски тяжела, чтобы хорошо и долго бегать. Но она способна на рывок, поэтому будет опасна в первые минуты. Это тревожило девочку, а кого бы не тревожило? А около двенадцати в домофон позвонили, она пошла узнать, кто это. Это оказался отец Серафим. — Света, открывай, это я. При всей своей нелюбви к попу, Света была ему всё-таки благодарна. Он вошёл в прихожую, снял свои знаменитые сандалии. Ряса, как всегда, в пятнах, в бороде, как всегда, крошки. Подмышкой книга. Какой-то Пруст. — А мне отец Александр говорит, иди к хворой, помоги, а я за тебя службу проведу. И тут поп замечает на брови у Светланы запёкшуюся кровь. Он бесцеремонно подтягивает девочку к себе и разглядывает ссадину: — Та-а-ак… Это у тебя откуда? Света освобождается из его рук: — Да я сама ударилась. — Сама? — кажется, священник ей не верит. — Точно? — Сама, сама. — Дева моя, если тебя кто обижает, ты приди ко мне и сразу скажи, слышишь? — назидательно говорит отец, ещё и палец свой указательный ей показывает. И вот что она должна ему сказать? Что во сне она проснулась в могиле, где её ели чёрные жуки, что её чуть не схватила летающая медуза, что сумасшедшая Аглая порезала её ногтем? Светлана молчит, а приставучий поп, кажется, начинает что-то думать себе и снова спрашивает: — Точно тебя никто не обижает? — Точно, точно, — пытается закончить разговор девочка. — Хорошо, но имей в виду, если кто-то… кто угодно, обидит, сразу беги ко мне, и всё мы уладим, со всяким обидчиком разберёмся. Или даже просто нужно будет поговорить, приходи, о чём угодно поговорим, хоть о матушке твоей, хоть о горе твоём великом, а хоть о мальчишках. Или о тех, кто тебя в школе притесняет. Если есть такие, то на них управу найдём. «В школе меня не замечают, я там пустое место. И что, вы это тоже уладите? Все со мной общаться начнут и перестанут прикалываться над моими рваными кроссовками?». Но спорить с попом она не хочет, как и объяснять ему что-либо, девочка просто кивает и говорит: — Хорошо, отец Серафим, я сразу вам скажу, если кто меня обидит. Он кивнул и пошёл в ванную мыть руки, это Свете нравилось. Она подала ему полотенце. А священник продолжал: — Вот, пришёл к вам, думал, твой батька пусть поспит, я его утром видел, когда он со смены усталый шёл, а тут ты. Значит, отец спит. Но я всё равно могу с матушкой твоей посидеть, на три часа получил благословение от настоятеля, а ты, хочешь, в школу сбегай. Светлана обрадовалась, отец Серафим не раз уже с мамой сидел, приборы понимал, инструкцию от отца выслушивал, ему можно было доверить маму, уж он-то спать не будет: — В школу поздно уже, я по магазинам пройдусь, — говорит Света.