– А у меня вот есть дружки, – произнесла она. – Это хорошо. – Дружков хоть завались… То с одним встречаюсь, то с другим. Я не знал, что на это сказать. Грейс села лицом ко мне. – А тебе все равно? – спросила она. – Ну конечно же, не все равно, но это не мое дело. Теперь Грейс уже вскочила на ноги. – Еще как твое! – выпалила она. – Если не твое, так чье же? Подступила ближе, остановилась в каком-то дюйме. Из нее буквально исходили мощные эмоции, но разобраться в них было нелегко. Я не знал, что сказать, так что произнес единственное, что пришло в голову: – Прости, Грейс. И тут она вдруг прижалась ко мне, по-прежнему вся мокрая от реки. Ее руки обхватили мою шею. Стиснула меня с неожиданной энергией. Ее руки нашли мое лицо, сжали его, ее губы сразу же прижались к моим. Грейс целовала меня, и целовала всерьез. А когда ее губы остановились возле моего уха, она стиснула меня еще крепче, так что я уже не мог отступить, не оттолкнув ее. Ее слова были едва слышны, и все же они сокрушили меня: – Я ненавижу тебя, Адам. Так ненавижу, что просто убила бы! И тут Грейс развернулась и побежала – побежала вдоль берега, и ее белый купальник мелькал среди деревьев, словно хвостик испуганного оленя. Глава 4 Через какое-то время я с такой силой захлопнул дверцу машины, словно хотел отгородиться от всего остального мира. В салоне было жарко, и кровь противно пульсировала там, где швы стягивали кожу. Пять лет я прожил в вакууме, пытаясь забыть жизнь, которую потерял, но даже в величайшем из городов мира самые яркие дни бежали пусто и поверхностно. Здесь же все оказалось совсем по-другому. Я завел машину. Здесь все было так чертовски реально… Вернувшись в квартиру Робин, я сорвал пластырь с груди и стоял под бьющей сверху водой столько, сколько смог вытерпеть. Нашел перкоцет, принял две таблетки, а потом, подумав, проглотил еще одну. Затем, погасив повсюду свет, забрался в постель. Когда я проснулся, за окном еще было темно, но из прихожей падал свет. Наркотические таблетки пока не отпускали, и как бы глубоко я ни провалился в небытие, тот сон все же нашел меня: темный изгиб красных брызг на стене и старая щетка, слишком большая для маленьких рук. Рядом с кроватью стояла Робин, темным силуэтом напротив света. Она была совершенно неподвижна. Мне не было видно ее лица. – Это абсолютно ничего не значит, – произнесла она, обращаясь ко мне. – Что не значит? Она расстегнула рубашку, стянула ее с себя. Больше на ней ничего не было. Свет струился сквозь промежутки между ее пальцами, сквозь пространство между ее ногами. Робин была лишь силуэтом, плоской бумажной куклой. Я подумал о годах, которые мы с ней делили на двоих, – о том, как близко мы подошли к тому, чтобы остаться вместе навсегда. Мне очень хотелось увидеть ее лицо. Когда я приподнял одеяло, она скользнула под него и закинула на меня ногу. – Ты уверена? – спросил я. – Помолчи. Робин поцеловала меня сбоку в шею, приподнялась, чтобы поцеловать лицо, а потом покрыла поцелуями рот. На вкус она была такой же, какой я ее помнил, ощущалась так же – твердая, горячая и нетерпеливая. Она перекатилась поверх меня, и я невольно зажмурился, когда ее вес навалился мне на ребра. – Прости, – шепнула Робин, сползая пониже. По телу ее пробежала крупная дрожь. Приподнялась надо мной, и я увидел половинку ее лица в свете из прихожей, темную ямку одного глаза и темные волосы, которые поблескивали там, где их касался свет. Взяла меня за руки и положила их себе на груди. – Это абсолютно ничего не значит, – повторила Робин; но она лгала, и мы оба это знали. Слияние было немедленным и полным. Словно шаг с обрыва. Словно падение. * * * Когда я проснулся во второй раз, она уже одевалась. – Эй, – позвал я. – Сам ты «эй». – Не хочешь поговорить? Робин одним движением натянула рубашку, начала застегивать. На меня она смотреть избегала. – Только не про это. – А почему? – Мне нужно кое-что обдумать. – Это ты про нас? Она помотала головой: – Я не могу разговаривать с тобой вот таким. – Каким таким? – Голым, замотанным в мое одеяло… Надень хотя бы штаны и приходи в гостиную. Натянув брюки и футболку, я нашел ее сидящей с ногами в полукруглом кожаном кресле. – А сколько вообще времени? – спросил я. – Поздно уже, – отозвалась она. Горела единственная лампа, оставляя бо́льшую часть комнаты в тени. Лицо Робин было бледным и неуверенным, глаза прятались за жесткими серыми тенями. Пальцы переплелись. Я огляделся по сторонам, а молчание продолжало разливаться вокруг нас. – Ну так что? – не выдержал я наконец. Робин вскочила на ноги. – Я так не могу! Я не могу как ни в чем не бывало болтать с тобой, словно мы виделись на прошлой неделе. Все-таки пять лет, Адам! Ты не звонил, не писал. Я не знала, жив ты, умер, женился, по-прежнему один… Ничего не знала. – Она с силой провела пальцами по волосам. – И даже при всем этом я по-прежнему не предприняла каких-либо серьезных шагов. Но все же сейчас я сплю с тобой, и хочешь знать, почему? Потому что знаю, что ты уедешь; и хочу выяснить, осталось ли еще хоть что-нибудь между нами. Потому что если ничего, тогда я буду в полном порядке. Только если действительно ничего не осталось. Робин умолкла, отвернулась, и я все понял. Она приоткрыла свою защиту, и теперь ей больно. Я встал. Хотелось остановить то, что неизбежно наступит, но она заговорила раньше меня: – Ничего не говори, Адам. И не спрашивай меня, осталось ли что, потому что я и так собираюсь тебе это сказать. – Повернулась ко мне лицом и солгала во второй раз: – Так вот: ничего не осталось! – Робин… Она засунула ноги в кроссовки с развязанными шнурками, подхватила ключи. – Пойду прогуляюсь. Собери свои вещи. Когда я вернусь, попробуем определить тебя в какой-нибудь отель. Робин с силой захлопнула за собой дверь, а я сел, лишь поеживаясь при мысли о том, какую могучую волну страсти развело мое поспешное бегство на север – такую, что нас накрывает ею с головой до сих пор. Когда Робин вернулась двадцать минут спустя, я уже успел принять душ и побриться; все мои шмотки были либо на мне, либо в машине. Я встретил ее в холле, возле двери. Ее лицо все горело. – Я уже нашел свободный номер в «Холидей Инн», – сообщил я ей. – Не хотел уходить не попрощавшись. Робин закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. – Подожди-ка секундочку, – сказала она. – Я должна извиниться. – Пауза. – Послушай, Адам. Я коп, и все дело в сохранении контроля. Понимаешь? Все дело в логике, и я приучала себя к этому с того самого времени, как ты уехал. Это все, что у меня осталось. Она шумно выдохнула.