Любая из незнакомок могла оказаться Черной сестрой, но с тем же успехом и Айз Седай из Салидара. Или обе они сразу, хотя Эгвейн ни разу не видела их вместе или в компании Шириам и прочих. Любая из них могла приходить и из самой Башни, благо там полным-полно группировок и все следят друг за другом. Кто может поручиться, что в Башне еще не прознали о Тел’аран’риоде? И они – раньше или позже – могут узнать о Мире снов. Вопросы, вопросы – и ни одного ответа. Единственное, что оставалось Эгвейн, это держаться подальше от незнакомок. Впрочем, в последнее время она и без того старалась избегать в Мире снов кого бы то ни было. У нее даже вошло в привычку то и дело резко оборачиваться и бросать взгляд через плечо – все время казалось, будто за ней следят. Да и вообще мерещилось разное – вроде бы краешком глаза она замечала Ранда, Перрина и даже Лана. Скорее всего, это было случайным соприкосновением снов, а то и вовсе игрой воображения, но так или иначе настроения не поднимало, и чувствовала она себя словно кошка на псарне. Эгвейн нахмурилась, точнее, нахмурилась бы, будь у нее здесь лицо. Один из огоньков выглядел как-то… Не то чтобы знакомым – она могла поручиться, что не знает его, – но он будто… будто манил ее. Куда бы ни переводила она взгляд, он все равно возвращался к этой мерцающей точке. «Может быть, – подумала Эгвейн, – стоит еще разок попробовать отыскать Салидар?» Для этого требовалось выбрать момент, когда Найнив и Илэйн будут находиться в Тел’аран’риоде, ибо опознавать их сны она умела. Но Эгвейн уже добрую дюжину раз пробовала определить местонахождение Салидара таким способом, а результат был тот же, что и при попытках прорвать заслон, воздвигнутый Рандом. Расстояния и направления здесь и впрямь никак не были связаны с таковыми в реальном мире. Эмис говорила, будто здесь вовсе нет ни расстояний, ни направлений. С другой стороны, это ведь все равно что… Удивительное дело, крошечная точка, к которой все время возвращался ее взгляд, начала двигаться прямо к ней и из далекой звездочки быстро превратилась в полную бледную луну. Эгвейн ощутила мгновенный укол страха. Прикоснуться украдкой к чужому сну было несложно, все одно что скользнуть по поверхности воды, однако такое соприкосновение должно было происходить по ее воле. Ходящая по снам сама выискивает сон, а не сон ее. Эгвейн хотела избавиться от этого огонька, стряхнуть его, как наваждение, но он неудержимо надвигался, разрастаясь и наполняя ее взор ослепительным сиянием. Эгвейн предприняла судорожную попытку метнуться прочь, но ни по бокам, ни спереди, ни сзади уже не оставалось ничего, кроме этого сияния, которое словно втягивало, поглощало ее… Она заморгала, изумленно озираясь. Вокруг, насколько хватал глаз, простирался лес высоченных белых колонн. Большая часть из них, особенно те, что подальше, казались расплывчатыми, но одно видение было отчетливым и реальным. По вымощенному белыми плитами полу к ней направлялся одетый в простой зеленый кафтан Гавин. На лице его отразилось облегчение, смешанное с тревогой. Это лицо, конечно же, было лицом Гавина – почти его лицом. Возможно, красотой и очарованием Гавин и уступал своему сводному брату Галаду, но все же был весьма привлекательным молодым человеком, а это лицо казалось каким-то… обыкновенным. Эгвейн шевельнулась и неожиданно поняла, что не может сдвинуться с места. Ее поднятые над головой руки были прикованы цепями к одной из колонн. Должно быть, это сон Гавина, поняла Эгвейн. Изо всех бессчетных точек в темной бездне она очутилась рядом именно с этой. И каким-то образом оказалась втянутой внутрь. Каким – это вопрос на будущее. Сейчас ей хотелось знать, почему это он во сне представляет ее пленницей. Эгвейн не переставала напоминать себе, каково истинное положение дел: она находится в сне, в чужом сне. А значит, к колонне прикована вовсе не она. Она сама по себе, а то, что угодно видеть Гавину, само по себе. Все происходящее здесь не имеет никакого отношения к действительности и ее, настоящей ее, никак не касается. Мысленно Эгвейн повторяла эти истины вновь и вновь, они звучали в ее голове словно напев, а потому думать о чем-то другом было трудно. Однако, пока она твердо их держится, можно рискнуть. Так или иначе, она решила задержаться здесь еще ненадолго, чтобы выяснить, что творится в голове у этого дуралея. Подумать только – приковать ее к столбу! Неожиданно прямо из белого пола с ревом ударило пламя. Все вокруг заволокло едким желтым дымом, а когда он развеялся, на месте огненного всполоха оказался величественный, словно король, облаченный в расшитый золотом красный кафтан Ранд. Только вот в жизни Ранд и ростом, и статью не очень отличался от Гавина, а этот был на добрую голову выше. Злобный великан с жестоким лицом хладнокровного убийцы, лишь смутно похожим на лицо Ранда. На губах его играла презрительная усмешка. – Ты ее не получишь, – прорычал Ранд. – Она не останется здесь, – спокойно возразил Гавин, и в тот же миг в руках обоих засверкали мечи. Эгвейн ахнула. Так это не Гавин держит ее в плену. Ему снится, будто он спасает ее! Спасает от Ранда! Пора убираться отсюда. Эгвейн сосредоточилась на том, чтобы оказаться снаружи, и… ничего не изменилось. Лязгнула сталь, мечи скрестились, и противники начали смертельный танец. Смертельный, если бы это не было сном. Вот уж полная бессмыслица – увидеть во сне поединок на мечах. И это не кошмар – кошмары бывают иными и по цвету, и по характеру очертаний: обычно они расплывчаты и будто затянуты то голубой дымкой, то багровой пеленой, а то словно погружены в серые тени. «Сон мужчины – это лабиринт, в котором он и сам не в состоянии разобраться», – говаривала Бэйр. Эгвейн закрыла глаза, направляя сознание наружу. Наружу. Она находится снаружи и просто заглядывает сюда. Просто заглядывает. Снаружи! Она снова открыла глаза и поспела как раз к концу схватки. Клинок Гавина вонзился сопернику в грудь. Ранд обмяк, выронил меч и упал навзничь. Сверкнула сталь, описав полукруг, и голова Ранда покатилась по белым плитам и остановилась почти у самых ног Эгвейн. Она не смогла сдержать испуганного восклицания. Конечно, это был сон, всего-навсего сон, но смотревшие на нее остекленевшие мертвые глаза выглядели слишком уж реально. В следующее мгновение Гавин, с уже вложенным в ножны мечом, оказался перед ней, а мертвое тело и голова Ранда исчезли. Гавин потянулся к оковам девушки – и они тоже пропали. – Я знала, что ты придешь, – выдохнула Эгвейн и вздрогнула. Этого нельзя допускать, даже на миг, иначе она действительно угодит в ловушку. Гавин улыбнулся и заключил ее в объятия: – Я рад, что ты не сомневалась во мне. Но я должен был прийти раньше. Простишь ли ты меня? – Я готова простить тебе все на свете. Теперь это выглядело так, будто существовало сразу две Эгвейн. Одна, млея от удовольствия, покоилась в объятиях Гавина, который нес ее куда-то по увешанному красочными шпалерами и огромными зеркалами в золоченых рамах дворцовому коридору, тогда как вторая угнездилась в затылке первой. Дело начинало принимать серьезный оборот. Эгвейн изо всех сил старалась воспринимать окружающее отстраненно, будто она, пребывая снаружи, просто смотрит сон Гавина глазами той Эгвейн, которая ему снится. Ей вдруг стало интересно, чем кончится этот сон Гавина про нее, и она поспешно прогнала это чувство. Подобное любопытство способно погубить. Это все ее не касается! Но ничего не изменилось. Коридор выглядел для Эгвейн вполне вещественным, хотя все находившееся в отдалении расплывалось и таяло в туманной дымке. Внимание ее привлекло собственное отражение в одном из зеркал. То есть, конечно, отражение той женщины, которая снилась Гавину. Она была точь-в-точь как настоящая Эгвейн – то лицо ни единой черточкой не отличалось от ее собственного лица, – только очень уж красива. Ошеломляюще красива. Неужто Гавину она представляется такой? «Нет! – пыталась внушить себе девушка. – Это тебя не касается. Ты – снаружи!» Как-то незаметно коридор превратился в склон холма, покрытый ковром полевых цветов. Слабый ветерок доносил их густой, сладковатый аромат. Эгвейн – настоящая Эгвейн! – вздрогнула. Или это сделала не она, а та, другая? Грань между ними становилась все тоньше. Она в ярости сосредоточилась. Это – не реально; к ней это не имеет никакого отношения. А она должна… должна… быть там… снаружи. Глядеть на все со стороны. Гавин мягко опустил ее, как это бывает во снах, на плащ, уже расстеленный на склоне холма. Встав рядом на колени, он нежным движением убрал прядку волос с ее щеки, скользнул кончиками пальцев к уголку ее губ. Требовалось сосредоточиться, отстраниться, но сделать это было решительно невозможно. Телом, в котором пребывало ее сознание, Эгвейн, может быть, и не владела, но прикосновение Гавина чувствовала прекрасно – его пальцы обжигали ее. – Мое сердце, моя душа – все принадлежит тебе, – нежно произнес он. Теперь на нем был новый, искусно расшитый золотыми листьями и серебряными львами кафтан, а слова сопровождались величественными жестами – он прикасался то ко лбу, то к сердцу. – Мысли мои полны тобой одной. Благоухание твоей кожи заставляет вскипать мою кровь. При виде тебя сердце колотится так, что, расколись весь мир пополам, я этого не услышу. Ты – мое солнце, моя луна, мои звезды, мое небо и моя луна, мои небеса и моя земля. Ты мне дороже жизни, дороже дыхания, или… – Неожиданно Гавин осекся и поморщился. – Что ты несешь, дурак? – пробормотал он себе под нос. На сей счет Эгвейн была с ним категорически несогласна и, пожалуй, возразила бы, имей она контроль над голосовыми связками. Может, он чуточку и преувеличил, ну самую малость, зато слушать все это было очень приятно. Когда Гавин поморщился, Эгвейн показалось, что она освобождается, но тут… Мигнув, все окружающее исчезло… И возникло снова. Гавин мягко опустил ее, как это бывает во снах, на плащ, уже расстеленный на склоне холма. Встав рядом на колени, он нежным движением убрал прядку волос с ее щеки, скользнул кончиками пальцев к уголку ее губ. Телом, в котором пребывало ее сознание, Эгвейн, может быть, и не владела, но прикосновение Гавина чувствовала прекрасно – его пальцы обжигали ее. Нет! Она не позволит себе стать частью его сна! Лицо Гавина исказила боль, кафтан стал серо-стального цвета, кулаки сжались. – Я не имею права говорить с тобой так, как бы мне хотелось, – сдавленным голосом произнес он. – Мой брат тоже любит тебя. Я знаю, Галад тревожится за тебя. Он и в белоплащники пошел наполовину из-за того, что хочет вызволить тебя от Айз Седай. Он… – Гавин закрыл глаза. – О Свет, – простонал он, – помоги мне! Мигнуло. Гавин мягко опустил ее, как это бывает во снах, на плащ, уже расстеленный на склоне холма. Встав рядом на колени, он нежным движением убрал прядку волос с ее щеки, скользнул кончиками пальцев к уголку ее губ. Эгвейн чувствовала, что теряет контроль над собой и окружающим. Нет! «Чего ты боишься?» – спросила она себя и насмерть перепугалась, ибо не знала, чьи это мысли – ее или той Эгвейн, которая снилась Гавину. Граница между ними истончилась до крайности. «Это Гавин. Это он». – Я люблю тебя, – нерешительно сказал Гавин. Теперь на нем снова был зеленый кафтан, и выглядел он не таким красивым, как в жизни. На Эгвейн юноша смотрел так, словно боялся того, что мог увидеть на ее лице, и пытался, хоть и не слишком успешно, скрыть свой страх. – Я никогда не говорил этих слов ни одной другой женщине. Никогда даже не хотел их сказать. Ты представить себе не можешь, как трудно было решиться сказать их тебе. Нет, не подумай, будто мне не хотелось признаться, – поспешно пояснил он, – очень хотелось, но… это ведь все равно что отбросить свой меч и подставить обнаженную грудь клинку. Свет! Я не в силах найти нужные слова. Скажи, могу ли я надеяться, что… ты… может быть, не сейчас… сможешь почувствовать ко мне… нечто… большее, чем дружеские чувства? – Дурачок, – тихонько рассмеялась она. – Милый ты мой дурачок. Я люблю тебя. «Люблю тебя», – эхом отдалось в той части сознания, которая еще принадлежала ей. Остатки барьера стремительно исчезали, но Эгвейн было уже все равно. Осталась только одна Эгвейн – одна-единственная. Со счастливым вздохом она обвила руками шею Гавина. Сидя на колченогом табурете, Найнив с трудом подавила очередной зевок. Она поморгала – под веки будто песка насыпали. Все должно получиться, непременно сработает. Она заснет, лишь пожелав доброго утра Теодрин, – никак не раньше! Но веки закрывались сами собой, а когда еще и челюсть отвисла, она вскочила на ноги. Табурет казался жестким, как камень, но, чтобы бороться со сном, этого было явно недостаточно. Решив, что стоит прогуляться, Найнив, вытянув руки перед собой, на ощупь направилась к двери. И тут снаружи, из ночной темноты, донесся пронзительный крик, а табурет, тот самый, на котором она только что сидела, с силой ударил ее по спине, отбросив к двери. Испуганно вскрикнув, Найнив уставилась на табурет – он упал на пол и теперь лежал на боку. – Что такое? – вскричала Илэйн, вскакивая с постели. Казалось, уже весь Салидар разразился криками и воплями, причем доносились они и из соседних комнат. И не только крики – что-то там стучало и грохотало. Пустая кровать Найнив принялась подпрыгивать на месте, а койка Илэйн и вовсе стала на дыбы, едва не сбросив девушку. – Это пузыри зла, – произнесла Найнив, удивляясь, как спокойно звучит ее голос, хотя в душе ей хотелось горестно вскинуть руки. – Нужно поскорее разбудить всех, кто еще спит. Конечно, трудно было представить себе, как можно спать среди всего этого шума и гама, однако если кто-то все же спит, то рискует уже никогда не проснуться. Не дожидаясь ответа, она выскочила в коридор, распахнула дверь в соседнюю комнату и мгновенно пригнулась. Белый тазик для умывания со свистом пролетел там, где только что находилась ее голова, и врезался в стену. На четырех женщин, живших в этой комнате, приходилось только две кровати. Сейчас одна кровать лежала ножками вверх, а две девицы пытались из-под нее выбраться. На другой койке, плотно завернутые в душившую их простыню, барахтались еще две принятые – Эмара и Ронелле. Найнив вытащила из-под опрокинутой кровати истошно вопившую худощавую девицу по имени Мулинда и толкнула ее к двери: – Быстро! Поднимай всех в доме. И помоги, кому сможешь. Давай! Мулинда заковыляла прочь, а Найнив подняла на ноги другую женщину, дрожавшую как осиновый лист. – А ты, Сатина, помоги мне. Помоги вызволить Эмару и Ронелле. Невзирая на дрожь, пухленькая женщина кивнула и решительно двинулась вперед. Необходимо было размотать простыню, но она казалась прямо-таки живой. Найнив и Сатина едва успели ее отодрать от полуживых принятых, как с умывальника неожиданно сорвался кувшин и врезался в потолок. Сатина с перепугу выпустила край простыни, и та, вырвавшись из рук Найнив, вновь обернулась вокруг Эмары и Ронелле, туго стянув обеим горло. У тех уже не оставалось сил бороться – одна хрипела, а другая и вовсе не издавала никаких звуков. Даже в слабом лунном свете было заметно, что лица девушек опухли и потемнели. Вцепившись в простыню обеими руками, Найнив попыталась открыть себя саидар – и ничего не нашла. «Я уступаю, чтоб мне сгореть! – мысленно кричала она. – Уступаю! Мне нужна Сила!» Ничего. Кровать дернулась, подскочила, ударила ее по коленям. Сатина взвизгнула. – Да не торчи ты там, ровно столб! – бросила ей Найнив. – Помоги мне! Простыня снова вырвалась из ее хватки, но, вместо того чтобы сильнее затянуться вокруг Эмары и Ронелле, неожиданно перекрутилась в другую сторону, да так резко, что, разматываясь, повалила принятых друг на дружку. Найнив увидела на пороге Илэйн и поняла, что здесь не обошлось без Силы. Простыня теперь свисала с потолка. – Все разбужены, – заявила Илэйн, вручая подруге платье. Сама она уже натянула свое поверх сорочки. – Не обошлось без синяков и царапин, а кое у кого есть и раны посерьезнее – ими займутся, когда представится возможность. Я думаю, все некоторое время будут вскакивать по ночам от кошмаров, но погибших и изувеченных нет. Во всяком случае, в этом доме. Крики и стоны по-прежнему звучали в ночи. Сатина вздрогнула, когда Илэйн отпустила простыню, но та просто упала и неподвижно лежала на полу. Впрочем, перевернутая кровать то и дело подергивалась и поскрипывала. Склонившись над стонавшими на кровати женщинами, Илэйн подозвала Сатину: – Эй, помоги-ка мне поставить их на ноги. У них, наверное, голова кругом идет. Найнив хмуро уставилась на свое платье, которое так и держала в руках. Голова у них кругом пошла, надо же! Оно и не диво. Но вот от нее, Найнив, нет решительно никакого толку. Ринулась сломя голову, как последняя дура, а того не сообразила, что без Силы все едино ничего путного сделать не сможет. – Найнив, можешь ты мне помочь? – Илэйн поддерживала пребывавшую в полуобморочном состоянии Эмару, тогда как Сатина наполовину вела, наполовину волокла к дверям Ронелле. – Мне кажется, Эмару вот-вот вырвет, и лучше бы это случилось на улице. А то здесь и без того ночные горшки разбиты. Судя по запаху, Илэйн была права. Черепки скрежетали по полу, пытаясь выскользнуть из-под перевернутой кровати. Найнив сердито сунула руки в рукава. Теперь она ощущала Источник, его близкое теплое свечение, но намеренно не касалась его. Назло. В конце концов, она годами обходилась безо всякой Силы, обойдется и сейчас. Перекинув руку Эмары через плечо, она потащила постанывавшую женщину на улицу. И почти успела вытащить. Когда, утерев Эмаре рот, Найнив и Илэйн все же выволокли ее на улицу, там, перед домом, уже сбились в кучу все его обитательницы. С безоблачного неба светила неподвижная полная луна. Из других домов тоже с криками и воплями выбегали люди. Неожиданно затрещала и сама по себе стала выламываться из забора одна планка, за ней другая. Ведро пошло кружить по улице. Груженная хворостом телега тронулась с места – колеса ее оставляли глубокие борозды в твердой почве. Из окон одного из домов повалил дым. «Воды! Воды!» – доносилось оттуда. И тут Найнив заметила, что на улице кто-то лежит – дрожащий свет выпавшего фонаря падал на вытянутую руку. Приглядевшись, она поняла, что это мужчина – скорее всего, один из ночных караульных. Глаза его выкатились, лицо залила кровь, на голове сбоку виднелась вмятина, словно от удара обухом или чем-то в этом роде. Найнив ощупала его горло – бедняга не дышал. Пульса тоже не было. Ей захотелось завыть от ярости. Люди не должны умирать так. Смерть должна венчать собой долгую жизнь, расставаться с которой следует в своей постели, в окружении родных и друзей. Все прочее – тщета! Тщета, и ничего больше. – Ага, стало быть, Найнив, сегодня ты нашла саидар. Хорошо. Голос Анайи заставил Найнив встрепенуться, и она поняла, что держится за Источник. Но и с помощью Силы помочь несчастному было невозможно. Она со вздохом поднялась и, стараясь не смотреть на мертвеца, отряхнула подол. Может быть, она просто опоздала? А поспей раньше, смогла бы его спасти? Свечение Силы окружало Анайю, и не только ее. Единый ореол охватывал еще двух полностью одетых Айз Седай, принятую в платье и трех послушниц, две из них в сорочках. Одной из этих послушниц была Николь. Поодаль на улице Найнив приметила и другие окруженные свечением группы – дюжины и дюжины. Некоторые состояли из одних Айз Седай, но далеко не все. – Откройте себя соединению, – продолжила Анайя, – и ты, Илэйн, и… Что там с Эмарой и Ронелле? – Узнав, что ничего страшного не случилось, просто тошнота и головокружение, Анайя пробормотала что-то себе под нос и велела им, как только придут в себя, соединиться с какой-нибудь группой. Вместо них Анайя торопливо выбрала четырех девушек из числа стоявших рядом с Илэйн. – Саммаэль, если это он, а не кто-то другой, скоро поймет, что мы не беззащитны. А теперь быстро. Надо обнять Источник, но держаться на грани, на самом краю. Оставаясь открытой и уступающей.